Онтологические прогулки

А. Зундэ. "Вечерняя Тюмень"

Холодно все-таки зимой, ужасно холодно. Люди жмутся друг к другу,
чтобы согреться, и получается какое-нибудь поселение: город,
деревня, поселок городского типа.

Для всякого понятно, что урбанизм есть составная часть западного
либерализма. Гражданское общество суть общество городское.
Отсюда – пренебрежение к негородским и неевропейским формам
совместной жизни людей у либералов-западников. Об этом хорошо
пишет А. С. Смирнов в своей работе «Антропология города или о
судьбах философии урбанизма в России»
. Если сравнивать с западными
культурными образцами, то города-то настоящего у нас в России
и не было никогда. В проекте закона о местном самоуправлении
предлагается политкорректное слово «поселение»,
обозначающее все, что не город. А ну как и вовсе не окажется в России
городов, а одни лишь поселения. Вообще, если сравнивать с
образцами, то и городов нет (« Тюмень – не город», «Ишим – не
город»), и России нет ( «Москва – не Россия», «Казань – не
Россия», «Владивосток – не Россия»).

Какие нужны образцы города и нужны ли они вообще? Русский город, как
культурный феномен, справедливо пишет А.С. Смирнов, скорее
всего, должен отличаться от города западного типа. Смысл
города в онтологической идее собирания людей в единое целое, а
такое собирание для русского человека немыслимо без
пространства и воли. И русская культура творилась не в русских
городах, а в усадьбах, там, где есть леса и поля, и звездное
небо, которое не заслонили многоэтажки. То есть русские города
могут быть русскими по своему местоположению, но быть по
выражаемой ими культурной идее американскими, французскими,
голландскими, папуасскими и проч.

Прорыв к русской культурной идее требует дерзости, вдохновения,
мечты. Странно, обитая в одинаковых панельных коробочках, читать
восторженные слова Велимира Хлебникова про дома-мосты,
дома-тополя, дома-пароходы, дома-пленки, дома-шахматы,
дома-качели, про дом-волос, дом-трубку, дом-чашу и даже дом-поле,
которые должны появиться в городе будущего. Западный город есть
воплощенный идеал человека желания, потребляющего и
использующего в качестве сырья все, что встречается на его пути;
человека, пожирающего пространство, поля, леса, звездное небо
над головой и нравственный закон в душе. Город становится
препятствием к синергийному единению души и тела. Как писал
Велимир Хлебников: « Современные дома-крысятники строятся
союзом глупости и алчности. Если прежние замки-особняки
распространяли власть вокруг себя, то замки-сельди, сплющенные
бочонком улиц, устанавливают власть над живущими в нем, внутри
его». В Городе Солнца и в Вавилонской башне значимо то, что
человек отгородил и нагородил для достижения наибольшего
телесного комфорта. Такой подход упрощает и примитивизирует
город, становящийся из живого организма, взаимодействующего с
человеком, простой бездушной средой обитания.

Антипозитивистский, антиурбанистический подход к городу
соблазнительно напрямую привязать к словам
Блаженного Августина о том,
что есть две любви, два града – « Град земной – любовь к себе
до презрения к Богу, и Град же небесный – любовь к Богу до
презрения к себе». В этом случае нужно лишь следить
насколько в мирах восходящего ряда Тюмень Небесная лучше Тюмени
Земной, но хуже Тюмени Еще Более Небесной; и так до
бесконечности. Тюмень же земная становится лишь жалкими отблесками неких
великих событий, происходящих в горних мирах.

По моему мнению, постижение культурной идеи города в русле
антипозитивистского, антитехнологического подхода и начинается с
понимания любого поселения, как места, где люди собрались вместе
для преодоления небытия. Город живым организмом делают
человеческие вздохи, людские слезы и души, которые жаждут
исповеди (речь тут идет, понятное дело, не о церковной исповеди, а
о фундаментальной потребности человеческой души в очищении,
в чистоте; речь идет о потребности человеческой души
сказать о своих слабостях и пороках для того, чтобы отбросить их и
стать лучше). Любой город – это исповедь поколений,
социальных общностей и просто отдельных людей. В городской культуре
видны языки и тексты исповедального слова, а также,
конечно, слова непокаянного, которое на самом деле тоже есть своего
рода исповедь. Человек ищет исповеди для преодоления хаоса
и пустоты; и, чем они ближе подступают, тем более горячо и
проникновенно звучат слова исповеди. Распадаясь и рассеиваясь
в пространстве, где засохнет плодоносный сад и рухнет
обветшалый дом, человек жаждет самособирания и для этого
произносит свою исповедь. Человек хочет публично заявить
определенные истинные принципы, на которых он стоял и будет стоять,
несмотря на то, что подступают хаос и пустота, и - звучит
исповедь. Город – это материализованное желание спастись и крик о
помощи. Иногда слова, из которых сплетается город, пусты,
т.к. в силу антиномичности исповедь держится на исихастском
«слове-молчании», нулевой степени письма и проч. В силу этого
многое в живом организме города можно трактовать в качестве
веселого абсурда, а можно чувствовать здесь, напротив,
перегруженность смыслами, своего рода дзэнский коан.

Тюмень как город-исповедь интересен обнажением греховных склонностей
населяющих ее людей. Это, прежде всего, не знающая никаких
пределов провинциальная гордыня: если по столичным
телеканалам затараторили, то здесь теперь с пулеметной скоростью по
телевизору будут говорить, если на столичных телеканалах
царит раскованность, то здесь теперь будет разнузданность. То
есть налицо смешное желание провинции не быть прекрасной милой
провинцией, а быть чем-то, что столичнее самой столицы. Или
– фантастическая иррациональная жадность, заставляющая
владельцев коттеджей мучится от нехватки электричества, в
результате покупать для себя дорогие японские мини-электростанции,
но не уметь просто по-человечески сложиться и купить всем
миром новую электроподстанцию для всех. Или – равнодушие к
своим талантам, которые рождаются, спиваются и умирают на
нечистых изогнутых улицах. Или – отсутствие центра, что может
прочитываться как отсутствие стержня.

Но где лучше дышится, где крепче спится, где замечательнее живется,
где упоительнее мечтается? Именно такой, обнаруживающий свои
тайные и явные пороки, город Тюмень желанен и любим, как ни
один город на земле. За него мне не жалко отдать
сотню-другую Парижей, не говоря о каких-нибудь там Варшавах или
Прагах.

Гардубей М.М. "Тюмень из былого"