Онтологические прогулки

Друзья, спешу поделиться с вами приятной новостью: наткнулся
я на круглый стол нет, нет, не на тот круглый деревянный
стол со сломанными резными ножками, который я лет пятнадцать тому
назад нашёл на помойке и на котором с тех пор стоит телевизор,
простите, но грешен: люблю засыпать, в полусне внимая какому-нибудь
уважаемому господину в дорогом костюме, который обещает, что завтра
мне будет жить очень хорошо, а, если и не завтра, то послезавтра
– непременно, и я ему верю больше, чем человеку без костюма, потому
что и в свитере можно много чего обещать, но вот мне приятно думать,
что сделать может только костюм, так вот люблю засыпать, зная,
что мне будет очень хорошо когда-то после… чего-то там.

Да, о чём это я? о чём-то круглом, кажется…

Да! Вспомнил и спешу поделиться с вами своей радостью: наткнулся
я в сети на круглый стол, за которым собрался весь цвет… или свет?
ладно, пусть будет семицвет русской философской мысли: Борис Гройс
– профессор философии в Карлсруэ (переехал из СССР в ФРГ в 81
г.), Михаил Ямпольский – профессор университета Нью-Йорка (переехал
оттуда же, только не в ФРГ, а в США в 91), Валерий Подорога –
доктор философских наук, заведующий сектором аналитической антропологии
Института Философии РАН, профессор РГГУ, приглашенный профессор
научно-гуманитарного центра в Северной Каролине, Корнельского
университета, Дюкского университета (США), Страсбургского университета
(Франция), Лейпцигского университета (Германия), а также столь
же достойные и уважаемые господа – Евгений Барабанов, Николай
Плотников, Михаил Рыклин, Игорь Смирнов!

И этот цвет обсуждал ни много, ни мало мою любимую тему – «русскую
философию» и выносил ей свой справедливый «вердикт: реальность
или миф?»

После или перед (можно уточнить, если кого-то интересует это обстоятельство)
изысканного обеда, за столь же изысканным овальным столом, где-то
на родине, почти сорвалось – изысканного Хайдеггера или Ницше
(можно уточнить и это обстоятельство), в далёком далеке от глубоко,
я бы даже сказал, очень глубоко любимой родины, эти философы,
да что стесняться – наши любимцы, показали всему миру, что означает
«быть русским философом».

После первых минут какого-то невнятного бормотанья решительно
взял слово (уже настоящий американец, по повадкам видно) и поставил
вопрос ребром Ямпольский:

«Почему мы всегда возвращаемся к теме русской философии? Потому
что её существование – неприятный для всех нас факт.»

Как я понимаю его: живёшь тут в Америке: а каждый встречный-поперечный
относится к тебе хуже, чем к негру; я бы не был так скромен и
застенчив, я бы вообще, как Кулик, снял штаны и…

Однако оратор решил совершенно покончить со столь неприятной темой,
чтобы ни у кого уже не оставалось никакого сомнения в его полном
разрыве со своим постыдным и неприятным прошлым:

« …что это за группа лиц, с которыми я в силу своего происхождения
неизбежно соотношусь? …это группа лиц, которая маргинализирована
мировым философским развитием и отправлена куда-то в область провинциального,
локального российского явления.»

…как он прав: не знаю насчёт маргинализации, что это, кстати?,
а вот насчёт «отправить куда-то в область» – это мы хорошо понимаем!

«…И моё существование сегодня в мире – а я хочу быть сегодня универсальным
человеком – в значительной степени зависимо от этой группы провинциальных,
локальных людей, которые мне подарены без моего ведома и с которыми
я почему-то должен себя соотносить. Неприятность всего этого (бедолага,
попал под пресс какой-то группы лиц, которых, к тому же, ему подарили
без его ведома) заключается ещё и в том, что все русские философы
отделяли себя от мира… в значительной степени русская философия
изначально моделирует себя как философия, которая не может войти
в западную культуру и осмысливает себя как что-то не желающее
быть признанным на западе.»

Вот сволочь, эта русская философия!

«И вот я сегодня являюсь наследником группы лиц, с которыми я
насильственно соотнесен, и мне это очень неприятно.»

Стыд всем нам! Мы не только насилуем своих наследников группами,
мы ещё и не хотим никуда входить, даже в западную культуру, этот
небесный храм мировой культуры, эту мекку каждого культурного
человека; и где я этих слов набрался? наверное, во сне перед телевизором.

«Достоевский ассимилирован западом, Бахтин ассимилирован западом
(все там будем!), поэтому здесь нет проблемы маргинальности и
провинциальности. Как только эта ассимиляция наступила (видать,
тяжёлая ступня), даже вопреки позиции, занимаемой этими людьми
(кто же будет их слушать, когда тут мировое философское развитие?!),
проблема снимается. Но вот присутствие русской философии, её своеобразие
– это в значительной степени моя психологическая проблема, если
я так или иначе испытываю на себе груз этой идентичности.»

Не говори, друг, это очень тяжкий груз – присутствие русской философии,
придёшь домой, а она там сидит, смотришь на неё и тоска за душу
берёт…

Кто-то посочувствовал страдальцу-грузоносу:

«Это как такие бедные родственники?»

«Ну да, зачем мне эта семья?» (Общий смех)

Как легко дышится вдали от присутствия русского!

Как легко смеётся!

Всё обременяющее кажется таким далёким и чужим, что хочется летать!

Как же бороться с этим присутствием?

Как избавиться от этого гнетущего груза родства?

Как скинуть его с натруженных спин?

Но и мы не лыком шиты, – подумал Подорога, и открыл было рот:

«…на мой взгляд, никакой западной философии нет, как нет никакой
русской философии.» (Мама, что я говорю, все нахмурились, надо
по-другому) «…для меня не существует никакого разделения на западную
и русскую философию.» (Чёрт, я пропал, что теперь скажет Сорос?
не быть мне агентом влияния!) «…я знаю, что эта философия (Шестова,
Бахтина) умерла абсолютно, что она никогда не будет востребована.»
(Может, ещё пронесёт, надо завязывать). «Я просто хотел перевести
дискуссию на более весёлый и бодрый лад».

Да, уважаемый, выпил бы водки перед тем, как рот открыть, мне,
например, хорошо помогает.

Неловкое молчание прервал Гройс, насмешливо разглядывая этого
неуклюжего русского, он сразу ввёл в действие тяжёлую артиллерию:

«…единственный способ работать с русскостью – расшатывание стереотипов:
то есть каждый раз, когда человек что-то делает, если он стратегически
работает со своей русскостью, он должен эксплицитно указать, –
это очень помогает, где он не тот русский и не в том смысле (всеобщий
смех), – это означает, что он расширяет со временем своё семейство,
что оно растёт, что в нём оказываются черноволосые, кривые, косые
(это он про меня, что ли?), белокурые и т.д. (всеобщий смех).
И в результате потенциально количество русских авторов столь диверсифицируется,
что ситуация растворяется сама собой.»

Стратег! Фельдмаршал философии! Кажется, я понял: русские – это
не те, которые написали «Евгений Онегин» и «Войну и мир», и даже
не те, которые на том же могучем языке писали доносы и анонимки,
и уж тем более не те, которые начали с сочинения на тему «С чего
начинается родина?», а закончили составлением завышенной в 16
раз сметой на реконструкцию Большого Театра, совсем нет, русские
– это те, которые написали «Майн кампф», «Бытие и время» и тезисы
этой конференции!

Как тонко: начинают с того, что русские есть, но только «не те»
русские, потом плавно переходят к тому, что не те русские оказываются
уже «не то чтобы» русскими, после чего можно легко превратить
не то чтобы русских в «совсем даже не» русских. И кто после такого
стратегического манёвра посмеет говорить не только о русской философии,
но даже и о русской культуре вообще?

«Таким образом правильная identity policy состоит в том, чтобы
вполне сознательно и систематически обманывать и трансцендировать
эти критерии и оценки. Это вполне сознательное оппозиционирование
себя в качестве: 1) русского автора, 2) не такого русского автора,
как все остальные русские авторы; чем больше русские авторы будут
расширять диапазоны русскости, тем легче будет жить им, а также
следующим членам семьи.»

Сразу заявляю, что я не только не тот русский автор, я вообще
не русский, да и не автор тоже, хотя вполне сознательно и систематически
обманывать, это сколько вам будет угодно; сомневаюсь только насчёт
трансценденции критериев и оценок, кабы только знать, что это
такое, тогда всей душой, от чистого сердца и пока незамутнённого
ума.

Воодушевлённые таким гениальным планом, остальные заседатели поддержали
стратега:

«…специфической русской философии, я думаю (всё время забываю
вставлять это «я думаю», поэтому меня никто и не слушает), просто
не существует, это скорее способ самоописания определённого этапа
развития философии и культуры до первой мировой войны и после
неё в эмиграции…

…русскость исчезнет сама собой, если мы не будем на каждом этапе
описания подчёркивать эту русскость как определённый способ самоописания
культуры на определённом этапе её развития. И тогда не будет никакой
русскости и никакой русской философии, останутся некоторые общие
культурные стереотипы, которые надо расшатывать.»

Красиво! ничего не понял, только что-нибудь описать и расшатать
захотелось, ну да ладно, потерплю, не часто на такую компанию
набредёшь.

Тут над овалом повисло некоторое недоумение: но хоть что-то русское
должно же всё-таки быть?

Ответ нашелся:

«…я думаю, что существует специфическая русская философская ситуация.»

Напряжение спало, все облегчённо вздохнули и одобрительно закивали:

«…это и есть русскость.»

«…особая русская ситуация, когда ненормальность становится предметом
мысли.»

Так, так, попробую сообразить: русского нет – и слава богу! правда,
есть русскость, но русскость – это всего лишь специфическая ситуация,
и ситуация эта – ненормальность. Понял! Спасибо, наши дорогие
философы, а то я всё мучился, теперь мне ясно: русская культура
– это «ситуация ненормальности» внутри нормальной западной культуры!

Надо же, философы думают, заботятся обо мне, как и уважаемые люди
в изысканных костюмах из телевизора, обещают мне хорошую, культурную,
нормальную жизнь, если я «верифицируюсь», перестану быть ненормальным;
простите великодушно, что обременяю вас, философы, мыслители,
интеллигенты, наша чистая душа, наша глубокая мысль, наша мировая
болящая совесть…

Ну и напоследок, на десерт, так сказать:

«…мы должны не то, чтобы умерить свои претензии, умерить свою
веру в способность собственного мышления, а просто учесть то обстоятельство,
что они все имеют материальную, телесную основу.»

«Нужно признать её как неизбежность, с которой надо работать…в
деконструктивном смысле… это рок крови (умеют же люди красиво
выражаться), которого невозможно избежать… мы должны это признать
и избавиться от этой вселенскости, русскости…»

И правильно! нечего её терпеть, эту вселенскость, эту русскость,
эту кровь, лей её, родимую… впрочем, что это я всё о себе? Надо
о людях подумать, вот что важно: как помочь господам философам?
Зарплату повысить – это можно: урежем пенсии, увеличим рабочую
неделю и подоходный налог, это пожалуйста, от чистого сердца,
но вот что меня тревожит: как помочь избавиться нашим докторам
и профессорам, я даже уверен – будущим академикам, от русской
крови?

Вот это, друзья, задачка!