Комментарий |

Правила Марко Поло

Глава 9

На следующее утро к Елке я поехал без Монèк. Нельзя сказать, чтобы я
обиделся. Ее штучки давно стали привычны, но ощущение
вовлеченности в какую-то бабью глупость, о которой я не был
осведомлен, меня злило. Я катился на своем «Крокодиле»
проселочными дорогами мимо виноделен и стендов зеленщиков.

На севере нашего острова почва куда плодороднее, кажется, что ты
попал в другую страну. Здесь появляются настоящие вековые леса,
седые утесы, старинные декоративные мельницы. На немецкой
ферме «Брамиер» я купил для жены знаменитый пирог с вишнями.
По слухам, за этими пирогами люди приезжали сюда даже из
Манхэттена. Обыкновенное на вид изделие округлой формы с
различными ягодно-фруктовыми начинками. Покупатели ценили качество
незатейливого товара из-за того, что он подавался
блондинками в национальных передниках, чистыми, свежими, пухлыми, как
и сами пироги. Какое-то количество немцев в наших краях
осталось, хотя многие из них были интернированы или помещены в
лагеря во время последней войны. Возможно, некоторые из них
еще владели родным языком. Приезжая в эту лавку, я всегда
вспоминал, что учил язык Гете и Гитлера с детского возраста. В
принципе я понимал германскую речь, в молодости читал
сказки каких-то братьев-фольклористов. Я мечтал поговорить с
немками «по-заграничному», но всегда стеснялся. Когда добрался
до Елки, пожаловался.

– Чужая речь обостряет слух, – сказал я. – Мне надоели однотипные
конструкции. Московская пианистка спросила меня вчера, как
будет «горный баран» по-английски. Представляешь, я не знал,
что ответить.

– Я не удивлена. Она знает это потому, что есть такой концерт Пола и
Линды Маккартни. Ты похож на горного барана, пианистка-то –
с чувством юмора.

– Сколько ты еще пробудешь в этой богадельне?

Наташа повздыхала, делая вид, что с ней не происходит ничего страшного.

– Креплюсь, хотя лежать на спине сил больше нет. Может, ты
поговоришь с Арато? Неужели нельзя ничего сделать, кроме капельницы?

Моя девочка выглядела неважно: высыпали веснушки на лице, глаза
опухли, волосы, которые она принципиально не хотела стричь до
родов, свалялись в болотный комок.

К пирогу она отнеслась с сентиментальным уважением, но съела только
один кусочек. Мы выпили с ней за компанию цветочного чаю.
При слове «чай» улыбнулись, не сговариваясь. Я рассказал о
вчерашней встрече у Джуди, похвалил русскую музыку за глубину и
широту, похвастался, что свел Айрис с хорошими людьми.
Наташа поморщилась в недоумении, но тут же заговорила о будущих
детях. Мальчик лежал у нее прямо под сердцем и колотил по
нему своими босыми ногами, девочка помалкивала, лишь иногда
икала. Жена вручила мне несколько ультразвуковых лент с
фотографиями малышей, попросила изучить и выкинуть. По ее мнению,
ребятишкам не нужно знать, как они выглядели до рождения.

– Не нужно, и все. Никому не нужно знать об этом. Мы знаем потому,
что нас принудили, хотя я и без ультразвука догадывалась, что
у меня двойня.

Я посмотрел на расплывчатые очертания детей. Нужно было иметь
фантазию первобытного человека, чтобы увидеть в несуразном наборе
звезд у нас над головами Большую и Малую Медведицу. Я
согласился с Елкой, что снимки вряд ли помогут нашему дальнейшему
взаимопониманию.

– Такая твоя религия? – спросил я с деланным уважением.

– Ты о чем?

– Выбрасывать фотографии, не общаться с моими друзьями по работе, не
покупать кроватки для младенцев, про прическу я не говорю.
Можешь не отвечать. Я люблю тебя именно за это. Я тоже
затеял некоторую религию. Не помню, говорил ли тебе об этом.

Елка улыбнулась, она была уверена, что я бы давно уже сказал все,
что у меня появляется на уме, – я звонил ей через каждые два
часа. Непростительная слабость, вовсе не означающая
пустозвонства. Я был уверен, что могу хранить самые ужасные тайны,
хотя никогда не обладал ими.

– Это придумала дочка Айрис, – бездарно начал я свое объяснение. –
Старшая дочка Айрис и Уолли. Сначала я решил, что она бредит,
что только подросткам интересно встречать инопланетные
тарелки и заморские корабли. Я загадал, что ты родишь в тот
день, когда эта лодка прибудет в Порт Джефф. Копия ирландской
«картофельной» лодки, самой удачливой. Они сделали ходок пять,
перевезли сюда всех живыми. Наверное, капитан был хорошим
человеком. Или помогали боги...

– Я что-то слышала об этом. От тебя? Мне нравится, что ты тоже
становишься суеверным. От прибытия твоей лодки рождение детей не
зависит. Когда она по расписанию?

– Должна быть вчера, но это ничего не значит.

– Ты хочешь получить недоносков, идиот? – Наташа разозлилась
настолько, насколько позволяло ей ее противоречивое положение.

При всем своем бессилии в настоящий момент она была сильнее меня со
всеми моими шхунами мертвецов, черными поклонницами,
зелеными антикварными автомобилями. Она добилась, почти победила.

– Что это за детский сад? – продолжила она напористо. – Вы вообще
способны жить в реальности? Стоять ногами на земле, а не
витать в небесах. Какая связь между каким-то кораблем и нашими
человечками? Я ничего не выдумываю. Это традиции, приметы.
Ваши выдумки – ничем не оправданное безобразие. Я рожу тогда,
когда этого захочет Провидение. И не смей разговаривать обо
мне ни с кем посторонним...

Я виновато закашлялся. С женою спорить не хотелось.

– Шхуна застряла во льдах, любимая. Я жду «недоносков» уже семь лет.
Любое судно из Европы доплыло бы сюда за это время при
любом ветре. Будем

считать, что это фантазия. Поиск совпадений.

– Поговори с Арато. Поговори с кем-нибудь. Что-то они здесь мудрят.
Я чувствую. Я же чувствительная, да? Мне кажется, что я вижу
сейчас всех и все насквозь. Слава Богу, что ты – хороший...

В ее словах чувствовалось не только одиночество, но и нечто большее,
недоговоренное. Будто в мире жил кто-то плохой, специально
вызывающий ее беды. Или этим «плохим» был весь мир. Или
кто-то один, встреченный на ее пути, оказался «хорошим», а мир
был лишь равнодушным, бесстыдным и профессионально
разборчивым.

Когда я шел обратно, то впервые стал обращать внимание на внутреннее
и внешнее содержание госпиталя. Запомнил ранее, что
госпиталь «хороший», но как-то механически. «Сейнт Чарлз» был лучше
«Брукхейвена». Здесь не попадались на пути старухи со
сросшимися ртами, всегда царило некоторое рабочее оживление,
похожее на веселость. Сколько бы я сюда ни приезжал, я не видел
в коридорах ни травмированных наркоманов, ни тележек с их
трупами.

Мне казалось, что медперсонал узнает меня в лицо и немного
подшучивает над моими появлениями. Про близнецов санитарки всегда
отзывались либо «Господне благословение», либо «о ужас!».
Разницы между эмоциями я пока что не понимал: не радовался, не
страшился, а лишь пытался свыкнуться с участью сорокалетнего
дизайнера средней руки, имеющего некоторые шансы продвинуться
по лестницам славы.

Я мало думал о карьере в эти дни накануне новой жизни. Поводов для
размышлений и страстей хватало. Близкая многодетность, веющая
холодком неизвестности и всевышнего каприза, странные
события с нелюбимыми барышнями и, главное, ирландский корабль,
прихода которого я ждал не меньше, чем появления младенцев. Я
почти не ассоциировал эту идею с маленькой Монèк. Образ
корабля, связанного с моим появлением на этой земле, быстро врос
в воображение. Мы приезжали на пристань всего раз
семь-восемь, но уже досконально изучили весь город, познакомились со
многими его жителями, вовлекли некоторых из них в свой бред.

Монèк поначалу темнила, не называя точной даты прибытия судна. Время
захода «Дженни МакМерфи» в Порт Джефф истекло около недели
назад. Я не поленился полистать страницы Интернета и знал о
проекте немного больше своей малолетней подруги. Другое
дело, что ни в Интернете, ни в порту мне не могли ответить
ничего внятного. Корабль в эти воды не заходил – это точно. Я не
знал, к кому обратиться. В местной газете трехдневной
давности я нашел еще одно подтверждение существования
корабля-призрака. В основном передавалась история про голодающих
кельтов, решивших повторить «поход рыдания» без излишнего
драматизма и жертв. Триумфаторы, проходящие берегами когда-то
покорившегося им материка под звуки волынок и барабанов,
по-прежнему мало меня возбуждали. Мне впервые открылась идея корабля.
Не дома, который есть моя крепость, а именно корабля. Я
почувствовал отчаяние первопроходцев, бесстыдство пиратов,
надменность религиозных миссионеров, обустроивших глобус до его
сегодняшнего состояния. В лице моей близкой многодетности
меня ожидал дом. Статичность хозяйствования и приумножения,
различные формы оседлого покоя и беспокойства, не
предполагающие радикального путешествия, риска, вызова. Я начал ждать
свой корабль, подобно девушке в ожидании принца. Мне была важна
несбыточность, иллюзорность этого начинания. Чем-то идея
походила на «роман» с Монèк, так же не имеющий ни выхода, ни
разрешения.

Корабль-дом начинал являться мне во снах в виде «Летучего Голландца»
с трупами, раскачивающимися на реях. Черные его паруса были
изодраны, борта пробиты ядрами вражеских орудий, крысы
сыпались из этих дыр вперемежку с матросами и дамами в кружевных
платьях. Корабль не стал моим ковчегом, моей национальной
памятью и опорой. Он стал намеком на побег. Я не думал о
бегстве всерьез, мне хватало ожидания полупридуманного судна.
«Дженни МакМерфи», вымышленная красавица, покорительница
морей, подруга Левиафана, победившего неуклюжего сухопутного
Бегемота. Едоки картофеля и овцеводы не могли не думать об
океане, если он простирается со всех сторон. Атлантида моего
прадедушки оказалась для меня важнее сюжетов суши, еще не
поглощенной стихией. Постепенно я приближался к идее продажи морей
и океанов. Возиться с индейскими территориями надоело,
владения свои пора было расширять. Такие мысли всегда приходят
людям наподобие вашего покорного слуги, когда их собираются
обвести вокруг пальца.

Рекомендую

1694

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка