Проза

 

 

 

 

 

 

Прозрачные шахматы близки бесконечности – каждую фигуру можно назначить любой. Но заземлены о человека – через желания видно игрока, как через стекло. Только самые хрупкие и утратившие вкус к победе могут вести эту партию в то недозволенное, где придумывают правила для сотворения миров.

 

Невидимые шахматы учат, что игры, возможно, в них и нет. Просто выбрать, как черных или белых, что-то вокруг.

 

«…Жестокое и приводящее в ужас, - но оно есть близь к Бытию – почитание того, что наиболее достойно вопрошания – отречение от “успехов” и “результатов”, - но и вхождение в просвет, из которого нас атакует отказ Бытия, и в этой атаке возвещает о себе близкая даль, возможно, Последнего Бога». М. Хайдеггер, Черные Тетради - 2.

 

В шахматы можно играть только вдвоем – так и между двух людей не умещается третий, как между лучом солнца и лепестком розы может быть только слепая копирка тьмы.

 

В детстве я мечтал, чтобы Дед Мороз подарил мне шахматы, как у моего одноклассника. С настоящими рыцарями, а не побитые, как от деда, или стандартные, с которыми бегал на секцию. Я не говорил об этом вслух дома, поэтому и шахмат не получил. Это был самый первый шах от несуществования. Матом потом – смерть даривших тогда.

 

Некоторые шахматы создают только для того, чтобы получить отпечаток определенного человека.

 

Шахматные фигурки иногда влюбляются. Тогда они буквально кутаются в обнимающие их пальцы, шьют невидимые одежды, а без них мерзнут.

 

По шахматам, инкрустированными звездами, гадают в темные безлюдные ночи.

 

Ночью защиты. Маленькая Смерть делает ход белыми, но Большая Смерть отыгрывается в два хода. Поэтому древние гравюры со Смертью и Шахматами так похожи на иконы.

 

Шахматы никогда не используют людские названия дебютов, защит и так далее. На их языке это весна, падение листа, мучительная агония от рака или отражение радуги в улыбке младенца.

 

Шахматы, как и собаки, всегда скрывали свое умение говорить. Но иногда они могут подсказать полюбившемуся им игроку ход так, будто того самого осенило.

 

Письменность они не любят – кому бы понравилось каждый день читать протоколы своего ДТП и записи в трудовых книжках.

 

Животные гораздо способнее к шахматам. Достаточно знать, что муравьи изобрели вертикальные шахматы, осы овальные, как велотрек, а дельфины хвастаются людям своими успехами в блиц-3D.

 

Шахматы из запахов полулегальны – для шаха и мата там используется аромат…

 

Истории шахмат быть не может, ведь они – антиистория. Все войны, поражения и смерти они всегда брали на себя, но люди это не хотели замечать, как заигравшиеся до драк и слез дети.

 

Подсмотренная послекофейная партия колибри и тигра навсегда определила творчество Дали.

 

Керлинг – это дальний отсвет обычая смазывать ход фигуры менструальной кровью единорожицы тогда, когда для партии в боевые шахматы было не дождаться кровавой луны.

 

Лунные зайцы – это, конечно, легенды. О сбежавших фигурках-партизанах, пока колонизаторы еще не замаскировались под доской.

 

Шахматы можно свернуть из листьев и выкурить. Увидеть в волнах партию атак. Сделать из всего, но только не из песка, ведь шахматы – это единое. Можно потерять фигуру, но не часть фигуры.

 

Они тела без органов, полноту они порождают вокруг.

 

У шахмат был копирайт на воскресение задолго до всех богов. Но они никогда не предъявляли свои права. Зачем? С ними даже смерть никогда не знает следующего хода.

 

Пата никогда не бывает, пат – это когда в шахматы не играют.

 

В коробках для шахмат прячут дуэльные пистолеты, джаз и дым выкуренных тайком от родителей сигарет.

 

Шахматные программы – это те же механические люди Альберта Великого, внутри которых на самом деле сидел умный карлик. Только тут шахматный ум люди не спрятали, а делегировали вовне.

 

Нажать свой ход на часах это все равно, что разбить изысканную ракушку кирпичом - время еще может быть призом в партии, но никак не ее мерой.

 

Шахматы не особо боятся огня. Как и карты, они впитали слишком много жира времени людей. Никто же не видел обугленные фигурки?

 

И Повешенному с карты Таро вниз головой даже удобнее. Мне снизу видно все, ты так и знай.

 

Хотя один чемпион и завещал кремировать его в Индии на костре из шахматных фигур. Но опять же окончания этой истории никто не знает. Дойти до нее, как до конца собственной тени.

 

Как каждая партия есть не поражение-выигрыш, но лишь ход в другой партии, а исход той – ход в очередной. Именно поэтому шахматы и матрешек делают из одной породы древесины.

 

Дзэнские мастера играют в шахматы, как первоклашки на своем первом турнире. Или уж дзэн, или уж шахматы.

 

Шахматы смотрят фильмы во сне и с конца, иначе скучно: конец всегда очевиден, а причины начала изобретают разные.

 

Шахматная доска – это кусок мира, отгородившийся, чтобы не стать целиком полем боя. Го, сёги и пятимерные крестики-нолики на весь тетрадный лист из моей средней школы шагнули дальше. Но их не пустили – миру нравятся свои собственные войны.

 

Шахматы могут даже распуститься орхидеями и никогда не забывают детских воспоминаний дерева, пожертвовавших ради них жизнь.

 

Бионику, сексуальность, феноменологию и др. шахмат никто не изучал. Нагота короля – лучший камуфляж.

 

Когда за шахматами никто не следит, они вытворяют такое, что не снилось Льюису Кэрроллу с его Алисой в их самых откровенных снах по переписке.

 

А эти пролегомены к изучению бионики шахмат могли, конечно, разыграть любую другую партию.