Онтологические прогулки

Львы

Толстой очень любил своих крестьян и своё образование, поэтому
заменил мужикам барщину на обучение грамоте.

В первый день обучения граф посадил мужиков за столы, на которых уже
были листы чистой бумаги, гусиные перья и чернильницы.

Мягким голосом граф попросил всех взять перья, показав как именно
следует их держать; мужики вздохнули, после чего долго
пытались ухватить своими твёрдыми, как дерево, пальцами тонкие
перья, которые перекатывались по столу, ломались, падали на пол.

Граф задумался и тем же голосом объявил об окончании занятия.

На следующее утро крестьян ждали уже не граф, бумага и перья, а
графиня, её дочери, тазы с тёплой водой и мыло. Хорошенько
пропарив мужицкие руки, графиня и её дочери приступили к
маникюру.

Испуганные мужики ёрзали на лавках, глупо улыбались и хихикали, как
будто их щекотали. Однако маникюр не помог: перья никак не
слушались пальцев, а те, в свою очередь, не слушались своих
хозяев.

Ознакомившись с результатами, граф строго-настрого запретил мужикам
рубить дрова, копать землю, косить траву, в общем запретил
работать.

Для того, чтобы руки мужиков достигли необходимой кондиции, Толстой
разработал оригинальную методику: сам обучал их
непринуждённо играть тростью, его жена учила мужиков делать маникюр друг
другу, служащий банка помогал сортировать ассигнации,
портной – застёгивать пуговицы и запонки, завязывать шнурки,
какой-то китаец, как оказалось потом – японец, вместо
оговоренного графом умения пользоваться палочками, коим, надо
признаться, совершенно не владел, обучил мужиков снимать, тасовать,
раздавать и даже передёргивать карты.

Наконец, через два года упорных занятий, руки мужиков достигли
требуемой гибкости: они ловко жонглировали перьями и попадали ими
в чернильницы со значительного расстояния, но вместо того,
чтобы начать учиться писать, они сбежали, поскольку жены их
давно выгнали по причине полной бесполезности в хозяйстве, в
церковь и трактир их не пускали, односельчане с ними не
здоровались, более того, их регулярно колотили мужики соседних
деревень.

Однако старания графа оказались всё же не напрасны: сбежавшие мужики
организовали первую на руси артель профессиональных
мошенников, которую очень скоро стали называть «золотые руки».

Достоевск

Достоевский так сильно увлёкся учением Фёдорова, что даже заставил
своего любимого героя гнить быстрее других, однако, как бы ни
хотелось этого писателю, ускорить воскрешение старца он не
мог: всё-таки он уважаемый писатель, а не какой-то там
фантаст.

Однажды Достоевского удивил его одноклассник Чернышевский: найдя на
улице золотую монету, тот пришёл в такое состояние
возбуждения, что бегал по классу, взрывался хохотом, больно толкал
Достоевского в плечо.

Желая подробнее исследовать этот феномен, Достоевский украл кошелёк
у учителя литературы и каждый день подкладывал приятелю
деньги. С того дня Чернышевский находил деньги везде: на крыльце
дома, в учебнике, в коробке для завтрака, в кармане
форменного пиджака, даже под партой.

Через неделю невольный участник эксперимента не мог думать ни о чём
другом, кроме поиска денег: целыми днями он бродил по
городу, осматривая мостовые, шарил по углам дома, обдирал обои,
вспарывал подкладки одежды, простукивал стены; и всё время
находил!

Через две недели с ним случился нервный срыв и его отправили на
лечение за границу.

Так благодаря, казалось бы, незначительному обстоятельству
Достоевский нашел своё призвание – исследование человека в
экстремальных ситуациях.

Провожая санитарную карету, увозившую обшаривающего её
Чернышевского, Достоевский обратил внимание на то, что ни в тот момент,
ни во время кражи кошелька у учителя сам он совершенно не
волновался.

Желая проверить данные этого наблюдения, он провёл серию
экспериментов: препарировал живую кошку, мочился на слепого калеку,
плевал в церкви на иконы, – результат был один и тот же: ровное
дыхание, спокойный голос, ясное мышление.

Тогда, как истинный исследователь, Достоевский изменил масштаб
экспериментов: организовал социал-демократические кружки и
покушение на императора, спровоцировал русско-турецкую войну,
лоббировал отмену крепостного права.

Получив всё тот же результат, он сдал всех причастных к
экспериментам царской охранке, в том числе и всё ещё находящегося на
лечении Чернышевского, однако по-прежнему никакого волнения не
испытывал.

И вот однажды, нежась утром в постели и прикидывая, чему отдать
предпочтение: дефолту рубля, повешению одного из друзей,
например, Ульянова, или выпуску порнографического журнала, он
услышал решительный стук в дверь и впервые в жизни почувствовал,
как по его спине пробежал озноб и слегка закружилась голова.

Очень скоро он совершенно забыл о ритмах своего сердца и объёме
дыхания, потому что его захлестнула волна куда более сильных
переживаний: тревоги – при виде входящих жандармов,

страха – по дороге в Петропавловскую, боли – на первом допросе,
отчаяния – в одиночке с крысами, ужаса – при объявлении
приговора.

Таким образом, даже самое незначительное изменение позиции
наблюдателя может решительным образом изменить всё течение
эксперимента и достичь необходимого результата.

Пастернаткино

Пастернак страдал от сильной клаустрофобии; он так и просидел бы всю
жизнь в комнате с плотно задёрнутыми шторами и свечой на
столе, если бы Фрейд не посоветовал знаменитому поэту писать
не стихи, а прозу, для начала описывая пролёты лестниц,
тесные коридоры, узкие улочки, постепенно переходя к широким
проспектам, просторным площадям, после чего, уже ни в чём себя
не ограничивая, смело описывать необъятные просторы,
безграничные дали и бесконечные пространства.

Неизвестно, помог ли Пастернаку этот совет преодолеть свою боязнь,
говорят, кто-то видел, как он глухой ночью выглядывал из-за
занавески, но точно известно, что ему удалось написать роман
в прозе о похождениях какого-то жигало, которого автор, в
знак благодарности Фрейду, сделал замечательным
врачом-диагностом.