Литературная критика

С критиками интересная история получается: обычно «критиками»
называют со стороны. В отличие от «поэтов» или «прозаиков»,
объявляющих о своей специализации по собственной инициативе.
Почему – тема отдельная, но, кажется, никто от хорошей жизни себя
критиком называть не станет. Так мне кажется.

Дело даже не в мнимой вторичности, которой многие боятся, но в
определённой профессиональной дисциплине. Во-первых, критику
сложнее других нарушать сложившиеся жанровые стереотипы: для
того, чтобы текст опознавался как критический, ему должен быть
присущ чёткий набор признаков. Во-вторых, нужно же всё время
в форме быть. Критик, в отличие от поэта, пишет не по
вдохновению, но совмещая приятное с полезным едва ли не
ежедневно. Именно поэтому, в-третьих, возникает обратная перспектива
причинно-следственных: критическая деятельность сначала
превращается в профессию, а уже потом (если выйдет) – в судьбу.

Для того, чтобы тебя воспринимали «критиком» недостаточно время от
времени публиковаться в определённых разделах определённых
изданий, нужна система именно что литературных взглядов и
предпочтений, свой собственный сугубо литературный контекст.

Спорить с Пироговым трудно: ты ему про Фому, он тебе про Ерему. И не
то, чтобы разница взглядов влияет. Просто остаётся
ощущение, что Пирогов сам не знает, что сказать хочет. Не потому что
плох (вовсе даже небесталанен), просто это у него метода
такая: видимо, начиная текст, Лев сам не знает куда его
понесет. Пирогов выращивает свои тексты как растения, и, нужно
сказать, что садовник он затейливый и весёлый. Однако, странное
дело: после прочтения пироговских текстов, как правило,
очень сложно понять о чём она, что же, собственно, хотел
сказать автор. Тем более, что в текстах этих Пирогова мотает из
стороны в сторону, а повод отталкивания забывается. Лев
выстраивает поток, движение которого оказывается самодостаточным.
Результат здесь не нужен, не важен, не интересен, результата
здесь просто не бывает, не может быть – всё уходит в пар, в
гудок процесса: что ж, нормальная такая постмодернистская
практика.

Текстуальная невнятица, постоянно возникающая у Пирогова, рваная,
дискретная форма в стиле «клади рядом», круги расходящихся
ассоциаций, призванных поразить читателя многозначительностью,
переход на личности, всё это происходит из-за невнятицы
(«непрописанности») внутренней, концептуальной. Чётких
предпочтений и правил у «критика» Пирогова нет, обычно Пирогов
работает стихийно, ситуационно: подул ветер в сторону «Господина
Гексогена», вот Пирогов и начинает гнать волну, ветер утих, и
Лев пишет о чём-то ином. Забывчивый, что ребёнок.

Обратите внимание, я не ругаю творчество Льва Пирогова, не выставляю
ему оценок, я пытаюсь рассуждать об нём как о неком
явлении. И, ведь, действительно, явление: самопровозглашённый
критик, считающий, что разбор литературных текстов ему не
нужен... Ну, как тут не задуматься. Так что это ни в коем случае не
наезд, не сведение счётов. Ну, да, рассуждать пытаюсь...

Драйв у Пирогова есть (едва ли не самое, в его текстах, важное),
писучесть имеется, а вот системы никакой не имеется. Может, она
и не нужна вовсе? Вот и в тексте, недавно обнародованном в
«Топосе» Пирогов об этом так и говорит, прямо и
нелицеприятно, пустое, мол, предания старины, давно минувших дней:
«литературная критика есть частный случай критики социальной»,
поэтому, мол, вместо разбора текстов достаточно поговорить о
национальности автора, вот дело и бу сделано.

Главный тезис Пирогова в этой части: разбор текстов невозможен,
потому что понятия «вкус» и «качество текста» субъективны, в них
отсутствует «литературоведческое содержание». B самом деле,
не поспоришь: всё в нашем деле субъективно и построено на
личных пристрастиях автора. Другое дело, что каждый раз, в
каждом тексте, критик разворачивает (должен разворачивать)
систему аргументов, делая свою субъективность будто бы
легитимной. Потому что если у тебя есть своя система взглядов,
методологическая база, худо или бедно, но ты будешь убедительным.
Тогда твой текст начинает стоять на собственных ногах,
задавать свой собственный контекст, а соединяясь с предыдущими
твоими публикациями выстраивать твоё особое, личное,
метаполе. Если, конечно, у тебя имеются и твои собственные взгляды
и, что ещё более важно, если ты оснащён всякими, в том числе
литературоведческими, приспособлениями. Истины нет, правда у
каждого своя, ты – демонстрируешь свою и проверяешь на
читателе её устойчивость. Если текст выходит убедительным,
значит, ты прав, значит, твой «вкус» оказывается показательным.

Теперь про «частный случай». И тут ведь с Пироговым не поспоришь,
прав шельмец: на что нам литературная критика, занятая своими
внутренними, сугубо цеховыми проблемами? Современные тексты
интересны как факты общественной мысли, как зеркала сознания
наших современников, как свидетельства о времени и о себе.
Но если эта пироговская мысль верна, зачем тогда вообще
нужна литературная критика? Достаточно будет одного Максима
Соколова, пересыпающего свои язвительные заметки о нынешних
политических и общественных взглядах многочисленными цитатами из
художественных текстов. И как быть тем, кто хочет
разобраться со своими собственными впечатлениями от только что
прочитанной книги? Как быть тем, кто хочет сравнить своим
впечатления с мнениями других людей? Как быть тем, кто перед поход в
книжный магазин, хочет понять, на какие книги ему стоит
обратить внимание, а какие можно легко проигнорировать? Как,
наконец, быть автору, который написал книгу, а теперь жаждет
точной и чётко сформулированной оценки своего труда? Автору,
конечно, будет интересно узнать, что его текст появился на
фоне войны в Чечне и на фоне ожидания борьбы в Ираке, но ему
же, родимому, хочется, чтобы кто-то внутри текста покопался.
Вот скажем, сам Пирогов роман напишет. Откроет рецензионный
отдел газеты или какого журнала, а ему там про
консерватизм, про Путина и про национальность http://www.livejournal.com/users/olshansky/
">Мити Ольшанского. Захочет
ли сам Пирогов такие тексты читать?

Закажет Пирогов в турбюро путёвку в Прагу, а его отправят в
Бугульму, ведь поездка в Бугульму есть частный случай перемещения в
пространстве, это тоже, ведь, путешествие, приобретение
билетов, предотъездная суета и варёная картошка с малосольными
огурчиками в поезде.

Читатель ждёт уж рифмы «роза», ну, на, возьми её скорей: открывая
раздел «критика», всё-таки, я хочу читать не про олигархов, и
даже не про литературные премии, которые они спонсируют
(потому что премии – суета и тлен, литературный быт и кетчуп
вместо хлеба и мяса), а про тексты, которые, да, так или иначе,
диагностируют современную реальность, но делают это своими,
сугубо литературными приёмами. Про них, и про то, как эти
приёмы интерпретирует тот или иной исследователь мне и
интересно читать. Я не извращенец, потому что желание это вполне
естественное, присуще не только мне. Кстати.

Другое дело, что нынешняя ситуация, сложившаяся в литературе,
вопиющее количество непрофессиональных и проходных авторов
размывает само понятие литературной критики, делает её чем-то
аморфным и необязательным. Критерии утрачиваются, вот и
приходится объяснять очевидные вещи, делая вид, что ты серьёзно (куда
более серьёзно, чем сам автор) относишься к очередному
тексту Льва Пирогова, который как ребёнок в песочнице, построил
очередной куличик из песка и тут же про него забыл. Потому
что вокруг существует масса иных игрушек.

Да, существует. Есть, скажем, колонки Льва Рубинштейна в
«Еженедельном журнале», размышления мэтра о ситуации вообще, http://www.ej.ru/014/na_dniah/litera/metel/index.html
">забавные
байки и красноречивые примеры. Но тут же, на соседней
странице – горсточка в разной степени убедительных рецензий. Или
есть обозрения Дмитрия Быкова в «Русском журнале» (в разделе
«Вне рубрик») и есть достаточно цельный «Круг чтения», где
специалисты (и не очень) пишут развёрнутые и аргументированные
тексты. Никто, в этом случае, не называет Рубинштейна или
Быкова «литературными критиками». Лев Семёнович выступает как
смачный и обаятельный рассказчик (и вполне отдаёт себе в
этом отчёт), Дмитрий Быков – как завзятый публицист, опытный
полемист и прочая. Но если ты сам называешь себя литературным
критиком, можешь, конечно, и о национальности автора
порассуждать (в случае с «Улиссом» Джеймса Джойса ирландскость
автора является формообразующей), но только если рассуждение
это необходимо для раскрытия каких-то внутренних механизмов
разбираемого текста. Высказываться на темы политики и
общественной жизни легче легкого – мы все не свободны от места, в
котором живём, мы все в этом котле варимся. Политика – как
финансы или воспитание детей: в ней всяк мнит себя специалистом
и разница между людьми тут – в осведомлённости. И – ничего
личного, никаких особенных умений. Литературный критик, как
зрелый гражданин своей страны, обязан иметь свою
политическую и общественную позицию. Но он не обязан её высказывать,
потому что, ну, не его это дело. Потому что он может
рассуждать об этом, когда основные дела сделаны, овцы покормлены,
дети сделали уроки и легли спать. Или когда его об этом друзья
спрашивают. Потому что самому свои политические
(общественные) взгляды озвучивать – прямолинейно как-то. А если
невмоготу – сделай это опосредованно через разбор одних произведений
и демонстративное игнорирование других, через описание
фабулы или тропов, ведь куда как забавнее выйдет! Нет, я не
знаю, почему называющий себя литературным критиком Лев Пирогов
так упрямо и последовательно отказывается разбирать чужие
тексты (или, хотя бы, пытаться найти в них ключики внутреннего
устройства), ведь это так сладко... так интересно... Когда
умеешь.

Недавно я был на http://www.moscowaut.ru/events/alexanderdrevin/
">выставке Александра Древина, известного
авангардиста начала прошлого века. Ходишь по залу, смотришь на его
каракули и закорючки и невольно думаешь: я тоже так могу. Но
спускаешься в зал, где развешены его штудии, этюды да рисунки,
и понимаешь: Древин был прекрасным рисовальщиком. Прежде чем
перейти к своим примитивам, он освоил альфу и омегу
рисования, учился у первоклассных мастеров. Да, у Древина есть
школа, которая на следующем этапе его развития позволяет
отказаться от скучного жизнеподобия. Но именно эта школа делает его
экзерсисы в примитивистском ключе полноценными
художественными высказываниями, когда в этом отказе от тщательности и
мнимой изящности, проявляется воля свободного и изощрённого
человека, знающего (и умеющего) в своей профессии всё.

Не то, что мните вы, природа.