Литературная критика

Глеб Смирнов. Палладио. Семь архитектурных путешествий. М.: Рипол Классик, 2017.

Глеб Смирнов усердно возделывает свою ниву – не столько историю, сколько эстетику, даже просто красоту (не сказать – Красоту) Венеции и близлежащих земель. Получается достойно снобистки, весомо и изящно, как эта книга в килограмм с лишним весом и с иллюстрациями почти на каждой странице. (Повезло, кстати, что получилось все воспроизвести – вот Э. Лимонов, у которого даже картины повторяются, в «Моих живописцах» вынужден давать ссылки на сайты музеев или QR-коды, после отсидки он законопослушен.)

В центре внимания – Палладио, все его работы, весь контекст и все влияния. «Подобно Моцарту или Пушкину, в своем ремесле Палладио – создатель некоего абсолюта. И вот уже происходит прелюбопытная инверсия: художник перетягивает историю на себя». Вплоть до перенесения-переселения в районы произрастания наших берез и осин. «Колоны Палладио пришлись ко двору в “эпоху суровой романтики”, в сталинские времена. <…> Воспитательная дидактика советского строя нуждалась в соответствующем героическом стиле, и новые сверхлюди должны были жить, по мысли Сталина, в таких домах, в каких “нормальные люди” не живут, ибо советский человек-гегемон – другой породы. <…> Исходящую от палладианской эстетики эманацию официальности новая русская знать прекрасно чует, и вот в наши дни Палладио опять актуален и чарующ. Именно он является негласным архитектором Рублевки, да и вообще современной фешенебельно-вельможной России». Как, заметим от себя в скобках, крепко держали в уме работы Палладио в имперской еще России, а в сталинские времена наравне с ним обращались и к Микеланджело, Санмикели, Антонио да Сангалло-мл. и другим.

Сословность – вообще одна из тем Смирнова, ибо красной нитью у него проходит скрытая апология аристократии. Он каталогизирует качества: «отказ от этой “жажды жить показом” (amor dell'apparenza), характерный для столь многих наших современников с их жизненным кредо “понт дороже денег” и «режим жизни на виду (“видные люди”) вырабатывает привычку жить по струнке, быть начеку и в сознании ответственности за свое лицо». Но «поэзия старинных родов в том, что в них олицетворяется течение времени» - и это время, прошедшее и почти сгинувшее, интересует автора больше. Интересно, что тема благородных родов и вкусов оказывается не совсем маргинальной в наши дни – о том же рефлексирует А. Новиков-Ланской (роман «Аристократ» и другое). Столь силен контраст времен нынешних и когда-то благородных…

В «Палладио» существенно меньше, по сравнению с его же «Метафизикой Венеции» <http://rara-rara.ru/menu-texts/v_is_for_venice>, личных мемуаров Смирнова, но digressions имени Холдена Колфилда, этого изюма из булки, весьма много. К сожалению, не всех их отличает сугубая оригинальность – так, о «перестановке сил» в связи с изобретением огнестрельного оружия для рыцарства («бесконтактный» бой, любой смерд может уложить) ведомо любому, не прогуливавшему хотя бы школьные занятия по истории, а приписывание именно православию «огнепоклоннической веры в свечки» уже грешит предвзятостью, в католических итальянских храмах свечи вполне в ходу (сейчас часто – электрические, за монетку).

Но это придирки в духе нашего педантичнейшего певца венетийской эстетики, всеохватного в своем теоретизировании и описании вилл работы Палладио: «Количество ступенек, если не полениться их сосчитать, — 18. Очень некстати, это пресловутое число Зверя: 6+6+6. Естественно, количество ступенек одинаково со всех сторон. Выходит, они в сумме дают 72, а это точь-в-точь годы жизни Палладио: он умер на 72-м году жизни. Что за чертовщина! Прошел по жизни ровно по числу ступенек на своем любимом детище, не переступив ни на одну». Глеб Смирнов Вергилием провел нас по всем творениям Палладио, попутно передав привет Веронезе и кому только не.