Литературная критика

 \Максим Гуреев. Тайнозритель. М.: Эксмо, 2018. 416 с. \

Максим Гуреев хоть и «выстрелил» в этом году сразу несколькими книгами – прозаической, о Бродском, о Пригове и «Повседневной жизнью Соловков» - все равно писатель скрытый, камерный, тихий в том бибихинском, исконном смысле, когда тихо сказанное слово крик перевесит. Эта непубличность, невовлеченность в белый шум, возможно, и позволяет Гурееву сосредоточенно заниматься еще многим – эссеистикой, документальным кино, а еще замечательно снимать (сказал бы «смотрите его Фейсбук», да и он закрыт, для немногих друзей только). Большой книги прозы же не было очень давно по нынешним временам – с «Быстрого движения глаз во время сна» < http://www.chaskor.ru/article/tam_vozle_gidroliznogo_zavoda_24882> в 2011 году.

В «Тайнозрителе» можно, кажется,  найти своеобразные «приветы» тому, что близко Гурееву, что так или иначе участвовало в становлении этой прозы. Например, фотографическая выстроенность страницы («возле полуразрушенных церковных ворот стоял человек в гимнастерке и курил»), кинематографические отсылки. Здесь не так уж редко можно встретить ангелов, как в «Небе над Берлином» Вендерса. Но живут они в бараках, трущобах, на кладбищах, как герои (антигерои для других) «Ладоней» Аристакисяна, копошатся там. «Ангелы спрятались до поры, чтобы не нарушать привычного распорядка, заведенного в доме на Щипке. Если утром тут еще бурлила какая-никакая жизнь, то часам к одиннадцати все затихало. Барак пустел. Разве что Куриный бог, слепая мать Зои Зерцаловой с первого этажа да сторож деда Миша по прозвищу Тракторист подавали признаки жизни. В том смысле, что бормотали что-то себе под нос, ворчали, переругивались, если представлялась такая благая возможность, пытались подогреть себе хотя бы чай, но проявляли при этом полнейшую беспомощность». Здесь вообще целый веер киноцитат: и дети бегают играть, быть с мертвыми, как ели их конфеты с могил в «Волчке» Сигарева, а взрослые мужчины там устало и страшно работают, как в «Смиренном кладбище» А. Итыгилова.

Есть и те литературные отпечатки в снегу, по которым можно догадаться, где исток и близкие. «Корявые фразы», «можешь за меня спрятаться» (прятки не телом, но душой), блаженные и калеки – Платонова как не вспомнить? Павел-Савел, идиоты за партами, пассажи и списки-перечисления (женских имен, 14 святых помощников) в духе исключений из правил русского языка – «Школу для дураков» тайнозритель наблюдал.

Тайнозритель вообще пишет о том, пишет то, что не только самое незаметное, обыденное, некрасивое на первый взгляд, но – испытывает внимание к таким разломам в бытие и быте, тем, которых вроде и нет, точно не на нашей сетчатке. «Как это – хотеть? Что есть молодость?», задаются вопросами герои, они не знают, как это – засыпать, что такое лечиться. Это то, что мы видим самыми уголками глаз, может быть, когда в них попала снежинка и потекла детская слеза. Или во сне («быстрое движение глаз во время сна» - по-английски, кстати, R.E.M., созвучная своей меланхоличностью группа с самым известным видео про ангельские крылья на плечах сломленного человечка).

«Отсюда он смотрел вниз, на кривые, заваленные снегом улицы, на нестройные ряды домов, на трамвайную линию, на здание Павелецкого вокзала, на штабеля невыносимо пахнущих креозотом шпал, что так напоминали аккуратно нарезанные и сложенные на тарелке ломти черного хлеба. А еще на столе стояла банка с яблочным повидлом. При помощи столовой ложки можно было вычерпывать это повидло, намазывать его на хлеб и есть, запивая огненным, только что закипевшим чаем. Изо рта шел пар». Кто еще всматривается в этот пар, ищет в нем не красивые метафоры и тайные намеки на горнее, но его собственную бедную суть? Анатолий Гаврилов в своих асктетичнейших миниатюрах или проработавший водителям Дмитрий Бакин? Пожалуй, и все.

А ведь эта такая, если не новая, мифология (рисовать ее – П. Филонову), то все равно миф. И дело не в говорящих собаках с локтями или ангелах в шинелях и не свойственной мифологическому, эпосному мышлению каталогизировании реальности, а в том – что это так реально, так уродливо, что не может не быть сказкой. Такой анти-Шмелев: там благость и рай, тут грязь и ад. Или это и есть рай. Если внимательно и тайно присмотреться.