Литературная критика

                                                             «Баю-баюшки-баю,
                                                             Не ложися на краю.
                                                                         Придет серенький волчок
                                                               И ухватит за бочок.
                                                                Он ухватит за бочок
                                                                 И потащит во лесок,
                                                                         Под ракитовый кусток».

                                                                                     Колыбельная

                                                            «…первобытно подвержен русский человек природным влияниям!»

                                                                                                                                   Иван Бунин «Жизнь Арсеньева»

Волка кормит природа. Он держится на максимальной дистанции от людской работы и общественных устоев. Таков в литературе Бунин.

Читать его прозу – значит, вместе с ним стремительно бежать по планете, быстро фиксируя лишь то, что доступно пяти внешним, плотским чувствам: чаще – зрению, слуху, обонянию, реже – осязанию и вкусу. Встречаешь то и дело крестьян, но они …  не связаны в рассказах с землей. Если в прозе важная роль отведена женщине, то далекой от семейных забот, от материнства. В поле зрения попадают даже гениальные литераторы, но … без своих творческих достижений.

Долой недоумения! На огромной скорости любая попытка размышлений нелепа. Способность к умозаключениям (ее еще называют интеллектом) тут лишний груз, каждая абстрактная категория – препятствие на пути, а делать выводы – значит, спотыкаться, падать, а то и разбивать себе голову. Важны только звуки, краски, запахи…

Пожалуй, в романе «Жизнь Арсеньева» именно об этом предупреждал сам Бунин: «Писать! Вот о крышах, калошах, спинах надо писать, а вовсе не затем, чтобы «бороться с произволом и насилием, защищать угнетенных и обездоленных, давать яркие типы, рисовать широкие картины общественности, современности, ее настроений и течений!»

Но даже вняв этому предупреждению, постичь тайну Бунина непросто. К примеру, в рассказе «Антоновские яблоки» дается представление о богатом саде. В праздники сюда толпами валят покупатели. Ночами яблоки на продажу отправляются обозами.

Невольно у меня возникал образ удачливых хозяйственников, хотелось знать о них больше. Но Бунин не считает нужным приближаться не только к их рациональным, разумным садоводческим действиям, но даже к плодовым деревьям. Об этом ни слова. Зато его внимание привлекает все, что есть иррационального в саду: неизвестно зачем разросшиеся кленовые аллеи, рябины, неведомо почему очутившиеся на голове одной из покупательниц «рога», ни с того ни с его сильно пахнущие краской сарафаны девок-однодворок, вдруг раздающийся грохот выстрела…

Может быть, он это делает неспроста? От привычных представлений о русском реализме избавиться непросто. «Кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы», «сытое квохтанье дроздов в коралловых рябинах» описаны так ярко, что опять же думалось о продолжении, и тянулся за этим новый образ: о постепенном запустении сада, обеднении его хозяев, а заодно и тех девок-однодворок. Может быть, не богатство, а, наоборот, бедность хотел показать автор? Но память опять наталкивалась на строгое предупреждение Бунина в том же романе: «Социальные контрасты!» – думал я едко, в пику кому-то… На Московской я заходил в извозчичью чайную, сидел в ее говоре, тесноте и парном тепле, смотрел на мясистые, алые лица, на рыжие бороды, на ржавый шелушащийся поднос, на котором стояли передо мной два белых чайника с мокрыми веревочками, привязанным к их крышечкам и ручкам… Наблюдение народного быта? Ошибаетесь – только вот этого подноса, этой мокрой веревочки!»

И я, чтобы не ошибаться, разворачивал мысль в направлении, противоположном социальному. И в душе начинала расти догадка: проза Бунина – о том, что хаосом уже было покорено мироздание на каждом клочке России. Подтверждений тому тьма. Иррациональные подробности, эпизоды чуть ли не самые яркие в каждом бунинском рассказе. Ни с того ни с сего стреляет из ружья барчук в «Антоновских яблоках», отдаются мужчинам женщины в книге «Темные аллеи», бьет по боку молотком дружелюбную собаку зажиточный крестьянин в «Заботе»…  «Вот о крышах, калошах, спинах надо писать,» – в своем романе и сам Бунин это вещает ни с того ни с сего! Дикая природа, о которой почти ничего не говорят дикие герои у дикого, по сути, автора. Может быть, это проповедь самобытного пророка перед бедствиями революции – предупреждение всему человечеству?

Долго мне казалось, что я познал всего Бунина. Но и эта гипотеза разрушилась однажды, когда я, бегло и с удовольствием просматривая еще раз «Антоновские яблоки», вдруг заметил, что в воображении барчука перед выстрелом появляется образ ада.

Сначала в ночном саду запахло дымом. Потом барчук увидел огонь: «… точно в уголке ада, пылает около шалаша багровое пламя, окруженное мраком». Разумеется, тут же материализовались и черти, и мир теней: «и чьи-то черные, точно вырезанные из черного дерева силуэты двигаются вокруг костра, меж тем как гигантские тени от них ходят по яблоням. То по всему дереву ляжет черная рука в несколько аршин, то четко нарисуются две ноги – два черных столба. И вдруг все это соскользнет с яблони – и тень упадет по всей аллее, от шалаша до самой калитки…»

Наконец, настал черед и адским звукам: «Долго прислушиваемся и различаем дрожь в земле. Дрожь переходит в шум, растет, и вот, как будто уже за самым садом. Ускоренно выбивают шумный такт колеса: громыхая и стуча, несется поезд… ближе, ближе. Все громче и сердитее… И вдруг начинает стихать, глохнуть, точно уходя в землю…»

Наступила тишина. Ад не воцарился на земле. Высшие силы, связанные с «бриллиантовым созвездием Стожар», «огнистыми полосками падающих звезд», победили. И выстрел барчука из ружья знаменует собой салют в их честь!

Объяснено это, как видим, совсем непривычно. Мотив для выстрела дан барчуку не его психологией, не обществом, а предметным миром, главным образом, природой. Но от моей гипотезы о всероссийском хаосе не осталось и следа!

Дальше – больше. Такого вида мотив постепенно становился мне привычным. Природа преобразует, например, воображение Таты, главной героини рассказа «Заря всю ночь». Проснувшись и выйдя в потемках в сад, девушка ощутила себя чуть ли не в раю, где предчувствуемый ею подлинный, настоящий жених, как показалось ей, и Бог были с ней рядом. И утром Тата, вопреки воле отца, решила отказать жениху реальному, который, впрочем, ни с того ни с сего стал стрелять галок в том же саду.

Первооткрывателем Бунина назвать я не решился. Федор Тютчев утверждал еще в 1836 году:

А в 1847 году Сергей Аксаков написал вступление к своим «Запискам об уженье рыб», в котором голос природы изображал врачующим людей, а растворенную в ней любовь к ним исполинской: «Вместе с благовонным, свободным, освежительным воздухом вдохнете вы в себя безмятежность мысли, кротость чувства, снисхождение к другим и даже к самому себе».

Но только у Бунина пейзаж прямо влияет на весь диапазон поступков: пробуждает то агрессию, то дружелюбие, то жажду деятельности, то апатию и скуку… Холодным дождливым утром главный герой повести «Деревня» Тихон Красов нарывается на грубость работника, бьет того по зубам и гонит прочь. Но вот погода проясняется. Увидев, что работник без спроса вернулся, Красов мгновенно воспринимает это как должное и будничным голосом дает хозяйские указания. Рассказ, в котором мужчина и женщина теряют голову от влечения друг к другу, а после бурной связи расстаются, даже не познакомившись, носит у Бунина название «Солнечный удар».

Как подсчитала Светлана Зеленцова, кандидат филологических наук, сотрудница Орловского госуниверситета, в каждом втором прозаическом произведении Бунина 1910-х годов у описаний природы – функции сюжетной мотивировки, предвестия дальнейших событий.

«Особенно часто, – добавляет Светлана Владимировна, –  пейзаж играет значительную роль в завязке и развитии действия в рассказах о русской деревне: в «Ночном разговоре» на беседу о совершенных ими убийствах героев толкает таинственная, «странная» ночь и «глухой неприязненный шум» северо-восточного ветра; мрачный лесной пейзаж мотивирует странное помешательство героя рассказа «Ермил»; гроза, сверкающие молнии и бегущий «по горячечно-шумящим хлебам» ветер вызывает странное, мистическое видение Ильи Пророка героем «Жертвы»; зимняя ночь и мертвый блеск месяца «на сумрачном горизонте» до предела обостряют болезненное состояние героя рассказа «Игнат» и толкают его на убийство». («Сюжетно-композиционная  функция пейзажа в рассказах И.А. Бунина на материале произведений до 1917 года»)

В отличие от Тютчева и Аксакова, Бунин не избирает природу поводом для публицистики, поучений, деклараций, менторства. Даже адресом для ораторствования она в его текстах не является: повторяю, за редчайшими исключениями, героями его прозы пейзажи нигде не обсуждаются, почти нет об этом диалогов! Но природа в рассказах невозмутимо и прочно стоит в ряду ключевых персонажей – как равное им по значению действующее лицо. Не признав этого равенства, не понять, по-моему, Бунина.

А ведь он всего лишь возвратился к истокам, к древнерусской литературе. Вспомним, к примеру, «Слово о полку Игореве». Знаменитый Александр Николаевич Афанасьев писал, что природа и преимущественно солнце шлют Игорю печальные предвещания, которые потом и сбываются.

А с увеличением света русскими связывались, по мнению великого фольклориста, идеи счастья, добра, изобилия и богатства. Эту связь Бунин тоже материализует в своих рассказах. В «Ночном разговоре» свет запечатлевается в трех ракурсах: «Но весной, когда по всем улицам города текли и дрожали ослепительным блеском ручьи, когда в классах горели от солнца белые подоконники, солнцем был пронизан голубой дым учительской…» Далеко не случайная для Бунина длиннота!

Идея добра и счастья возникает в голове гимназиста, главного героя, сразу после этих повторов-сигналов, часто у Бунина свидетельствующих: ключевой персонаж, пейзаж, вступил в действие! Гимназист вскоре идет в народ: все лето работает с мужиками, кажущимися ему, по сути, плохо воспитанными, но очень добрыми детьми.

«Мысль о погибели солнца и других светил необходимо возбуждала представление разрушающейся вселенной», – добавляет Афанасьев. Бунин и это демонстрирует. В «Ночном разговоре» приведены соответствующие повторы-сигналы: леденеющее небо с кажущимися безжизненными звездами висит и над окрестностями, и над укладывающимися спать мужиками; к работникам постепенно, на протяжение четырех абзацев, приближаются порывы ветра, шумящего то холодно в саду, то тревожно и неприязненно на валу. Наконец, прохлада коснулась лиц, и завязался разговор об убийствах. Гимназист почувствовал, что поддерживаемая одним его воображением «идиллическая вселенная» непогодой разрушена.  И хотя мужики, в сущности, говорили лишь о своем участии в социальных и бытовых конфликтах, где им приходилось идти на убийство, чтобы самим уцелеть или не быть наказанными, мальчик, не желая во все это вникать, ушел от них насовсем.

Связь Бунина с древнерусскими текстами и сделала, по-моему, из него мировой величины художника. Связь непростая. Новизна в том, что в отличие от сказок и того же «Слова», природа у Бунина, как в реальности, бессловесна: солнце, ненастье не произносят речей, пророчеств, увещеваний.

Догадаться о влиянии пейзажа на героев читатель обязан самостоятельно. Его задачу Бунин еще и усложняет, привязывая, скажем, к тем же повторам-сигналам несущественные, необязательные подробности. Такую, считавшуюся в его время прогрессивной манеру он перенял у Чехова: чтобы все, мол, выглядело случайным, как в жизни.

В итоге получилась странная картина. Пейзаж, ключевой персонаж, влияет на героев … словно из-за кулис!

Новое – это хорошо забытое старое. Сделаем акцент на второй части поговорки. Про сказки и древнерусскую литературу забывали многие современники Бунина, не говоря уж о «советских потомках». Они видели за кулисами у него не природу: то гниющее самодержавие, то разлагающуюся общественность…

Даже повторы-сигналы были прочувствованы далеко не всеми. Юрий Олеша, один из самых сердитых критиков Бунина, в книге «Ни дня без строчки» писал: «… получается такое впечатление, будто присутствуешь на некоем сеансе, где демонстрируется какое-то исключительное умение – в данном случае определять предметы».

Но и эти мнения уходят в прошлое. А утверждение: волка кормит природа – не устаревает!