Онтологические прогулки

Я перехожу к исследованию русского (срединного) модуса современной
цивилизации; думаю, что читателю было достаточно непросто
следить за рассмотрением востока, скорее всего, ещё сложнее
будет с исследованием срединности, так как – в отличие от
запада и востока – русский модус современной цивилизации
совершенно не имеет «своей» предметности; впрочем, никогда заранее
не знаешь, насколько легко или трудно будет развиваться
размышление.

Мне не интересно, по каким именно причинам русский модус современной
цивилизации до сих пор оставался в тени понимания: не вижу
здесь ничего удивительного, скорее наоборот, понимание
всегда мешает, всегда несвоевременно (Ницше), всегда поперёк,
всегда не в струю, поэтому случившееся понимание – удивительно,
странно, свободно, не обосновано никаким обстоятельствами,
как любил подчёркивать Мамардашвили.

Если обращаешься к истории и запада, и востока, то видишь как редко
оно вообще случалось, это действительное понимание;
посмотрите, кого на западе на самом деле интересует природа западной
культуры? Президентов, премьер-министров, академиков и
профессоров – не больше, чем пожарников и бомжей.

Или на востоке: сколько возмущения по поводу подрыва талибами
каменных Будд, но кто помнит о том, что живой Будда показал
кармичность просветления? даже среди буддистов почти никто!

Так что, друзья, было бы удивительно и даже странно, если бы русские
преуспели в самопонимании больше, чем остальные; мы не
лучше других и как все вполне обходимся без понимания себя: за
нас работает – пока ещё – матрица формообразования
современной цивилизации, матрица единичности.

Но – как я неоднократно показывал и буду показывать – эта матрица
включает в себя в качестве существенного элемента направленное
и удерживаемое внимание современного человека, то есть его
намерение совершенства.

Если современный человек не знает или забывает об этом, оно
неминуемо замещается другим вниманием, например, вниманием
выживания.

И, разумеется, в строгом соответствии с этим вниманием выживания
матрица формирует современного человека как человека выживания:
современный человек всегда на выходе получает то, что
полагает и удерживает на входе.

Полагаешь своим намерением выживание – получаешь себя как
выживающего и свою культуру как культуру выживания.

В этом особенность современной цивилизации, которая может стать
совершенной, то есть полностью соответствующей своей природе,
только в том случае, если будет намеренно формировать себя и
мир.

Вот в чём отличие Демокрита от Платона или Ньютона от Эйнштейна?

Первые полагали в основание себя и мира мудрость, то есть то, что
непреложно, абсолютно, действительно, совершенно, то, что
невозможно не мыслить по древнему правилу: «что кто-нибудь ни
помыслит, всё существует», например, атом и пустоту как только
мыслимое, невидимое, но формирующее, или прямолинейное
движение как невозможное в природе, но формирующее эту природу!

Тогда как вторые по своему правилу: «что существует, то и мыслится»,
полагали и атом, и прямолинейное движение как возможное
действительное, как часть мира.

Различие кажется несущественным, но между первыми и вторыми –
бездна: мудрые направляют формирование сущего в сторону абсолютно
невозможного, остальные – в сторону только возможного.

Для первых история человека, его жизнь и развитие – всегда вызов,
для вторых – неизбежность, обречённость.

Обратите внимание – современная наука понимает эволюцию вселенной
как эволюцию выживания!

И это кажется само собой разумеющимся настолько, что даже не
подвергается пристальному рассматриванию; именно так, например,
понимается естественный отбор Дарвина – как выживание всё более
приспособленных, адаптивных и пр.

При этом совершенно упускается из виду, а в каком именно смысле: в
смысле того, что эволюция – это формирование всё более
сложных «машин выживания»?

Но чем человек как отдельное существо приспособленней камня?
планеты? ветра? пустоты? муравья? волоса? клеща, который на нём
живёт? ручья?

Или чем человек как человечество приспособленней квазара?
какой-нибудь туманности? солнечного излучения?

Выживание ли характеризует вселенную?

Выживание ли характеризует человека?

Для кого-то – да, но не для меня.

И не для человечества времён первобытной и магической цивилизаций,
иначе мы – современные люди – стали бы совершенно другими и
среди нас не было бы ни Демокрита, ни Будды.

Где-то я уже показывал, что скудость предметных остатков древних
людей совершенно не говорит об их неразвитости, это говорит
только о том, что их предметность была действительно скудной.

Но вопрос ведь заключается как раз в том, почему она была таковой?

Современные учёные отвечают – потому, что предметные технологии
развивались постепенно, сначала дерево и кость, потом камень и
металл и пр., то есть учёные полагают основным интересом
древнего человека – самих себя; то есть полагают формирующим
намерением древних – стать современным, выживающим с помощью
предметных технологий!

При этом конкретные данные заставляют науку отодвигать историю
человечества всё дальше вглубь времени, сначала на тысячи лет,
потом на десятки тысяч, сейчас – на сотни тысяч и даже
миллионы лет!

И все эти сотни тысяч лет человек совершенствовал палку-копалку? И в
зависимости от этого совершенствовались его речевые и
умственные способности?

А что ещё делать, если выживаешь?

Однако такая человеческая история существует лишь в воображении
учёных, для которых выживание – само собой разумеется.

Если же мы посмотрим на восток, то там без развития каких-либо
предметных технологий: рентгена, стетоскопа, магнитно-резонансной
томографии и пр., физиологию человека знали и «пользовали»
уже в глубокой древности.

Так же с астрономией: древние знали вселенную ничуть не хуже
современной науки без всяких телескопов, только они знали её как
другую по своей природе, но это совершенно не отменяет степень
их знания.

Мы должны, наконец, научиться перестать везде видеть только самих
себя, любимых, а именно: предметных машин выживания или
духовных машин просветления (что типологически равнозначно).

С западом и востоком мы это сделали, хотя и кратко, но достаточно
определённо. Теперь мы подошли к заповедному русскому
лукоморью: я не знаю, откроется ли оно нам – у каждого события есть
своё время, но попробовать стоит.

Начинаем с предметности как того, что нам более или менее известно
по западу и обнаруживаем, что с ней в сердце индоевропейской
цивилизации дело обстоит хуже, чем с предметностью
средиземья, индостана и поднебесной.

Это говорит мне о том, что предметность была явно не в горизонте
внимания пра-русских.

Однако и бессубъектность (созерцательность) как сохранение
целостности элементов также не оставила заметных следов в пра-россии
в отличие от востока, то есть мы не находим устойчивых –
общественного устройства, традиций, умений и пр.

Конечно, не стоит относить отсутствие заметных следов предметности и
бессубъектности на счёт каких-либо злых, добрых или
нейтральных сил, например, пришедшего в россию христианства,
которое могло бы уничтожить древнюю культуру, язык, эпос и пр.,
насадив новые культуру, язык, литературу. Насадить можно лишь
там, где или чего-то нет, а мы точно знаем, что до
христианства в пра-россии были и свой язык, и письменность, и все
прочие атрибуты «обычной» для того времени культуры.

Или насадить можно там, где замещаемое по каким-то причинам слишком
слабое; последнее замечание стоит рассмотреть
повнимательнее.

То есть пра-россию что-то делает очень похожей на магическую
цивилизацию; и там, и там интенсивность жизни не оставила внешних
(предметных) следов, только косвенные.

Не будем торопиться: мы ступили на очень тонкий лёд рассмотрения
собственной культуры; напоминаю, что изнутри самой культуры её
природу отследить невозможно, только косвенно; Мамардашвили
вспомнил бы здесь миф Платона о наблюдении теней на стене
пещеры, но мне гадать, толковать тени, в отличие от
Хайдеггера, не интересно – это не философия, это остатки древних
магических техник, которые рефлексивному человеку не поддаются,
пока он рефлексивен.

У меня другой метод – свою культуру я могу рассмотреть через
исследование всех составляющих её элементов, представленных в
других модусах; именно так я рассмотрел и запад, и восток, всё
время удерживая во внимании всю совокупность элементов
современной цивилизации; только это и позволяет отследить специфику
каждого из модусов, а также специфику современной
цивилизации в её отличии, например, от магической или первобытной.

Посмотрим, что происходит с исчезающим родом: на западе – род из
единства многообразного превращается в единство однородного, то
есть в общество, составленное из однородных элементов
(понятно, что здесь я отвлекаюсь от превращенной формы такого
общества, так как это его временная, а не существенная
природа), а именно общество людей (граждан).

На востоке – род из единства многообразного превращается в единство
многообразного как элементов, дхарм (в магической
цивилизации многообразны были не элементы, а сущности).

При переходе к современной цивилизации каждая культура цеплялась за
что-то наиболее «своё»: запад – за предметность, то есть
единичность как отдельность, как индивидуум; восток – за
бессубъектность, созерцательность, то есть единичность как
сочетание элементов (в которых нет такого элемента, как субъект,
или отдельное).

И на западе, и на востоке во всей известной нам истории очень
отчётливо наблюдается сохранение и трансформация как общественной
структуры, так и составляющего его элемента – человека.

Подведём небольшой итог, как мы видим, в отношении прароссии и
собственно россии (с малой буквы, поскольку это не имя
собственное, а наименование модуса, как восток и запад) этого сказать
никак нельзя: ни предметности, ни бессубъектности, ни
общественной структуры, ни человека.

Например, интересный вопрос: каким образом культура, имеющая свои
развитый язык и письменность, может достаточно легко от него
отказаться и принять другой язык (насколько это вообще
возможно) и особенно другую письменность? А именно это произошло с
прароссией в 1 тысячелетии нашей эры. Снова повторю: злые
или добрые силы тут ни при чём: православие не могло
вытравить старую письменность, если бы она значила для культуры
что-то действительно существенное.

А вот такая постановка вопроса уже интересна; подобное в истории
русских хоть отбавляй: например, православие в начале прошлого
века забыли достаточно быстро, также как в перестройку
забыли советское время, представить себе такое на западе и
особенно на востоке просто невозможно, там будут «тянуть лямку»
традиции до последнего, пока в ней есть хоть капля жизни.

То есть достаточно легко прарусская и русская культура отказывается
от того, что для неё несущественно, а именно: предметность и
бессубъектность.

Следовательно, нужно искать то, что существенно.

Но культура – не бесконечность, в ней всего три существенных
элемента: формирование как творение, формирование как процесс,
формирование как результат, или проще: творение, становление,
сотворённое.

Понятно, что результат формирования или сотворённое – это запад;
процесс формирования или становление – восток; русским остаётся
формирование как творение, или собственно творение.

Спецификой русского модуса современной цивилизации является
направленность и удерживание внимания на творение, стихию
становления, собственно жизнь.

Именно поэтому и процесс становления, то есть взаимодействие
элементов, и результат становления, то есть предметность остаются
на периферии внимания русских; их уделом становится предметно
нефиксируемое и одновременно не входящее в сочетание
элементов – «то, не знаю что, там, не знаю, где».

Попробуйте определить творение, жизнь – и вы поймёте, что с ходу у
вас ничего не получится, такие «вещи», как минимум, относятся
к самопонимаемым «вещам», они понимают сами себя и не могут
быть ни поняты, ни схвачены, ни зафиксированы никаким
внешним способом.

Первое время будет непросто уловить смысл того, о чём я размышляю:
слова по причине своей слишком знакомости, привычности и
употребимости будут казаться пустыми, ничего не говорящими,
поэтому первое время будет очень хотеться «побольше мяса»; если
к этому добавить актуальность и болезненность
самоидентификации, которой всегда «страдали» русские, то втягивание в
рассмотрение русского модуса должно больше раздражать, чем
удовлетворять.

Но для большинства именно так будет всё время рассмотрения русского
потому, что в русском, строго говоря, нечего фиксировать, не
за что цепляться – что можно зафиксировать в творении?
разве останется живым то, что попробуешь удержать?

Для того, чтобы хоть как-то «приблизиться» к творению, необходимо
просто быть им – другого пути нет; для того же, чтобы стать,
быть творением, необходимо направить на него внимание и
удерживать его, именно так и только так формируется намерение.

Пытаясь сохранить разваливающийся род, запад направил своё внимание
на составляющее его отдельное (что само по себе уже говорит
о том, что род уже развалился), так запад сделал
предметность спецификой своей жизни, разложив эту предметность на
отдельные однородные составляющие, например, растения, животные,
человека и пр.

То же намерение сохранить род заставило восток сосредоточиться на
сохранении составляющих его элементов, но уже не как отдельных
существ, а как сочетаний элементов (дхарм).

Намерение сохранить род направило внимание русских на творящую всё
силу – жизнь как всёпорождающую стихию.

Именно это и сближает магическую цивилизацию со спецификой
срединного модуса современности – практически полное отсутствие
предметной и даже бессубъектной фиксированности.

Прарусские и русские живут где угодно, с кем угодно, как угодно, для
них главное – быть живыми, не выживать, это – выживание –
как раз у них получается неважно, их удел – быть живыми,
нести собой жизнь, быть ею.

Вы только попробуйте быть всё время живым – этот опыт настолько
труден и настолько практически невозможен, что всё остальное в
жизни вам покажется лёгкой прогулкой!

По правилу мудрости «на входящего в реку текут всё новые воды» –
невозможно проснуться так же и тем же, как вчера, встать,
одеться, чувствовать, думать, говорить и т.д., и т.д.

Ничего невозможно дважды.

Всё только один раз – сейчас, которого уже нет, если попробуешь его
схватить, а тем более зафиксировать.

И русский – весь в этом сейчас.

Это – творение всего в сейчас.

Это и есть жизнь!