Онтологические прогулки

II. Система Вернадского

Гением должно почитать то аномальное существо, которое не поддаётся
полному познанию, – гению нельзя быть понятым до конца, и
большая беда, когда гений становится ненужным, а несчастны те
народы, которые ищут усладу не в гениях, а в героях.
Вернадский относится к числу тех творцов, которых нельзя понять
полностью и которые являются вечными источниками мудрости.
Замечательны слова дочери В.И.Вернадского –
Н.В.Вернадской-Толль: «Я думаю, что надо смириться с тем, что образ отца
изменится, как будет проходить время. Он не будет тем, чем был для
нас, но будет таким, каким он нужен людям. Много будет
неправды о нём, но правда будет в душе тех, кто будет о нём
думать. Может быть, это и хорошо!».

Один из самых горячих современных почитателей науки В.И.Вернадского
– академик Б.С.Соколов вывел удачное эмоциональное
наблюдение по этому поводу: «Удивительно, как стремительно возрастает
в современном мире, в борьбе идей значение достижений
Владимира Ивановича Вернадского. Удивительно потому, что,
высказанные и опубликованные в своё время, они остались почти
непонятыми, намного обогнав уровень эпохи и тогдашнего понимания
предсказательной силы науки. Его идеи казались тогда
оригинальными отвлечённостями большого учёного, свернувшего с
классического пути науки в некое философствование, или
просто-напросто образными, крылатыми выражениями, более свойственными
литературе, чем научным трудам. И вот через полвека мы с
удивлением для себя открываем его идеи и обнаруживаем их
поразительную современность, точность и непреложность. Мы дошли до
того места в развитии нашего знания, где уже побывал мудрец
и оставил нам проникновенные знаки движений своего великого
ума» (Б.С.Соколов «Предсказательная сила идей»)

Однако причиной непонимания духовных ценностей и объёма постижений
Вернадского являлось не только самое качество создаваемых
Вернадским знаний так сказать, внутренний стимул. Ещё более
активным источником невосприятия, доходящего до противоизъятия,
научного достоинства производимых Вернадским шедевров мысли
служит внешний фактор идеологического порядка или
партийно-политический стимулятор. Уже говорилось, что академик
В.И.Вернадский является автором двух гениальных произведений XX
века: теории биосферы и своей собственной жизни в советских
условиях. Сформулировав в юношеском возрасте, 19-летним
студентом (1882 год), ens entium (сущность сущностей) своего
творческого мировоззрения – человек есть величайшая геологическая
сила, которое не понято в академической геологии по
сегодняшний день, Вернадский до последнего вздоха был верен этому
принципу. Будучи учёным по своему предназначению, то есть
врождённым академиком, Вернадский неукоснительно воплощал его в
научные истины своей науки, что в корне противоречило
идеологии воинствующего материализма, какая была внедрена в
советскую науку философией В.И.Ульянова-Ленина.

Научная деятельность Вернадского в советских условиях не имеет
аналогов в мировой науке, ибо беспрецедентно поношение учёного,
которое было субсидировано верховной властью в государстве,
под наказом которой в науке открыто призывалось и
признавалось порицание идей и мыслей Вернадского как научная цель и
тема официальных докладов, статей и диссертаций. С внутренним
трепетом и восторгом я высказал вывод: «Сила духа академика
оказалась равной мощи его научной мысли» (см. мой трактат
«Загубленные гении России). А сам Вернадский записал в свой
дневник в конце 30-х годов: «Крупные неудачи нашей власти –
результат ослабления её культурности: средний уровень
коммунистов – и морально и интеллектуально – ниже среднего уровня
беспартийных… Цвет нации заслонён дельцами и
лакеями-карьеристами». Советская наука была верной служанкой такого уровня
деятелей, и тот же академик Б.С.Соколов с горечью
констатировал: «Часто – слишком часто – в 60-80-е годы, издавая впервые
по рукописям (и даже переиздавая ранее уже публиковавшиеся!)
материалы из творческого наследия Вернадского, редакторы и
составители прибегали к изъятиям из текстов «неудобных» мест.
Унылая фигура умолчания стала постоянной гостьей на
страницах трудов нашего великого учёного…» (журнал «Новый мир»,
1989г. №12).

Понятно, что подобная ситуация вовсе не способствовала прояснению
подлинного достоинства и когнитивного уровня научных ценностей
постижений Вернадского, и литература о Вернадском
пересыщена образцами вопиющего непонимания и незнания сути авторской
научной премудрости. Знаменательно при этом, что фигура
«умолчания» приводила к замалчиванию лишь отдельные, наиболее
одиозные, с точки зрения цензоров, радикальные тексты, а, в
общем и целом, наряду с ордой критиков, оппонентов и
недоброжелателей Вернадского сопровождали немало учёных, восхищённых
его научным подвигом. Но парадокс состоял в том, что среди
последних, за исключением академика А.Е.Ферсмана, практически
не было последователей и питомцев воззрения Вернадского,
ибо сущность и способ проникающей мысли творца и здесь не был
понят до конца, до формы мировоззренческого стимула. Фигура
«умолчания» обернулась фигурой одиночества.

Особенно выразительно это обстоятельство сказалось на примере
академика Б.С.Соколова – наиболее крупного из современных
экзегетов Вернадского. Соколов обозревает общую картину учения
Вернадского и даёт ей блестящую эминентную оценку: «Величайшая
заслуга Вернадского в том, что он, используя, по существу,
весьма образную метафору, вложил в понятие «биосфера»
совершенно новый смысл. Его учение о биосфере – несомненно, одно из
крупнейших обобщений естествознания XX в. Ни Ж.Б. Ламарк, ни
Э.Зюсс, ни Й. Вальтер – никто из естествоиспытателей XIX в.,
рассуждавших о «сфере жизни», даже в отдалённой мере не мог
предвидеть фундаментального значения развившегося позднее
понятия биосферы для жизни современного человечества. Оно
неизмеримо шире таких расплывчатых, хотя и модных понятий, как»
окружающая среда», «географическая оболочка» и т.п..
Определяя биосферу, Вернадский пишет: «Э.Зюсс (1831 – 1914) и
геологи того времени могли смотреть и на проявление жизни и на
Лик Земли, как на независимые друг от друга явления. Сейчас
для нас ясно, что Лик Земли не является результатом
«случайных явлений», а отвечает определённой резко ограниченной
геологической земной оболочке – биосфере – одной из многих
других, имеющих определённую структуру, характерную для земных
планет»«. Но, обладая верными познавательными предпосылками
творчества Вернадского, аналитик уводит свою мысль в
беспочвенные отвлечения, теряя радикальную новизну творца, но проявляя
проблески биотехнологической идеологии. Б.С.Соколов
увлекается: «Биосфера – не статическая структура « оболочки жизни»,
выступающая как извечная данность окружающего нас мира, а,
прежде всего геобиоисторический процесс – многомерная сфера
развёртывания этого процесса – от гипотетических начал во
Вселенной (менее вероятно – специфически только на Земле) к
конкретным биогеохимическим циклам и эволюции живых систем на
нашей планете и далее – до почти «апокрифической» экспансии
единственного из полутора миллионов видов, который разорвал
стихийно складывающийся сотнями миллионов лет весь стиль
энергетического баланса планеты».

Итак, ощущение явного некоего недопонимания в проницающем
инструментарии великого учёного, ускользающее от традиционных
рефлектирующих усилий, является общим местом современного так
называемого «вернадсковедения». Это обстоятельство порождает
всеохватную характеристику общего научного постижения
Вернадского, где вместо конкретного своеобразия и самобытности
наблюдается уклон в сторону отвлечённой тотальности. В серьёзном
интернетовском реферате биосферного поучения Вернадского
сказано: «История науки знает немало великих имён, с которыми
связаны фундаментальные открытия в области естественных и
общественных наук, однако в подавляющем большинстве случаев это –
учёные, работавшие в одном направлении развития наших
знаний. Значительно реже появлялись мыслители, которые охватывали
своим мудрым взором всю совокупность знаний своей эпохи и на
столетия определяли характер научного мировоззрения. Такими
были Аристотель, влияние идей которого закончилось только в
эпоху возрождения, Абу Али Ибн Сина, известный на
средневековом Западе под именем Авиценны. В эпоху возрождения к этой
когорте мыслителей правильнее всего отнести Леонардо да
Винчи. В XVIII в. в России выделилась могучая фигура
М.В.Ломоносова, который внёс крупный вклад в развитие астрономии,
физики, химии, геологии, минералогии, был создателем нового
русского языка, поэтом, мастером мозаики и своими трудами
определил мировоззрение многих поколений. В XX в. такой же по
значению величиной в области естественных наук стал Владимир
Иванович Вернадский. На его принадлежность к своей сфере могут
претендовать и естествоиспытатели самых различных
направлений, и приверженцы точного экспериментально проверяемого
знания, и историки науки и человеческой мысли, и науковеды, и,
конечно, философы-гуманисты, социологи. Он, несомненно,
принадлежал к тем немногим в истории не только своего народа, но и
человечества, кому было по силам охватить могучим умом
целостность всей картины мира и стать провидцем. Труды
В.И.Вернадского не только внесли огромный вклад в развитие многих
разделов естествознания, но и принципиально изменили научное
мировоззрение XX века, определили положение человека и его
научной мысли в эволюции биосферы, позволили по-новому взглянуть
на окружающую нас природу как среду обитания человека,
поставили много актуальных проблем и наметили пути их решения в
будущем. Одно из величайших достижений естествознания XX в.
– учение Вернадского о биосфере, области жизни, объединяющей
в едином взаимодействии живые организмы (живое вещество) и
косное вещество» ( «Теория Вернадского о ноосфере и биосфере» ).

Итак, о «едином взаимодействии живых организмов и косного вещества»
упомянуто, как о рядовом подразделении в объёме
специфических и гениальных постижений В.И.Вернадского. Трафаретное
недопонимание глубины мысли Вернадского выражено здесь в том, что
в научный комплекс знаний, данных Вернадским, не значится
экологический аспект сущего, а если и значится, то только,
как некий нюанс биосферы. Тогда, как биосфера per se
охватывается великим учёным как планетарная совокупность живого
вещества (в том числе человека) и естественно-натуральной
природной материи. Но эта совокупность приобретает объективный вид
биосферы только в экологическом разрезе, лишь через
действующий ойкос биосфера заявляет о себе самодеятельной
планетарной величиной: биосфера есть планетарный домострой человека.
Это рассудочное суждение превращено Вернадским в науку,
имеющую чеканную формулу: человек в природе и природа в человеке.
Именно этот размах и такая глубина духовного подвига
В.И.Вернадского в естествознании, придавшей последней высший
познавательный уровень, не понимала и не понимает до конца
современная аналитика.

Действительная самодержавная ценность экологической проекции
биосферы заключена в том, что она самовольно направляет анализ
биосферы по двум адресам: по руслу материалистического режима и
по руслу идеалистического режима. Понятие Вернадским о
биосфере, «как о пронизанной, преобразованной и постоянно
преобразуемой организмами оболочке земного шара» (академик
М.С.Гиляров), есть продукты сознательной идеалистической
деятельности. Вернадский был первым, кто в естествознании – цитадели
насквозь материалистического духа – утвердил приоритет
идеалистического (духовного) начала, ибо главные опоры теории
биосферы – понятие Homo sapiens faber, человек как геологическая
сила и ноосфера, как сфера разума, – суть наиболее
идеалистические образования в естествознании.

В совокупности это даёт право уверенно предполагать, что
таинственные флюиды мудрости, исходящие из наследия Вернадского и
ощущаемые как некое недопонимание при традиционном познании, есть
производные не чего иного, как идеализмов его научного
мировоззрения. Только в экологическом аспекте идеалистического
толка становится ясным перспективная мощь великой максимы
Вернадского: «Человек неразрывно связан в одно целое с жизнью
всех живых существ, существующих или когда-либо
существовавших», необходимым условием которой выходит человеческий ойкос
или экологическая природа всего сущего в мире. Современники
Вернадского и нынешние науковеды испытывают озадаченность
перед гнозисом академика по причине того, что не восприняли в
качестве рецептурно-познавательного средства мысль учёного,
что «Никогда не наблюдали мы до сих пор в истории
человечества науки без философии и, изучая историю научного мышления,
мы видим, что философские концепции и философские идеи
входят как необходимый, всепроникающий науку элемент во всё время
её существования. Только в абстракции и в воображении, не
отвечающем действительности, наука и научное мировоззрение
могут довлеть сами по себе, развиваться помимо участия идей и
понятий, разлитых в духовной среде, созданных иным путём.
Говорить о необходимости исчезновения одной из сторон
человеческой личности, о замене философии наукой, или обратно, –
можно только в ненаучной абстракции» (В.И.Вернадский «Труды по
всеобщей истории науки», 1988, с.58).

Здесь необходимо разъяснить, что речь идёт не о прямом
противопоставлении науки и философии, какое к настоящему времени наука и
философия одинаково успешно преодолели, а о том, какого рода
философия должна быть использована при научном познании:
жестко однобокий догматизм воинствующего воззрения (неважно,
материалистического или идеалистического характера) либо
«синтез логического и алогического мышления» – продукт русской
духовной философии. Именно о таком типе мировоззрения говорит
Вернадский и именно такую сущность несёт в теории биосферы
идеалистическая экология. Как видно из ранее приведенного
текста, использование философского познавательного подхода, а
точнее, применение философии в качестве познания в экологии,
позволило узнать, что принятый в настоящее время весь цикл
экологических наук, разновидностей, исследований и
упражнений относится к единственному идейному классу –
материалистической экологии. И только в науке Вернадского, в недрах его
теории биосферы, явственно блестят признаки истинной
идеалистической экологии (ранее в текстах трактатов «Философия
мудрости» и «Загубленные гении России» я употреблял идиому
«Идеалистическая апория Вернадского»). Равно, как
материалистическая экология по причине своего внутреннего содержания снабдило
человечество глобальным кризисом, так, аналогично,
идеалистическая экология, в силу также своей сущности, способно
избавить человечество от этого кризиса.

В методологическом отношении идеалистическая составляющая теории
биосферы Вернадского содержательно связана, что особенно важно
с познавательной стороны, не с традиционной классической
западной философией, а с русской духовной доктриной, на
идеологическую связь с которой указывает одно из высших достижений
мыслящей эпопеи Вернадского – положение Homo sapiens faber
(термин позаимствован Вернадским у А.Бергсона). Последнее,
будучи по своей природе идеалистическим образованием,
исполняет в теории биосферы функцию, подобную роли культа личности,
так что Вернадский не просто является сторонником, а
заявляет о себе, как соавтор русской философской концепции
человеком. Если согласиться с французским автором Е.Гренье,
назвавшего Вернадского «отцом глобальной экологии», то заслуги в
этом целиком принадлежат идеалистическому творчеству учёного. И
даже более того, – Вернадский довёл своё мастерство
создания идей до парадоксального в естествознании состояния, когда
атрибутами материалистической науки выступают такие
идеализмы, как «знание», «научная мысль», «разум». Так Вернадский
приходит к своему гениальному достижению: мысли о ноосфере,
как сфере разума.

Нет аналитика, который не воздал бы хвалу и славу Вернадскому за его
ноосферу, но нет ни одного, кто увидел бы достоинство
ноосферы в её идеальности, носительницы особой идеологии.
Избавление человечества от экологической эпидемии – такова суть
ноосферной идеологии, как высшего производства идеалистической
экологии. Вернадский многократно раскрывал разностороннюю
суть ноосферы: «Ноосфера есть новое геологическое явление на
нашей планете. В ней впервые человек становится крупнейшей
геологической силой. Он может и должен перестраивать своим
трудом область своей жизни, перестраивать коренным образом по
сравнению с тем, что было раньше. Перед ним открываются всё
более и более широкие творческие возможности. И, может быть,
поколение моей внучки уже приблизится к их расцвету»
(В.И.Вернадский «Труды по всеобщей истории науки», 1988,с.509). В
другом месте он дополнил качественное содержание ноосферы: «В
переживаемый нами момент создания новой геологической силы
научной мысли, резко возрастает влияние живого общества в
эволюции биосферы. Биосфера, перерабатываясь научной мыслью
Homo sapiens, переходит в своё новое состояние – в ноосферу.
Необходимо подчеркнуть неразрывную связь создания ноосферы с
ростом научной мысли, являющейся первой необходимой
предпосылкой этого создания., ноосфера может создаваться только при
этом условии» (В.И.Вернадский «О науке. Научное знание.
Научное творчество. Научная мысль. Том 1», 1997,с.333).

Однако, как бы не были интенсивны и разнообразны поиски Вернадского,
представления о ноосфере, царящие в современной среде
натуралистов, нельзя назвать авторскими по соглашению, а скорее,
контравторскими, и из наследия Вернадского именно ноосфере
выпало наибольшая доля славословия (и пустословия). (Пример
этому выложен на электронном реферате учения Вернадского
(«Учение В.И.Вернадского о ноосфере», Интернет-реферат):

«Развитие научной мысли резко ускорило свой темп в последние
столетия. В настоящее время можно говорить о взрыве научного
творчества, что непосредственно связано с переходом биосферы в
ноосферу. Ноосфера как высокоорганизованное состояние биосферы
может возникнуть и существовать при условии, что дальнейший
процесс ее развития протекает сознательным путем,
направляется и организуется научной мыслью. Это требует, с одной
стороны, настолько высокого уровня развития науки, при котором
такая задача становится ей посильной. С другой стороны, это
ставит перед учеными задачу овладения в ближайшем будущем
методами управления развитием биосферы и создания необходимых
для этого средств»). Если корневой авторский смысл ноосферы
таится в глубинах идеалистической сферы, то его экзегеты и
комментаторы твёрдо обосновываются на материалистическом
берегу, где главные стимулы содержатся в процессах «овладевать» и
«управлять». Такой антиподальный подход сводится к
технократическому представлению о том, что экологические модификации
(техносфера, взаимодействия общества и природы, экосистемы,
НТР) суть различные наименования, если угодно, синонимы того
объекта, с которым отождествляется ноосфера Вернадского.
Онаученный образец этой технократической логики показан
И.А.Негодаевым
(И.А.Негодаев «На путях к информационному обществу»):»Ноосфера –
закономерный результат развития биосферы как области Земли, охваченной
жизнью. Биосфера на определенном этапе своего развития
становится плодом человеческой деятельности, превращается в
искусственный объект. Человек и его разум при посредстве
технически оснащенной деятельности на определенном этапе эволюции
начинает оказывать возрастающее влияние на природные процессы,
становясь важным фактором их новой организации.
Предпосылками формирования ноосферы являются: научно-технический
фактор, становление человечества как единого целого,
систематический обмен веществом, энергией и информацией в масштабах всего
человечества, коренное преобразование окружающей среды,
рост благосостояния народных масс, осознанное равенство всех
людей и исключение войн из жизни общества. Но этот новый этап
не может наступить автоматически, для этого требуется новое
интеллектуальное и нравственное освоение мира».

А суть современной технократической идеологии полно представил
В.А.Кутырёв: «Язык воспроизводит реальность, и по мере того, как
искусственная среда вытесняет естественную, вместо слова
«природа» в нём начинают доминировать слова «ноосфера» и
«космос». Природоцентризм сменяется космоцентризмом. Технизация
природы вступила в стадию космизации жизни, и идеи
ноотехносферы вписываются в рамки проникновения космического
мировоззрения в земные дела. «Русский космизм», взгляды Вернадского и
Циолковского, современные представления о ноосфере
отличаются историческим контекстом формирования, степенью
проработанности, но в сущности это единая линия переориентации нашей
жизнедеятельности с природы на технику, с Земли на космос»
(В.А.Кутырёв «Утопическое и реальное в учении о ноосфере»).

Для современных технократов наибольшим препятствием служит сам
Вернадский, ибо они не находят ответов на свои материалистические
проблемы в его идеалистической ноосфере, и недоумевают:
«Однако в трудах Вернадского нет законченного и
непротиворечивого толкования сущности материальной ноосферы как
преобразованной биосферы. В одних случаях он пишет о ноосфере в будущем
времени (она ещё не наступила) в других – в настоящем (мы
входим в неё), а иногда связывал формирование ноосферы с
появлением человека разумного или возникновением промышленного
производства»
(«Теория Вернадского о ноосфере и биосфере»,стр.7). На базе
технократического производства родилось мощное и по сию пору течение,
решающее вопрос: «Итак, что же ноосфера: утопия или
реальная стратегия выживания?» (Ф.Т.Яншина «Ноосфера В.Вернадского:
утопия или реальная перспектива?»; Д.Р.Винер «Культ
Вернадского и ноосфера»). Как будто учёный ранга Вернадского мог
позволить себе тратить время на утопии, да и попытки к жалкому
«выживанию» не соответствует научным запросам такого гения
как Вернадский.

Самым важным заключением такого логического оборота постигающей
аналитики служит вывод, что ноосферное учение Вернадского и
аналогичное произведение Э.Ле Руа и П.Тейяр де Шардена, на
сопоставлении которых обычно строится научная теория ноосферы, в
действительности не имеют между собой мыслительной
идентификации, за исключением общего термина – одинакового языкового
знака. Именно своей идеалистической содержательностью
русская ноосфера Вернадского, онтологически и философски впитавшая
в себя особенности русской концепции человека как культа
личности, качественно отличается от западной ноосферы Ле Руа и
де Шардена, какая философски вышла из концепции человека
члена человечества.

Итак, самобытность научного постижения Вернадского, без восхваления
которого не обходится ни один сам себя уважающий
интерпретатор, коренится не только в оригинальном мышлении и уникальном
кругозоре, но и в том, что учёный сделал эти показания
характеристическими параметрами русской творческой мысли, то
есть научный монолит биосферы в руках Вернадского оказался
диагностическим критерием русской науки, как самостоятельного
образования мирового научного творчества, о котором ничего не
известно в такой маститой дисциплине как «науковедение».
Значимо, что наука Вернадского почерпнула в русском творческом
потенциале новое определение ноосферы: ноосфера есть
общество, производительной силой которого является культура.

С тем, чтобы оттенить принадлежность научного наследия Вернадского к
самочинному русскому духовому полю, я называю науку
В.И.Вернадского системой Вернадского. Невзирая на то, что всё
постигающее творчество Вернадского, по реальному своему
состоянию, не упорядочено и не систематизировано, научные взгляды
учёного не сведены в обособленную ноуменальную конструкцию, а в
научном обиходе имеют хождения как бы отдельные науки:
биосфера Вернадского, геохимия Вернадского, минералогия
Вернадского.

Самой ярким конструктивным штрихом теории биосферы Вернадского
является её структурное трёхчленное строение: живое вещество –
биокосное вещество – косное вещество. В такую форму в системе
Вернадского облачено экологическое единство: неразрывная
связь живого вещество и неживого (косного) вещества. При этом
должно обратить на себя внимание то обстоятельство, что в
науке Вернадского (или системе Вернадского) акции динамического
взаимодействия природных тел показан через трёхчленную
схему, тогда как в европейской классической науке то же самое
явление взаимодействия осуществляется исключительно в
двухчленной форме (в физике – частица и волна, в биологии – организм
и среда, в логике – причина и следствие, в философии –
тезис и антитезис). Принципиальная разница, таким образом,
состоит в том, что в схеме Вернадского на правах равноценных с
конечными крайностями приняты переходные, срединные
образования, которые полностью исключены из классического познания в
западных моделях.

Гносеологически важно, что отнюдь не система Вернадского явилась
первородной средой для мироощущения, которое в русской науке
называется триадизмом или трихотомией; здесь задолго до теории
биосферы великий русский физиолог И.М.Сеченов создал
трёхэлементную модель человеческой мысли: подлежащее – связка –
сказуемое. Сеченов внедрил в мировоззрение русского постижения
триединый образ мышления, и Вернадский своей теорией
биосферы сделал этот образ отличительным знаком русской науки. Но
самое существенное состоит в том, что русские творцы научных
ценностей не просто ввели в постигающую структуру новый
элемент, но возложили на него центр гностической тяжести,
снабдив его идейным приоритетом перед конечными крайностями.
И.М.Сеченов записал: «Совсем иное, по крайней мере, с виду,
представляет третий член предложения – связка. Её словесный
образ лишён обыкновенного предметного характера, она выражает
собою отношение, связь, зависимость между подлежащим и
сказуемым. Связка носит, так сказать, не существенный, а идейный
характер, так как именно ею определяется смысл жизни. Без
связки подлежащее и сказуемое были бы два разъединённых объекта,
с нею же они соединены в род осмысленной группы»
(И.М.Сеченов «Избранные философские и психологические произведения»,
1947, с.377).

Итак, система Вернадского есть пафос русского триединства
посредством познания третьей реальности. Будучи универсальным
уложением, русская триада не могла не иметь своего философского
обоснования, но философемой (философской проблемой) она будет
только через срединный член, ибо крайние полюса давно
осмыслены в своей конечности (начиная с античной натурфилософии и
кончая европейским экзистенциализмом). В русской духовной
философии создано учение о третьей реальности, которое, невзирая
на свою незавершенность, относится к числу наиболее ярких
достижений русской мыслящей среды, и выражено оно наиболее
выдающимися представителями русской духовной школы в их самых
значительных произведениях. В русской философии это
направление возглавляют С.Л.Франк в учении о непостижимом – вершине
философской мысли XX века, – и отец С.Н.Булгаков с учением о
Святой Софии – изящнейшем творении русского умозрения.

Франк, философски оприходуя идею о наличии в реальном бытие явлений,
непостижимых для рационального познания, указывает: «В этом
смысле непостижимое, очевидно, не есть «и-то-и другое», ни
«либо-либо»; оно не есть ни то, ни другое;…непостижимое
основано на третьем начале – именно на начале «ни-то-ни другое».
Оно есть бытие безусловно отрешённое, – …абсолютное
единство, которое хотя и обосновывает, как бы порождает из себя
многообразие всего, но само именно в качестве чистого средства
возвышается над всяким многообразием». Франк опосредует эту
философскую премудрость в принцип антиномического
монодуализма, которым удостоверяется право на особое бытие, связанное
с третьей реальностью: «Одна вещь не есть иная, но в то же
время она – иная. Следовательно, реальность всегда троична
или триедина: но третье – самый высокий уровень, синтез –
абсолютно трансрационально, невыразимо никаким понятием или
суждением, и является, так сказать, самим воплощением
непостижимого». Философ умозаключает: «…этот антиномический
монодуализм принимает для нас характер триадизма, троичности
реальности. В этом и заключается самое глубокое и общее основание,
почему человеческая мысль постоянно, в самых разнообразных
философских и религиозных своих выражениях приходит к идеи
троичности как выражению последней тайны бытия» (С.Л.Франк
«Сочинения», 1990, с.с.295,316). Отец С.Н.Булгаков выводит
формулу человеческой личности, которая состоит из двух
противоположностей Я и А (не-Я), соединённых связкой «есмь» («есть»).

Следовательно, освоение третьей реальности в системе Вернадского
есть способ поступательного движения в сторону ноосферы,
возможный только в русской самобытной науке. Здесь находит для
себя место острая мысль отца С.Н.Булгакова: «София есть третья
реальность, пришедшая из нереальности» (выделено мною –
Г.Г.). О.Сергий называл Софию «организующей силой», и именно в
этом качестве реальность проявилась в теории биосферы
Вернадского, которую возможно в целом назвать «софийной», хотя
учёный своё понятие «организации» терминологически не увязывал с
представлением о Св.Софии.

В курсе своей интуиции о третьей реальности В.И.Вернадский писал:
«Биокосные естественные тела характерны для биосферы. Это
закономерные структуры, состоящие из косных и живых тел
одновременно (напр. почвы), причём все их физико-химические свойства
требуют – иногда чрезвычайно больших поправок, если при их
исследовании не учтено проявления находящегося в них живого
вещества» (В.И.Вернадский «О коренном
материально-энергетическом отличии живых и косных естественных тел биосферы»,
1939,с.11). Как бы мимоходом брошенная мысль Вернадского о
«почве» не является действительным отношением учёного к этому
предмету: на тот момент «почва» и почвенное учение
В.В.Докучаева находилось под гнётом государственного осуждения как
«лженаука». Созданное великим Докучаевым – учителем Вернадского –
учение о русском чернозёме (русское почвенное учение)
произвело на дореволюционное научное общество в России огромное
впечатление. Но даже эта реакция не доходила до понимания,
что в лице теории Докучаева создан первый совершенный макет
качественно новой русской науки, основы которой были заложены
в «Рефлексах головного мозга» И.М.Сеченовым, где положение о
третьей реальности является лишь одним из основополагающих
конструктов этой науки. Вернадский есть гениальный
продолжатель своего великого учителя, и его былина о
биосфере-ноосфере есть развитие науки о русском чернозёме Докучаева.

Способности человека создавать свою земную юдоль или свой мир во
всеобщем мире (экологическая судьба человека, а по-другому –
рукотворная данность или человеческое творчество) посвящено
научное вдохновение Докучаева, и оно же было апокрифическим
маршрутом творческого замысла Вернадского, а в разделе о
ноосфере приобрело своё знамя, целевую установку и девиз –
человек могучая геологическая сила. В статье «Автотрофность
человечества» учёный в эминентном виде преподал не что иное, как
манифест идеалистического содержания своей системы. Вот как
это выглядит в отрывке из его сочинения: «В биосфере
существует великая геологическая, быть может, космическая, сила,
планетное действие которой обычно не принимается во внимание в
представлениях о космосе, представлениях научных или имеющих
научную основу. Эта сила, по-видимому, не есть проявление
энергии или новая особенная ее форма. Она не может быть во
всяком случае просто и ясно выражена в форме известных нам
видов энергии. Однако действие этой силы на течение земных
энергетических явлений глубоко и сильно и должно, следовательно,
иметь отражение, хотя и менее сильное, но, несомненно, и
вне земной коры, в бытии самой планеты. Эта сила есть разум
человека, устремленная и организованная воля его как существа
общественного. Проявление этой силы в окружающей среде
явилось после мириада веков выражением единства совокупности
организмов – монолита жизни – живого вещества, одной лишь частью
которого является человечество. Но в последние века
человеческое общество все более выделяется по своему влиянию на
среду, окружающую живое вещество. Это общество становится в
биосфере, т.е. в верхней оболочке нашей планеты, единственным в
своем роде агентом, могущество которого растет с ходом
времени со все увеличивающейся быстротой. Оно одно изменяет
новым образом и с возрастающей быстротой структуру самых основ
биосферы. Оно становится все более независимым от других форм
жизни и эволюционирует к новому жизненному проявлению»
Система Вернадского, как ноуменальная конструкция, есть не
дубликат теории биосферы, а идеалистический экстракт этой теории,
который увенчивается ноосферой в её культуроносной
редакции.

Для демонстрации неукротимой способности человеческого духа к
самопроизводству в экологических условиях я прибегну к курьёзному
на первый взгляд сопоставлению: угольный комбайн – корова.
Начать с того, что в чисто техническом плане технологическая
деятельность НТР осуществляется в основном посредством
искусственно созданных систем: человек в лабораторных условиях
конструирует структуры типа угольного комбайна, отсутствующие
в природе, и насильственно внедряет их в естественную среду.
Не имея ни малейшего соответствия между собой,
искусственные и природные системы взаимодействуют не иначе, как, взаимно
разрушая друг друга, В случае угольного комбайна
деформируется литосферная система, но и литогенное вещество, со своей
стороны, постепенно разрушает угольный комбайн. Итак,
осуществляется динамический принцип террор против террора, –
такова судьба эгоистического индекса человека.

Корова также есть искусственная система, созданная человеком, но
работает она в качественно ином динамическом режиме: эта
система появилась из самой природы, а не внедрена в неё. Она
действует в природно-исторических условиях и в полном
соответствии с естественными законами. Связь человека с коровой не
нарушает интересов природы, и в придачу, что самое главное,
однако, на всех стадиях этой связи человек выступает как
инициативно-активная сила, исходящая исключительно из своих
человеческих интересов. Корова, как система, выступает, таким
образом, объектом истинно экологического качества – перекрестие
природных и человеческих интересов. Эти отношения
принципиально отличаются от отношений между человеком и угольным
комбайном: в последнем случае человек, так или иначе, остаётся
рабом техники. А самое главное обстоятельство, вытекающее из
этого сопоставления, состоит в том, что по всем параметрам
материалистической экологии корова являет собой образец
безотходного производства, а потому её существование не стимулирует
человека к завоеванию господства над природой. Напротив,
как реально действующая производственная система «корова»
оказывает воздействие на окружающую среду и вызывает в ней
соответствующие изменения, однако эти изменения не только не
вредят и не угрожают ни существованию человека, ни загрязнению
природы, но и служат предпосылкой укрепления его духовного и
физического здоровья. В старой России в деревнях к коровам
относились как к членам семей, и вовсе не благодаря
религиозным преданиям в буддизме корова числится священным животным.

.На этом субстрате вырисовывается дифференциация ойкосной реальности
современной цивилизации человечества: разделение
хозяйственного процесса на два функциональных типа: индустриальное
производство, типологическим образцом которого выступает
структура угольного комбайна, и сельское хозяйство, сердцевину
которого образует система коровы. О глубине принципиального
расхождения между ними говорит хотя бы факт того, что Карл
Маркс, создавший беспрецедентную по широте политэкономическую
теорию капиталистических (индустриальных) отношений,
отстранился от изучения сельскохозяйственной ренты. Откровенно резко
это расхождение трассируется в экологическом поле по
признакам безотходного производства, в результате чего явилось
противоречие: структуры типа угольного комбайна против системы
по образу коровы, что означает противостояние индустриальной
фабрикации сельскохозяйственному (земледельческому) труду.

Известное и оценённое с многих сторон, это противостояние только в
постижениях Вернадского показывает себя в особом
идеологическом (философском) свете, как противоречие материалистического
(«угольный комбайн») и идеалистического («корова») режимов
экологии. Данный философский план ценен своими
непосредственными выводами: избавление от экологического кризиса свёрнуто
в идеалистической сфере и безотходность
сельскохозяйственного труда само по себе зиждется на собственно экологическом
отношении, демонстрирующем значение человеческого труда для
природы и роль природы в человеческом труде. В индустриальной
же плоскости материалистический режим, а точнее, диктат
воинствующего мировоззрения, приводит в итоге к своему высшему
выражению: если в материалистической экологии избавление от
отходов невозможно в принципе, то возможно производство,
которое производит только отходы, – и это – война. Войной,
таким образом, называется хозяйство, где производство отходов
достигает 100%, – и, главное, в числе отходов здесь значится
самый ценный материал на планете Земля – человеческие жизни.
Таким образом, в экологической теме обнаруживается иное
понимание войны, вводящее эту извечную человеческую процедуру в
русло экологического процесса. Понимание войны, как
наибольшего производителя отходов, расширяет когнитивные пределы
идеалистической экологии и определяет принципиальную позицию в
её видах на будущее.

Обычно ужасы войны воспринимаются через человеческую боль и в
человеческом диапазоне. Но не менее жестокие раны наносит любая
война природному комплексу, – что достаточно красочно показал
Г.Хозин на примере только одной американской агрессии во
Вьетнаме: «Только в период 1965–1973 годов на территорию Южного
Вьетнама было сброшено 17 миллионов авиационных бомб, здесь
было взорвано 217 миллионов артиллерийских снарядов. По
подсчетам американского ученого А. Уэстинга, общий вес
взрывчатых веществ, которые использовались для обстрелов, нарушения
растительного покрова, поражения ирригационных систем,
составил свыше 7 миллионов тонн. Однако эти цифры и факты далеко
не исчерпывают картину общего ущерба природе, равно как и не
дают полной характеристики арсенала примененных средств
воздействия на окружающую среду. Территория, испещренная
бомбовыми воронками и ставшая непригодной для хозяйственного
использования, составила 365 700 акров. Не менее 4 миллионов
акров, то есть около одной десятой части всей территории Южного
Вьетнама, подверглись неоднократной «обработке» дефолиантами
– оружием поражения растительности. Была объявлена
тактическая цель операции – снятие лесного покрова, чтобы партизанам
труднее было прятаться и перемещаться. Но факты показывают,
что за этой объявленной задачей скрывалась и некая
сверхзадача – попытаться нарушить равновесие природной среды, и
отработать приемы и средства «экологической войны … Следует
напомнить, что лишь одна только вырубка лесов на территории
Польши фашистскими войсками в годы второй мировой войны была
квалифицирована Нюрнбергским трибуналом как военное
преступление. Стоит вспомнить и другое. В начале 50-х годов английские
колониальные войска применяли химические вещества для
уничтожения посевов в Малайе; португальские колонизаторы
пользовались такими же приемами в Анголе; известны случаи воздействия
на природную среду в период военных кампаний на Ближнем
Востоке. Бывший сотрудник Пентагона Л. Понт сообщил недавно о
том, что в 1969– 1970 годах США предпринимали попытки
воздействия на облака, движущиеся в сторону Кубы, с тем, чтобы
лишить плантации сахарного тростника на острове Свободы
необходимого количества влаги, вызвать засуху и тем самым причинить
соседнему государству экономический ущерб» (Г.Хозин
«Необъявленная война природе»)

Таким же эмпирически-публицистическим путём констатируется и другая
особенность индустриального миропорядка: индустриальная
общественность (пафос идеологии угольного комбайна) исторически
создала своё государственное устройство – демократию демоса,
где, как уже говорилось (см. мой трактат «Человек против
личности»), исповедуется императив подчинения меньшинства
большинству, то есть культивируется принцип насилия сильного над
слабым. Стало быть, войны и демократия демоса входят в
число составляющих компонентов глобального экологического
кризиса.

И.А.Новиков на электронном портале
(http://cafe-filo.narod.ru/2006/08.htm) преподнёс любопытное и не лишённое привлекательности объяснение: «Индустриальное производство есть, в сущности
своей, массовое производство. Все прочие его черты –
применение машин, использование наемной рабочей силы и т.д. –
проистекают из стремления к массовости. Следовательно,
индустриальное производство возможно только там, где появились и
действуют т.н. «массы». Оно и есть, в конечном счете, фактическое
выражение присутствия в данном обществе «масс». Вначале
появляется «массовое сознание», а затем, как результат его
появления, как факт, свидетельствующий о его появлении, появляется
массовое, или – индустриальное, производство.
Следовательно, индустриальное производство получает свой смысл из
«массового сознания». Что такое «массовое сознание»? В первую
очередь, это, конечно же, «восстание масс» (Х.Ортега-и-Гассет). В
обществе появляется – восстает! – «массовый» человек. Какую
его черту можно выделить как доминирующую и определяющую?
Неприятие объективных идеалов. Обратим внимание: «массовый»
человек является таковым именно потому, что в его сознании
понятие «личность» существенно корректируется. Поскольку
«личность» есть то, что превышает человека в его наличном
существовании, постольку «личность» начинает переживаться как нечто
давящее, довлеющее, одним словом – мешающее человеку жить
спокойно. Приведем характерное высказывание М.Хайдеггера:
«Снижение прежних верховных ценностей идет не от какой-то
страсти к слепому разрушению и не от суетного обновленчества. Оно
идет от нужды и от необходимости придать миру такой смысл,
который не унижает его до роли проходного двора в некую
потусторонность» («Европейский нигилизм»)»

Хотя автор не придерживается такой точки зрения, но непроизвольно он
выразил мысль о том, что индустриальный порядок, как
производное «массового сознания», враждебен духовному личностному
существу, и, следовательно, сельскохозяйственная система
«коровы» должна принадлежать к идеалистическому классу
экологии, а не современные модификации экологии человека и
социальной экологии. Эти и подобные суждения исходят из
общефилософских воззрений, где личность положена антиподом «массового
сознания», то есть коллективизму, и в таком понимании
индустриальное производство находится под философской опекой западной
концепции человека члена человечества, а, соответственно,
сельское безотходное производство попадает под протекторат
русской идеалистической концепции человека как культа
личности _ ¹.

Главная аргументация идеалистической природы сельскохозяйственного
производства исходит из реально-исторического факта в том,
что совокупное сельское хозяйство развилось из сугубо
индивидуальных ойкосов – персонально-пещерных групп. На этой основе
прижился и стал в дальнейшем играть роль стимулятора
прогресса фундаментальный параметр – почва как биокосное
образование и как носитель софийной третьей реальности. А почва, в
свою очередь, обладает уникальным и незнаемым нигде в природе –
свойством плодородия. С этого пункта и с этого предмета в
теории биосферы наблюдается некая развилка, где научная мысль
начинает движение по разным параллельным курсам: авторским
путём, где Вернадский трактует идеалистические тенденции,
онаучивая их в своей системе Вернадского, и официальным путём,
где представление о биосфере целиком зиждется на
материалистической экологии и рационально-эволюционистском
мировоззрении академического естествознания.
Содержательно-идеологическая суть каждого из этих путей определяется перцептивным
восприятием явления плодородия почвы: идеалистически и
рационалистически.

(Продолжение следует)

__________________________________________________________

Примечания

1. Попутно нелишне заметить, что данное обстоятельство
объясняет историческое становление России, как величайшей
сельскохозяйственной державы в мире, где до революции в рамках
одного хозяйства ойкоса были освоены условия многих
климатических поясов, – беспрецедентный случай в мировой практике.
Понятно, почему варварское разрушение такого хозяйства при
большевистской коллективизации стало невосполнимо тяжёлым
ударом по всей русской культуре. А нормальные условия в
дореволюционном сельском хозяйстве дало блестящую русскую
агрономическую школу во главе с П.А.Костычевым и В.В.Докучаевым,
которая, кстати, также была разгромлена большевиками. Если в
современной российской сельскохозяйственной среде сохранились
хотя бы традиции этой школы, то надежда (не гарантия!) на
возрождение также сохранится.