Онтологические прогулки

Теперь можно рассмотреть взаимодействие востока и запада как двух
различных модусов одной – современной – цивилизации.

Напоминаю, что данные размышления типологические, в них
рассматриваются однородные типы – восток и запад, которые отличаются
друг от друга как различные модусы одного вида – современной
цивилизации; такое рассмотрение позволяет адекватно
исследовать любые конкретные реализации каждой культуры как проявления
определённого типа.

Итак, западный тип современной цивилизации характеризуется своей
направленностью на предметную определённость как доминирующий
элемент культуры.

Восточный тип современной цивилизации характеризуется
направленностью на бессубъектность (созерцательность) как доминирующий
элемент культуры.

Соответственно, общая направленность западного и восточного типов
современной цивилизации при их взаимодействии представляет
собой бессубъектную предметную определённость.

Бессубъектная предметная определённость – это культурное
пространство, в котором ориентиром становится предмет (в широком
смысле, в том, числе – абстрактный предмет), не соотнесённый с
индивидуумом.

Предметная определённость запада жёстко связана с индивидуумом и
является одной из существенных матриц его формирования и
существования; эта координация предмета и субъекта представляет
собой основополагающий фактор западной культуры.

Как только предмет теряет свою координацию с субъектом и приобретает
бессубъектный характер, а это – неизбежный результат
взаимодействия востока и запада, западный индивидуум теряет
решающий ориентир существования.

Дело в том, что предмет теряет свою культурную значимость, поскольку
перестаёт быть внутренним продуктом данной культуры
(запада), более того, он становится носителем черт совершенно
другой культуры, например, «китайский» продукт, даже не
контрафактный, а вполне легальный, несёт в себе не дешевизну рабочей
силы – цена для потребителя практически не уменьшается;
выигрывают корпорации, а потребитель всегда проигрывает, так как
не только лишается работы, но и качественного «культурного»
продукта, – так вот, этот продукт «произведён» по принципу
конгломерата, когда технология одной культуры используется
субъектом другой, в результате чего неизбежно получается
квазипродукт.

Предмет не только теряет качество, что вполне естественно при
переносе технологий в другую культуру, в которой нет
соответствующей традиции производства, но и приобретает дополнительные и
даже вообще другие качества!

«Китайский» предмет «технологически и социально безразличен», не
индивидуирован как общественно определённый продукт; когда
предмет производится человеком другой культуры, технология
становится чуждым средством производства иного, чужого,
инородного и даже враждебного, что неизбежно откладывается в предмете
как его (предмета) нелепость, безотносительность к
какой-либо традиции, несвязанность с определённым человеком.

Миф запада о положительности и универсальности конкуренции, её
безотносительности к типу общества и человека, её общественной
значимости получает своё наглядное опровержение точно так же,
как миф об отдельности предмета, его всеобщности; и
конкуренция, и предмет (продукт) не могут иметь всеобщий характер,
не могут сохранять свои свойства за пределами данной
культуры.

Как общественные феномены – конкуренция и товар – соотнесены только
с данной культурой и за её пределами приобретают другие
свойства, соответствующие новому пространству, в данном случае –
пространству взаимодействия востока и запада.

Произведённый в другой культуре предмет выпадает из своего законного
общественного места и тянет за собой субъекта; в
общественном пространстве запада появляются многочисленные невидимые
дыры, общественная среда теряет свою гомогенность,
понятность, узнаваемость.

При этом сохраняется видимость целостности пространства, так как эти
дыры прикрыты квазипредметами; китайский спиннинг или
игрушка разваливают западное общество не менее эффективно, чем
промышленный шпионаж или кража технологий, которыми так
озабочен запад.

Квазипредмет бьёт в основу западного общества – связь индивида с предметом.

Западный человек размывается бессубъектностью того, что должно его
формировать как индивидуума; пользуясь квазипредметом,
западный человек не получает обратную общественную связь, он
повисает в вакууме, так как он получает не дешевизну рабочей
силы, которая должна была бы освободить его для заполнения более
перспективных общественных позиций, как это нам всем
внушают.

Совсем нет, он получает не дешевизну, а отсутствие рабочей силы как
сообщества индивидуумов; очень скоро – вслед за
квазипредметами – это неразличимая масса квазисубъектов заполнит
образовавшиеся бреши – рядом с ним! в его собственном обществе,
точнее, в обществе, которое он до этих пор считал своим!

Эта неразличимая масса инородного очень хорошо подвергается
манипуляции, поэтому крайне полезна для операторов общественных
процессов – корпораций и связанных с ними политиков, то есть
собственно власти.

Так что поход запада на восток для самого запада обернулся целым
комплексом крайне негативных общественных последствий, прежде
всего – потерей западным субъектом своего законного места в
обществе как соотнесённого с его предметностью. Чем не
преминули воспользоваться те, кому самостоятельность субъекта
мешала, а именно – институтам денег и власти, в руках которых
оказался великолепный инструмент общественного манипулирования
– бессубъектность продукта потребления и последовавшая за
ним бессубъектная масса субъектов иной культуры, которые
поддерживают собой не это общество, а только то, что помогает им
в нём выживать.

В этом смысле восток бьёт запад его же собственным оружием –
предметностью, лишая предметность связи с индивидуумом, то есть
делая предметность бессубъектной, неиндивидуированной,
безликой, пресной.

Однако и для востока взаимодействие с западом разрушительно: запад,
втягивая восток в предметное взаимодействие, заставляет
человека восточной культуры предметно индивидуироваться, то есть
самоопределяться через предметы потребления.

Эта новая «западная» йога замещает собой традиционную восточную йогу
опредмечивания созерцания; теперь восточный человек
становится «предметным йогом», то есть не тем, кто строит свою
предметность в координации с созерцанием, а тем, кто
«возвращается» в предметность как свою теперь истинную культуру.

Вспомните «культурную революцию» Китая, когда миллионы стали
полагать своей культурой то, что было в них предметного! Для
традиционно бессубъектной культуры это означает истребление любой
индивидуальности, которая не вписывается в предметность
бессубъектного, то есть в одинаковость, тождественность,
узнаваемость, обыденность и пр.

Если для бессубъектной культуры матрицей формирования становится
предмет, то данная культура превращается в культуру вещей,
своего рода пародию на запад, когда безликая масса производит
безликую массу вещей! Китайская вещь – это квазивещь, в ней
нет индивидуума, она ничего и никого не может сформировать,
она только заполняет опустевшую для данной культуры вселенную;
опустевшую потому, что исчезла йога созерцания, которую
подменила йога вещного делания.

Кстати, в ситуации такой катастрофы единственным шансом культуры
сохранить свою специфику – бессубъектность – является резкое
увеличение количества её субъектов, можно даже посчитать, в
величинах какого порядка вещный субъект не лишает культуру
бессубъектности, скорее всего, это порядок миллиардов.

И, наоборот, запад в ситуации резкого размывания индивидуума может
сохранить его индивидуальность как основу культуры только в
результате резкого уменьшения количества субъектов.

Из чего можно сделать вывод о том, что демографические взрывы и
спады объясняются не только и не столько благоприятными или
неблагоприятными условиями выживания, сколько – прямой угрозой
исчезновения данной культуры как специфической; то есть для
эволюции человека специфичность его культуры гораздо важнее
физических характеристик, в том числе – количества
составляющих данную культуру субъектов!

Каждый желающий может продолжить исследование взаимодействия востока
и запада как разнонаправленных модусов современной
цивилизации в их бессубъектном предметном взаимодействии;
рассмотренного для моих целей вполне достаточно, поэтому я перейду к
влиянию факторов совершенства каждого модуса.

Совершенство запада – в сохранении целостности культуры за счёт
удерживания её непредметного характера; при этом совершенство
определяет любой следующий шаг западной культуры и
одновременно сдерживает при этом чрезмерное её опредмечивание.

Совершенство востока – в сохранении целостности культуры за счёт
координации созерцательности (бессубъектности) с предметностью
(йога); при этом совершенство определяет каждый следующий
шаг культуры в направлении созерцания и одновременно
сдерживает слишком непредметный характер развития культуры в целом.

Соответственно, при взаимодействии востока и запада их общее
совершенство будет заключаться на западном языке – в текучести
предметности, на восточном – в предметности текучести; если
попробовать определить совершенство на нейтральном или общем для
обоих модусов языке, то оно будет характеризоваться как –
индивидуальность или единичность.

Для запада это будет совершенство индивидуальности, единичности
предмета как уникального, одного, единственного «состояния
смертной природы» (Гераклит), которое раскрыто субъектом.

Для востока – совершенство индивидуальности, единичности субъекта
как уникального, единственного сочетания элементов (дхарм),
которое раскрывает собою предмет (мир) как есть, где нет
такого элемента как субъект.

Соответственно, запад становится почитателем востока как созерцателя
текучести, восток становится почитателем запада как
активатора текучести; для запада восток оживляет человека, для
востока запад оживляет вещь.

Каждый восхищается тем, что для него трудно: востоку трудно создать
предмет, скоординированный с созерцанием (йога, где предмет
– это «тело» человека, или человек как тело, которое трудно
оживить для созерцания), поэтому для востока ценен
предметный опыт запада (конечно, только в той мере, в какой он
возможен для йоги).

Для запада трудно быть бессубъектным, созерцанием, то есть
удерживать целостный характер единичности события, поэтому его
восхищает способность востока к созерцанию как удерживанию
целостности без доминирования предметности.

И восток, и запад ориентированы на совершенство единичности события,
в котором скоординированы все составляющие его элементы –
предметность, созерцательность, внимание, намерение и пр.

Именно поэтому в основании обоих модусов лежат представления о
элементах и их сочетаниях, то есть учение об атоме (на западе,
только, конечно, не научная и философская атомистика) и учение
о дхарме (на востоке).

Учение о атоме и учение о дхарме принципиально тождественны, так как
представляют собой учение об элементах сущего и их
сочетаниях; совсем не трудно рассмотреть эту тождественность более
подробно, но мне пока не досуг: я займусь этим позже, после
исследования русского модуса современной цивилизации.

Например, было бы интересно рассмотреть тождественность
исторического развития интереса обоих модусов к элементам, начиная с
элемента земли и заканчивая элементом света; скорее всего, и
восток, и запад одинаково постепенно «поднимались» по лестнице
труднодоступности элементов.

Понятно, что по причине преемственности в передаче традиции, а также
по причине большей эффективности созерцательности по
сравнению с предметностью, восток быстрее поднялся по лестнице
освоения элементов, так что к нашей эре уже в достаточно полной
мере освоил феномен света, тогда как на западе по причине
скачкообразного развития культуры, вызванной доминированием
предметности, а также по причине объективных трудностей
взаимодействия с предметами как вещами (предметами), запад только
в прошлом веке напрямую приступил к освоению элемента
света.

В любом случае, и восток, и запад пока всё ещё находятся во
фрагментированном взаимодействии друг с другом, так что реального
взаимодействия совершенства ждать не приходится; формирование
же единого гомогенного пространства современной цивилизации
только-только начинается и свою не менее значимую роль, чем
восток и запад, играет в этом формировании третий, срединный
или русский модус современной цивилизации.