Лаборатория слова

4г. Что-то о прозорливцах

«1801». – Продемонстрируем контравекторную устойчивость идеи на дальнейшем развитии примера структурно-смысловой связи между двумя типа начал книги: с одной, «שעו», и с другой, «срочное сообщение», сторон начала. Как говорилось, тематизм невиим соотносится с «Клеткой» – в частности, в книге встречается цитата из Иехезкэля (92; что особенно интересно, цитируется стих, в котором дважды повторено «повернуться» («conversare» в Вульгате: non fuerit conversus a via sua! – ср. «некому некуда вращается ветер» (23), «циферблат не вращает» (99) и, особенно,

«о

бо

ра

чи

ва

яс

ь

вок             о

руг             си

рваная линия целуется с обезьяной» [88])).

Эта отсылка к третьему из трех старших пророков требует, в оговоренной и условленной системе устойчивого мира, уравновешивания противоположной крайней точкой. В книге Исайи  «повернитесь» дано в своем противоходе:  שעו מני אמרר בבכי (отвернитесь, плачьте горько), и, «с другой стороны начала», «срочное сообщение» охарактеризовано автором как – «известное» (то есть обратившее внимание; «повернись» – призыв Иехезкэля); но с ракоходным потенциалом: «неизвестное» (то есть не обратившее внимания, «отвернись» – ламент Исайи), итого: «(не)известное», абсолютное в своем значении, имеющее смысл противоположных понятий: вполне естественно, что эта факция абсолюта вынесена в область предмирового, заголовочного. Еще в «Das Ich und Das Es» показано, что не существует бессознательного соответствия отрицательным понятиям и понятиям с показателями отрицания, и в этом отношении такие выпрямления «Клетки», как, например, «(без тебя) просодия», «(не) (только) небесных ванн», (не)известное (и даже «(не)рвы») достаточно четко топически структурируются на упорядоченные кластеры я-речи и собственно неопределенные понятия языка (обратим внимание на то, что в некоторых случаях противоположные суждения холизируются, и тогда целиком переходят в речевые обороты, например: «женщина (неизвестная)»; сюда же относятся все замкнутые вероятности и категории, как «(возможно) это протест (возможно)» и «(тем более) буль»).

Как мы уже отмечали, важной структурной особенностью «Клетки» является регулярное выпадение средних частей: это и срединные мотивы, связанные с пурификационным пребыванием образов, временно вышедших из самоподобного коло гипоциклоида лого-тел [«всю устроенность человека как целого – это-то и зовем мы телом», говорит Флоренский; чрезвычайно магично тогда устройство Клетки, прорастающие формации которой осмысляются (самоосмысляются, в том числе) через σώμα «самó», целости: как говорит внявший силе «нашептываний» Луций, «...lapides, quos offenderem, de homine duratos, et aves, quas audirem, indidem plumatas, et arbores, quae pomerium, ambirent similiter foliatas, et fontanos latices de corporibus humanis fluxos crederem»], и освобожденный центр «в центре либо», и заброшенная сердцевина «поэмы с заглавием внутри», и впалый солидус между «6/6», и многочисленные конструкции вида «цемент (………………) факт», «тюиль –––––––––––– рри!» и так далее, а также и невиимская хиазма, в которой образ, заданный медиальным пророком (Рахель Иеремии), обращается в своё-другое андерсзайн, то есть выпадает из собственно слова Иеремии, образовывая на этом месте мировую пустóту (мундус). Это и есть черепаха.

Экспозиция  II

Sogar die Bäume bedürfen, um zu gedeihen, der Bewegung

durch den Wind.

Schopenhauer

 

При попытке измерить «Клетку» мы почти немедленно подошли к невозможности принятия условных единиц для этого. Потенциальные длины и высоты текста часто заключены и заложены в силе отталкивания, возникающей между полярными координатами книги, фразы или даже отдельного слова. Всякое измерение оказывается маломерным обобщением, трассировочным сужением от футурума, от предстоящих дисперсий и дифракций хождения того «луча слова, линии, цвета», на который в предисловии к «Клетке» указывает Сергей Бирюков. Мы говорим об организменном нарастании (прямо здесь) некоего Тела, о функционально-степеннóм повышении (в длении) некоего Числа: если, как рассуждает Макробий  в комментариях на Сон Сципиона, «...numeri dum supersunt, perseverat corpus animari: cum vero deficiunt, mox archana illa vis solvitur, qua societas ipsa constabat: et hoc est quod fatum et fatalia vitae tempora vocamus», то системообразующий нумерус «Клетки» с определенностью свидетельствует об экстропийности неубывающего числа, стремящегося к самоисполнению. (Делёз называет семическую речь «бесконечным регрессом того, что подразумевается»; впрочем, это перетекание понятий вовсе не обязательно двигается к малообъемному (над-разумеваемое и вовсе прогрессирует), потому движение суппозиций наименуем просто грессусом.) Проще говоря, мы имеем дело с началами расширяющейся системы, с позиционной пролиферацией, с митозом черепашьей клетки, бросающейся самой собой в стремлении нарастить, обрастить изнутри сосуд прототипической идеи. В таком дистексте следует поднять вопрос о термодинамической конечности внутреннего движения, протоновой жизнедеятельности книги. В «Quod caelum finitum est» книги «…caeli et mundi» Псевдо-Авиценны дано такое доказательство конечности корпуса: если представить небо, то непременно измысливаешь тело, тело же – inducit superficiem, и эта плоскость – vero infert finem. Следовательно, «non est possibile, ut corpus sit infinitum», следовательно, это небо конечно. Однако это выведение верно лишь при условии принятия тела как тела, но не тела как неравного своему пространству суперструнного p-брана, единицы эмбриогенеза вселенных. Скажем: это небо конечно, но не кончено, и измысливать тело можно вместе с его потенциалом, измысливать можно энтальпическое тело. Скажем: Мы присутствуем при росте книги, и через n она может стать в n раз глубже, прорвав свой нынешний margo fontis, будто нежданная птица из зенонова «φιλοσοφικό αυγό». Макробий говорит: «...quia numquam motus relinquit, quod vita non deserit, nec ab eo vita discedit, in quo viget semper agitatus», и в нашем случае важно помнить и понимать, что мотус может единить силы и характер такие, что допускают не только составить деятельность caelestis corporis, но и отодвинуть его физические пределы ближе к потенциальным (калибровочная вариантность; Бирюков говорит: «этот мир живой, он весь в движении»).

цветок в горшке горшок в цветке цветок

в горшке горшок в цветке цветок в горшке

горшок в цветке цветок в горшке горшок

в цветке цветок в горшке горшок в цветке

Возьмемся утверждать, что именно таково движение прекрасного порядка «Клетки» – инверсия векторов состояния, содержащая пузырящиеся элементы мира (арсис, базис и диез аристоксенова такта) в движении неустанной клепсидры; вполне естественно, что бóльшая часть движения в такой системе приходится на нисходящий тип, «выше // через 168 часов куклы слетают с петель», и брантановы солнца у Безносова не катаются по сводам карданами, а продираются терниями для выполнения своего предестинированного долга, своей sors, исполнения поспешающего Aetas: тропология «Клетки», пожалуй, здесь именно экзистенциальна: и «transit ad vitam de poenis et de profundis», и Сизифа в ней «il faut imaginer heureux», и ценность всего поднявшегося (почти всегда – по обновленной эпистеме) – только в том, что оно могло и не подняться.

остаются какие-то старые вещи

остается как-то построиться выше

остается кто-то по сторонам вашим

по вашим вашим сторонам

по вашим верхним сторонам

по вашим старым сторонам

свет          свеч  нёс

(вот)         веч   ность

чность

Для видения законов взаимодействия сторон клетки подчас необходимо протагорово зрение истинности в представлении, в мнимом: например, сопричастны ли направления «глубины» и «высоты»? – Пожалуй, нет: «ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь…» – Но в Клетке: «незаметно вглубь воздуха на голове // поднимаются волосы из-под заплаток». Это происходит за счет сосуществования сразу нескольких систем координат: воздух над-висает, система «↓», волосы при-встают, система «↑», субъект же мыслит обеими системами, тогда волосы в своем ходе так и направлены вглубь воздуха. Не обретает ли здесь новую жизнь понятие «альтум», выражавшее в доклассический период и высоту, и глубину? Потоки текста в высотном аспекте направляются, в сущности, единовременным бустрофедоном при вертикальном письме: один из текстов «Клетки» в знак этого называется «бык идет» (73), или, точнее, «бык идет в лабиринт», если обращаться к уже возделанной полосе (notamment verticalement) этого пахотного хода.

До сих пор рост рассматривался нами в отношении к наблюдаемым длинам волн и амплитудам движения, движение же – в отношении к «читателю» (для этого мы разомкнули некоторые створки мира «Клетки»): внутренний ориентир лежит в «Клетке» глубоко, как Эрдкерн, что создает те же проблемы в измерении, что возникают при наблюдении за движением литосферных плит. Однако в процессе брожения мы уже столкнулись с воронками значения, мундусами, обращающими к нуклеарным, кардиальным залежам мира. «[Caeleste corpus] semper in motu est, et stare nescit, quia nec ipsa stat anima qua inpellitur»: не наблюдаем ли мы, тогда, клинокинетический эффект? и что-то есть субстрат и ἄπειρον, также и изложница мира, формирующая.

(Окончание следует)