Литературная критика

Заметки об очерке Жана-Поля Сартра

После Второй мировой войны Жан-Поль Сартр наряду с художественной
прозой, драматургией, философскими и публицистическими
работами обратился и к биографическому жанру. Точнее, он начал
рассматривать биографии и творчество различных поэтов и
писателей через призму своей философии (кроме рассматриваемого
жизнеописания Шарля Бодлера _ ¹ это, прежде всего, биографии Гюстава
Флобера и Жана Жене). Как в свое время Фрейд и Юнг
рассматривали художественное творчество с позиций психоанализа, так
Сартр попытался рассмотреть его с позиций экзистенциализма
(хотя наверняка обратил особое внимание на работы Фрейда,
посвященные Леонардо да Винчи и Достоевскому). По существу, для
Сартра эти исследования стали своеобразной апробацией
собственной (экзистенциальной) версии психоанализа. Поэтому статья
о Бодлере – это по преимуществу философский очерк, в
котором личность поэта – лишь иллюстративный материал для общих
положений философии Сартра, получивших теоретическое
обоснование в его фундаментальном трактате «Бытие и ничто».

Конечно, любой спор с Сартром и сегодня продолжает напоминает робкий
монолог у подножия гигантского памятника. Особенно странной
выглядит эта полемика на территории Сартра – в пространстве
категорий, введенных им самим и апробированных в множестве
исследований. Но почему после прогулки по сартровским лесам
мы оказываемся связаны по рукам и ногам лианами его теории?
Или же мы сталкиваемся с ситуацией, когда вклад философа в
понимание той или иной проблемы определяется тем, насколько
он остановил последующие фазы осмысления поднятого вопроса?

Hадо признать, что по мере погружения в эссе о Бодлере, все больше
возникает впечатление неправомерности анализа, пытающегося
представить априорные и бесспорные оценки личности поэта через
анализ весьма ограниченного количества источников. Ведь
никаких других данных, кроме писем, свидетельств знакомых и
произведений Бодлера (которые, впрочем, откровенно обделены
вниманием) у Сартра нет, но он берет на себя смелость не просто
писать биографию, а анализировать тонкие психологические
аспекты личности Бодлера, и стихи рассматривает исключительно
как результат исканий и противоречий этой личности.
Создается впечатление, что Сартр отбрасывает все тонкости, не
вписывающиеся в его экзистенциальный проект, как несуществующие (в
лучшем случае – как неважные).

Кажется странным, что Сартр не акцентирует внимания на том, что
поэзия способна появляться не только как прямой результат
некоего жизненного потрясения, но как плод рефлексии или
чувственный эксперимент (нет даже упоминания о вдохновении и
поэтическом откровении, которые рассматриваются в лучшем случае как
рецидивы экзистенциального выбора). Исследование Сартра
никак не объясняет феномен поэта, влияние которого только на
французскую литературу – от Корбьера и Роллина до Пруста и Жене
трудно переоценить. «Я нахожу бесполезным и скучным
изображать то, что есть, ибо ничто из того, что есть, меня не
удовлетворяет. Природа непривлекательна, и добропорядочной
тривиальности я предпочитаю чудовищные порождения моей фантазии» _ ²,
– утверждал Бодлер за полвека до оформления сюрреализма.
«Все иероглифично, и мы знаем, что темнота символов лишь
относительна» _ ³ – писал он задолго то появления театральной системы
Арто. Сартровский Бодлер кажется лишь одной из версий, в
лучшем случае неким преломлением личности поэта.

В то же время, если трактовать экзистенциальный психоанализ лишь как
метод, который можно принять только в совокупности с
другими (кроме сугубо филологических исследований, в голову
приходит, например, эссе Вальтера Беньямина о Бодлере, в котором
акцентирован социально-политический фон _ ⁴), то многое встает
на «свои» места. Указывая на одномерность сугубо
эстетического подхода, Сартр сразу определяет цель собственного
исследования, внимание которого акцентировано на личности, а не на
художественном творчестве: «Для многих Бодлер (и это не
лишено оснований) – автор «Цветов зла», ни больше, ни меньше;
любое исследование, не приближающее нас к пониманию творчества
Бодлера как «поэтической реальности» кажется этим людям
попросту ненужным» _ ⁵.

С точки зрения Сартра, Бодлер испытывал типичные экзистенциальные
ощущения и противоречия: «Он неповторим, оторван от других
людей, не создан, абсурден, безосновен, брошен в полнейшее
одиночество, где и несет свою ношу, обречен на то, чтобы самому
оправдывать собственное существование, он непрестанно
ускользает от самого себя, выскальзывает из собственных пальцев,
он погружен в созерцание и в то же время, будучи вовлечен в
нескончаемую гонку, устремлен за собственные пределы» _ ⁶. Здесь
уместно вспомнить знаковую фразу самого Бодлера: «Совсем
еще ребенком я питал в своем сердце два противоречивых чувства
– ужас перед жизнью и восторг жизни» _ ⁷. Фактически, Бодлер
гораздо раньше Фрейда формулирует фундаментальный
психоаналитический тезис о борьбе Эроса и Танатоса внутри каждого
индивида. И вот эту гностическую антиномию, определившую
направление творчества Бодлера, Сартр трактует как досадную
неспособность совершить выбор между объектом и субъектом, между
«бытием» и «существованием», если оперировать терминами его
философской системы. «Для самого себя он избрал существование,
тогда как для других – бытие» _ ⁸. «Бодлер – человек,
попытавшийся увидеть себя со стороны, словно другого, и вся его жизнь
есть история этой неудавшейся попытки» _ ⁹. Хотя порой Сартр
вспоминает, что «любой поэт по-своему стремится к синтезу
бытия и существования» _ ¹⁰, но основная линия исследования не
сбивается с поставленного курса, согласно которому Бодлер –
неуверенный человек, не решившийся на выбор. Ощущение спорности
выводов усугубляет и безапелляционно-назидательный тон,
свойственный поздним работам Сартра, углубившегося в публицистику
и все меньше обращавшегося к написанию художественных
произведений.

Однако природу самого чувства Сартр фиксирует невероятно точно: «Чем
сильнее запачкано, замарано будет тело, погрязшее в
постыдных усладах, тем большее отвращение вызовет оно со стороны
самого Бодлера, тем проще будет ему почувствовать себя
взглядом и воплощенной свободой, тем с большей легкостью его душа
вырвется за пределы этой больной оболочки» _ ¹¹. «Зло для него –
не результат распущенности, это противо-Добро, обладающее
всеми признаками Добра, только взятыми с обратным знаком» _ ¹².
«Любая мысль, любое настроение превращаются в настоящий
змеиный клубок – настолько разнообразны и противоречивы заложенные
в них смыслы, настолько враждебны друг другу могут быть
мотивы, приводящие к одному и тому же поступку» _ ¹³. Но как только
Сартр начинает делать выводы, в них тут же закрадываются
оценочные категории: «Бодлер не знает ни малейшей разницы
между крайними формами самоутверждения и предельными формами
самоотрицания _ ¹⁴».

Кроме того, по мере чтения очерка, невозможно избавиться от ощущения
«сверхлогичности» этой теории. Сартр даже берет на себя
смелость додумывать предпочтения Бодлера в пище и одежде,
указывает на его неприязнь к природе и несомненную любовь к
городской жизни. «Погруженный в природу человек испытывает ужас
оттого, что чувствует себя вовлеченным в какое-то необъятное,
аморфное и безосновное существование, ощущает, что до мозга
костей пронизан этой безосновностью; нигде у него нет
своего места; он пущен в мир безо всякой цели, без всякой задачи,
словно заросли дрока» _ ¹⁵, тогда как в городе Бодлер должен
находить опору. Но что делать с навязчивыми образами в стихах
вроде «кладбища городского», с тем, что впоследствии жуткий
бодлеровский Париж словно испытал второе рождение в романах
Селина? Даже сифилисом Бодлер якобы заразился специально,
чтобы материализовать собственные страдания. А сартровское
объяснение всех – как творческих, так и бытовых-повседневных –
противоречий Бодлера (да, порой малоизвестных любителям его
стихов, нередко создающим противоположный миф – о великом
бунтаре) исключительно проблемой экзистенциального выбора
кажется недостаточным. Извечный оппонент Сартра Жорж Батай
считал, что философ «ошибается, когда толкует творчество и
нравственную позицию поэта как результат выбора» _ ¹⁶.

Все внутренние противоречия Бодлера рассматриваются здесь сквозь
лорнет экзистенциальной методологии. Поэтому Сартра не
интересуют очевидные параллели между творчеством Бодлера и
философией гностицизма: творческие искания анализируются практически
в отрыве от каких бы то ни было культурных парадигм и
философских традиций, зато модные в конце XIX века «дендизм»,
«декадентство», «искусство для искусства», выступавшие в
творчестве Бодлера скорее как background, рассматриваются едва ли
не как ключи к пониманию его личности.

Однако, вне парадигмы экзистенциального психоанализа анализ поэзии
Бодлера может прийти к противоположным выводам. В универсуме
Бодлера Добро и Зло оказываются тождественны, но при этом
компромисс между ними невозможен. Бог и Сатана, не теряя своих
очертаний, тем не менее, постоянно перетекают друг в друга,
словно между ними действует закон сообщающихся сосудов. И
эти две стремящиеся к слиянию, но не сливающиеся бездны
одновременно и притягивают, и отталкивают Бодлера, пребывающего в
состоянии завороженности и ужаса.

«Бывает, ни гроша нет у моей бедняжки, 
Чтоб вдосталь умастить свои бока  и ляжки, – 
Но я безудержней целую эту плоть, 
Чем Магдалина встарь – стопы твои, Господь!» _ 17

Амбивалентность символов здесь оказывается сродни карнавальным
мотивам переворота смыслов. Именно сущностная амбивалентность
порождает все эти метания между активностью и пассивностью,
лихорадочной работой и опиумной меланхолией. Хотя вряд ли можно
вести речь о простом перевороте смысла, проблема
оказывается куда более запутанной и уходит в глубину бессознательного;
по существу, примерно в этот же период схожие вопросы
занимали Федора Достоевского. «Потому что если уж полечу в
бездну, то так-таки прямо, головой вниз и вверх пятами, и даже
доволен, что именно в унизительном таком положении падаю и
считаю это для себя красотой. И вот в самом-то этом позоре я
вдруг начинаю гимн» _ ¹⁸ – в этом признании Дмитрия Карамазова можно
обнаружить много общего с исповедями лирических героев
Бодлера.

В дальнейшем схожий мотив обнаружения святости и красоты там, где,
согласно всем известным законам и здравому смыслу, они должны
отсутствовать, станет частым у героев Жана Жене и Пьера
Гийота, а в конце ХХ века даже обнаружится в эстетических
пространствах таких рок-музыкантов, как Ник Кейв и Диаманда
Галас. В творчестве всех перечисленных художников можно
обнаружить присутствие двойного, гностического начала – инь-яна Добра
и Зла – эту навязчивую и абсурдную на первый взгляд идею.
«Сознательно творя Зло и погрузившись в это зло всем своим
сознанием, Бодлер тем самым утверждает свою приверженность
Добру» _ ¹⁹ – определяет это Сартр. Но это дорога, по которой прошел
и Ницше: «Чем больше стремится он вверх к свету, тем глубже
впиваются корни его в землю, вниз, в мрак и глубину, – ко
злу» _ ²⁰.

Впрочем, нередко у Бодлера можно встретить и мысль о невозможности
сотворения добра. В «Алхимии горя» есть великолепная
метафора: герой сравнивает себя с Мидасом, только он превращает все
окружающее не в золото, а в материализовавшееся зло – и
любой «рай лучистый» обращается «в черный ад» _ ²¹. Эта идея словно
«по наследству» несколькими десятилетиями позже перейдет к
Лотреамону и его «Песням Мальдорора». Но одновременно Бодлер
не приемлет одномерность Добра в отсутствии Зла: «Ангел,
радостный Ангел, ты знаешь ли муки, безнадежность рыданий и
горький позор…» _ ²².

Отсюда рождается постоянное желание принести самого себя в жертву:
«В акте самоуничтожения он усматривает наилучший способ
восполнения своего бытия… Вот почему Бодлер решил осуществить
себя, как бы пережив собственную смерть» _ ²³, – пишет Сартр. В
мире Бодлера последнее слово не остается за Богом или за
Сатаной, потому что этот спор бесконечен:

«Пощечина я и щека, 
И рана – и удар булатом, 
Рука, раздробленная катом, 
И я же – катова рука!» _ 24

Экзистенциальный психоанализ Сартра формулирует это следующим
образом: «Такова цель усилий Бодлера: он хочет овладеть самим
собой, и в своей извечной непохожести воплотить собственную
Другость, слившись в одно целое со всем миром» _ ²⁵. По Сартру
«безосновность, заброшенность и устрашающая свобода человеческого
существования» заставляли Бодлера судорожно метаться в
поисках выбора, который он так и не нашел в себе смелости
совершить, и потому оказался обречен вести «двойную игру»: «Трудно
отличить внутреннюю напряженность, к которой он себя
принуждает, от комедии, которую он перед собой разыгрывает» _ ²⁶. Но
категоричность Сартра не затрагивает темы alter ego и
двойника, к которым мало применима критика в непоследовательности,
к тому же зачастую опирающаяся на позиции морали. И где
проходит грань между конфликтом разных «я» и нарушением
цельности? Говоря иными словами: так ли уж противоречивы были
метания Бодлера или именно в этой формальной непоследовательности
и заключалась подлинная цельность?

______________________________________________________________

Примечания

1. Сартр Ж.-П. Бодлер. М., Едиториал УРСС, 2004.
2. Цит. по: Косиков Г. Шарль Бодлер между «восторгом жизни» и «ужасом жизни» // Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 170.
3. Цит. по: Косиков Г. Шарль Бодлер между «восторгом жизни» и «ужасом жизни» // Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 168.
4. Беньямин В. Поэт в эпоху зрелого капитализма // Маски времени. СПб., 2004, с. 47-235.
5. Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 65.
6. Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 22.
7. Цит. по: Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 47.
8. Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 131.
9. Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 12.
10. Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 118.
11. Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 57.
12. Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 128.
13. Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 66.
14. Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 130.
15. Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 70.
16. Батай Ж. Литература и зло. М., 1994, с. 45.
17. Цит. по: Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 71.
18. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Собрание сочинений в пятнадцати томах, Л., 1988—1996, Т. 9, с. 122.
19. Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 40.
20. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. СПб., 1996, с. 39.
21. Бодлер Ш. Алхимия горя // Цветы зла. СПб., 1999, с. 198.
22. Бодлер Ш. Возвратимость // Цветы зла. СПб., 1999, с. 115.
23. Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 130.
24. Бодлер Ш. Heautontimoroumenos // Цветы зла. СПб., 1999, с. 220.
25. Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 123.
26. Сартр Ж.-П. Бодлер. М., 2004, с. 128.