Литературная критика

       В отечественном литературоведении, как это ни странно на первый взгляд, не принято подробно рассматривать отношение Н.В.Гоголя к В.Г.Белинскому, особенно до публикования «Избранных мест из переписки с друзьями», и для этого есть очень веская причина, которую,  хотя бы бессознательно, не могут не чувствовать критики, настолько она очевидна, но которую они игнорируют, потому что эта причина настолько не вписывается в сложившуюся традицию, что просто-напросто разрушает её.

     А именно: как уверяют нас специалисты, Н.В.Гоголь времён «Вечеров...» очень нуждался в поддержке критики, поэтому неожиданное и открытое признание его в печати гением, на которое осмелился еще малоизвестный тогда В.Г.Белинский, воспринял положительно.

      Однако тот, кто хоть немного знаком с Н.В.Гоголем по его письмам и свидетельствам очевидцев, не говоря уже о его творчестве и жизни в целом, не может не воспринимать такое его отношение к превозношению себя критиком как отрицательное по двум существенным обстоятельствам.

     Первое обстоятельство – Н.В.Гоголь никогда не воспринимал и не переживал  с е б я  гением, поэтому любое возвеличивание своей личности полагал нелепостью, вызванной посторонними обстоятельствами – излишней восторженностью, глупостью, личной выгодой, сиюминутной литературной ситуацией и пр.

     Второе – Н.В.Гоголь ни в коем случае, ни в каком виде, ни по какому пункту не мог согласиться и принять то, как именно В.Г.Белинский воспринял сам и особенно объяснил себе и другим содержание и художественные особенности его повестей.

     К этому можно добавить менее важное обстоятельство: абсолютное большинство читателей, почти  вся современная Гоголю критика, а также ближайшее его окружение – Пушкин, Плетнёв и другие, восприняли «Вечера...» положительно, поэтому Гоголь не нуждался в поддержке, для молодого начинающего автора – её и так было вполне достаточно.

     Более того, на фоне положительного принятия первых произведений Н.В.Гоголя такое залихватское выступление В.Г.Белинского не могло не представляться писателю слишком неуместным, преувеличенным, выспренным, слишком романтическим, что для него было совершенно неприемлемо.

      Можно себе представить, что чувствовал Н.В.Гоголь, когда его любимых персонажей, например, Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну Товстогубов, воспримут так, как это сделал Белинский, – как «пародию на человечество», когда над ними будут хохотать, издеваться.

      Более того, критик не только поиздевался над самым дорогим для писателя, но ещё и похвалил его за талант, вознес за мастерство художника, заставившее читателя хохотать и ругать русское.

      Для Н.В.Гоголя В.Г.Белинский не мог не быть – слишком странным, возбуждённым, раздражительным, меркантильным, то есть слишком западным, европейским, чуждым русской ментальности, точнее, человеком, ради некой личной выгоды старательно стирающим в себе всё русское.

      Писатель не мог поставить в заслугу критику даже искренность последнего, так как основанием этой искренности было горячечное возбуждение, раздражение, которое всегда, в течение всей жизни Н.В.Гоголя воспринималось им как «возмущение души», как «порождение злого духа», лишающее каждого человека и особенно художника так необходимых им спокойствия и духовной трезвости.

     Русская критика скользит по поверхности в описании того, как сложились взаимоотношения молодых Н.В.Гоголя и В.Г.Белинского, чтобы не раскрывать очевидного: писатель сразу, с первого же (заочного) знакомства с критиком воспринял его как человека, не столько далёкого от основ русской культуры, сколько стремящегося разрушить таковые и навязать России чуждое ей западное мировосприятие.

      Особенно характерным Н.В.Гоголю представлялось то, что В.Г.Белинский был при этом вполне одарённым человеком, способным не только к многосторонней впечатлительности, но и к  д о б р ы м  намерениям; однако слишком сильное раздражение, возбуждение, горячечность искажали в нём его положительные задатки: свежее восприятие и желание добра.

     Н.В.Гоголь – В.Г.Белинскому:

     «Я думал, что мне великодушно простят всё это и что в книге моей зародыш примирения всеобщего, а не раздора. Вы взглянули на мою книгу глазами человека рассерженного, а потому почти все приняли в другом виде.  Оставьте все те места, которые, покамест, еще загадка для многих, если не для всех, и обратите внимание на те места, которые доступны всякому здравому и рассудительному человеку, и вы увидите, что вы ошиблись во многом... Пишите критики самые жестокие, прибирайте все слова, какие знаете, на то, чтобы унизить человека, способствуйте к осмеянию меня в глазах ваших читателей, не пожалев самых чувствительных струн, может быть, нежнейшего сердца, – все это вынесет душа моя, хотя и не без боли, и не без скорбных потрясений...»

     Здесь хорошо видно, как воспринял Н.В.Гоголь всю критику его произведений, начиная с «Вечеров на хуторе близ Диканьки» –  как «жестокую», как «унижающую», как «осмеяние в глазах читателей», как «безжалостную», как осмеивающую «нежнейшее сердце», как «причиняющую боль и скорбь».

     Н.В.Гоголь – В.Г.Белинскому:

     «...но мне тяжело, очень тяжело, – говорю вам это искренне, – когда против меня питает личное озлобление даже и злой человек, а вас я считал за доброго человека. Вот вам искреннее излияние моих чувств».

     Н.В.Гоголь вполне искренне сожалеет, что критик так искаженно воспринимает его литературные произведения, в том числе и «Избранные места из переписки с друзьями», но ему намного тяжелее гораздо более для него важное, чем вся его литература, – личное озлобление человека не злого, конечно, не злого хотя бы по устремлениям.

      Я думаю, что Н.В.Гоголь, не сомневаясь, сжег бы всё, что написал, в обмен на то, чтобы В.Г.Белинский изменил личное озлобление по отношению к нему на примирение; кто знает, как разрушительно для каждого человека и для всех людей личное озлобление даже одного человека, тот поймёт меня и не удивится такому отношению.

      Что же на самом деле так задело В.Г.Белинского в «Избранных местах из переписки с друзьями»? ответ так же прост, как вопрос, а именно: критика задела и не могла не задеть главное намерение писателя, лежащее в основе этой книги, – «в книге моей зародыш примирения всеобщего, а не раздора».

     Это намерение всеобщего примирения, а не раздора, не только намерение Н.В.Гоголя, это намерение всей русской литературы 19-го – начала 20-го веков – А.С.Пушкина, Н.В.Гоголя, Л.Н.Толстого, Ф.М.Достоевского, А.П.Чехова, А.Блока, С.Есенина, Б.Пастернака и многих других.

     Вот именно это намерение больше всего возмутило В.Г.Белинского, по сравнению с ним всё остальное – особенности художественного творчества, публицистики, театра и пр., не имеют практически никакого значения; великий русский писатель раздражает до глубины души «великого русского критика» именно тем, что ищет примирения всех, всего что ни есть, тогда как он ищет совершенно обратного – разделения, низвержения одних и вознесения других.

       И, как обычно, как и до этого в литературе, В.Г.Белинский очень точен в своём восприятии творчества Н.В.Гоголя, он чувствует главное, основное, решающее, но восстаёт против него, возмущается им, не принимает его, подвигнутый на это своим слишком сильным раздражением и своим слишком «западным» мировоззрением.

      В.Г.Белинский ненавидел Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну, Ивана Ивановича и Ивана Никифорыча, то есть русских людей, именно за то, за что Н.В.Гоголь их любил!

     Такова, собственно, достаточно простая и очевидная основа отношения писателя и критика: один хочет единства, другой – раздора, один хочет мира, другой – войны, один хочет любви, другой – ненависти.

     В.Г.Белинский:

     «А! Он не понимает, за что люди на него сердятся, – надо растолковать ему это. Я буду ему отвечать».

      В.Г.Белинский – Н.В.Гоголю:

     «Вы только отчасти правы, увидав в моей статье рассерженного человека, этот эпитет слишком слаб и нежен для выражения того состояния, в которое привело меня чтение вашей книги. Нет, тут была причина более важная. Оскорбленное чувство самолюбия еще можно перенести, и у меня достало бы ума промолчать об этом предмете, если бы все дело заключалось бы в нем, но нельзя перенести оскорбленного чувства истины, человеческого достоинства, нельзя молчать, когда под покровом религии и защиты кнута проповедуют ложь и безнравственность как истину и добродетель».

      В.Г.Белинский не выражает здесь свою мысль прямо прежде всего потому, что прямое её выражение показывает, что именно она собой представляет; в отличие от Н.В.Гоголя, берущего на себя всю ответственность за то, что он говорит, критик прикрывается всеобщим, стравливает ответственность на большинство, множество и одновременно на безличные – истину, справедливость, добродетель и пр.

      «... я представляю не одно, а множество лиц, из которых ни вы, ни я не видали самого большого числа и которые в свою очередь тоже никогда не видали вас. Я не в состоянии дать вам ни малейшего понятия о том негодовании, которое возбудила ваша книга во всех благородных сердцах, ни о тех воплях дикой радости, которые издали при появлении ее все враги ваши...»

      В.Г.Белинский гордится своей партийностью, своей принадлежностью к партии «благородных сердец», которая была на стороне Гоголя и которую тот предал, что не может не вызывать у представителей этой партии благородного и справедливого негодования.

      Критик продолжает:

      «Я думаю, это оттого, что вы глубоко знаете Россию как художник, а не как мыслящий человек, роль которого вы так неудачно приняли на себя в вашей фантастической книге. И это не потому, чтобы вы не были мыслящим человеком, а потому, что вы столько уже лет привыкли смотреть на Россию из вашего  п р е к р а с н о г о   д а л е к а  ...потому что в этом прекрасном далеко вы живете  в совершенно чуждом ему, в самом себе, внутри себя, или в однообразии кружка, одинаково с вами настроенного...»

Б. Лебедев. «Кружок Белинского». 1947 г.

      В.Г.Белинский, похоже, описывает не Н.В.Гоголя, а самого себя: именно он живёт в «прекрасном далеко», в котором Россия ему совершенно чужда, живёт в самом себе, внутри, только в мыслях, потому что художественная натура его живёт в России и не воcпринимает её отдельной от себя: он не может не плакать смерти старого русского света, но  ненавидит свой плач и хохочет над ним, ещё сильнее ругается ему.

      «Поэтому вы не заметили, что Россия видит своё спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности».

      Не Россия, а «множество благородных сердец», партия Белинского; Н.В.Гоголь в своей книге не говорил ни о каких – мистицизме и пиетизме, которые ему никогда не были близки, но действительно говорил об аскетизме, обращаясь прежде всего к людям, имеющим власть, общественное положение и состояние, а не к простым людям, что особенно раздражает партийного Белинского, который намеренно искажает содержание мысли Н.В.Гоголя, соединяя вместе несуществующие мистицизм и пиетизм с существующим и обращённым к богатым призывом к аскетизму.

       «Ей нужны не проповеди (довольна она слышала их), не молитва (довольно она твердила их), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, – права и законы, сообразные не с учением церкви, а со здравым смыслом и справедливостью, и строгое по возможности их исполнение».

       В.Г.Белинский утверждает здесь прямо противоположное тому, что всегда, с первой своей книги –  «Вечеров на хуторе близ Диканьки,» и особенно – в «Старосветских помещиках» из «Миргорода», утверждал Н.В.Гоголь: чувство собственного достоинства сохранилось только у народа; для писателя только в народе ещё сохранилось то, что уже совершенно исчезло из городов и просвещённых столиц, – старый свет русской культуры, который есть свет доброты, чистосердечия, радушия и простоты.

       Не народ нуждается в пробуждении человеческого достоинства, в этом нуждается прежде всего – власть, богатое сословие и интеллигенция, в этом нуждается и критик Белинский в том числе, так как его благородство основано на ложном основании, на проповеди (какая ирония!) раздора и насилия ради прогресса, гуманизма и просвещения.

      Однако необходимо иметь в виду, что Н.В.Гоголь – не славянофил, не почвенник; «народ» для него – это единство всех русских вне зависимости от социального положения, образования, вероисповедания и пр.; в незаколдованном имении Товстогубов нет партий, нет делений на угнетающих и угнетённых, чужих и своих; народ – это часть «всего что ни есть», это неделимая часть русской земли.

      Продолжу. Для западников и революционеров решающим движущим интересом  являлся интерес партийный; в лице В.Г.Белинского Н.В.Гоголю противостояла новая на Руси сила – сила беспринципных, ради прекрасных и возвышенных идей готовых на всё, ожесточённых и раздраженных людей, распираемых жаждой деятельности, но деятельности внешней, деятельности «благородной» по внешней форме, идее, но совершенно разрушительной по своему содержанию.

      Особенно раздражал Белинского Гоголь тем, что очень хорошо понимал критика, то есть как человека, себя не понимающего, себя не знающего и даже себя совсем не хотящего знать, и поэтому неизбежно – т в о р я щ е г о  з л о. Это бесило В.Г.Белинского, не давало ему покоя, но что, надо отдать ему справедливость, к самому концу жизни он и сам стал отчасти понимать.

      В.Г.Белинский продолжает:

     «И в это время великий писатель, который своими дивно-художественными, глубоко-истинными творениями так могущественно содействовал самосознанию России, давши ей возможность взглянуть на самое себя, как будто в зеркале, – является с книгою, в которой во имя Христа и церкви учит варвара-помещика наживать от крестьян больше денег, учит их ругать больше...»

     Сначала критик грубо льстит Н.В.Гоголю в том, чего тот и никогда не думал, и никогда не делал, так как для В.Г.Белинского «дивность и глубокость» произведений Гоголя заключалась в художественной ругани всего русского как низкого, пошлого, разоблачении русского народа как давно «потерявшего человеческое достоинство в грязи и навозе».

      После чего Белинский обвиняет Гоголя опять же в том, что никак не могло придти тому в голову: «во имя Христа и церкви учит варвара-помещика наживать от крестьян больше денег, учит их ругать побольше»; в своих обвинениях критик даже ясность языка теряет и начинает говорить, как обиженный или рассерженный ребёнок.

      «Во имя Христа и церкви наживать больше денег» – разве это намерение заключено в «Избранных местах из переписки с друзьями»?

      В жизни и творчестве Н.В.Гоголя заключено и выразилось совершенно другое намерение – служение отчизне, вере и товарищам, которое совершается каждым русским человеком простым исполнением своих обязанностей, своего долга, определяемого его общественным положением и моралью. Это именно то служение, о котором говорил профессор Преображенский из «Собачьего сердца» М.Булгакова – дворник должен мести улицу, сантехник чинить унитаз, врач лечить, а государь – управлять (в несколько вольном пересказе). К этому же выводу привел Л.Н.Толстого его собственный опыт и многолетние размышления на эту тему.

      «И это не должно было привести меня в негодование?» – восклицает В.Г.Белинский. – «И такая-то книга могла быть результатом трудного внутреннего процесса, высокого духовного просветления! Не может быть! Или вы больны – и вам надо спешить лечиться... Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов – что вы делаете?»

       О таком именно Н.В.Гоголе – русском человеке, который стремится сам и помогает другим узнать общее им всем начало, пишет В.Г.Белинский, но представляет его читателям совершенно  другим, человеком «дьяволова учения»; его речь можно без изменений перенести во времена сталинских процессов и вложить в уста какого-нибудь Лысенко или Вышинского.

       Революционерам, а тем более победившим коммунистам не могло не нравиться такое белинское: «неужели же в самом деле вы не знаете, что наше духовенство находится во веобщем презрении у русского общества и русского народа? Не есть ли поп на Руси для всех русских представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства? По-вашему, русский народ самый религиозный в мире,  – ложь. Приглядитесь попристальнее, и вы увидите, что это по натуре глубоко-атеистический народ. В нем еще много суеверия, но нет и следа религиозности. Русский народ не таков; мистическая экзальтация не в его натуре; у него слишком много для этого здравого смысла, ясности и положительности в уме...» и т.д.

      Насколько недостоверно такое описание В.Г.Белинским отношения русского народа к религиозности вообще и к православию в частности можно не распространяться, это описание просто недостоверно:  замечание критика «в нем нет и следа религиозности» не оправдывает даже та степень запальчивости, в которой он писал своё «пламенное» по форме, но раздраженно-горячечное по содержанию письмо к Н.В.Гоголю.

      Несколько раз обвинив писателя в том, что он заискивает перед властями с тем, чтобы хорошо жить материально и даже получить тёплое местечко наставника наследника императора, В.Г.Белинский переходит к русской публике:

      «Вы, сколько я вижу, не совсем хорошо понимаете русскую публику. Ее характер определяется положением русского общества, в котором кипят и рвутся наружу свежие силы, но, сдавленные тяжелым гнетом, не находя исхода, производят только уныние, тоску, апатию. Только в одной литературе, несмотря на татарскую цензуру, есть еще жизнь и движение вперед. И вот почему у нас в особенности награждается общим вниманием всякое так называемое либеральное направление, даже и при бедности таланта, и почему так скоро падает популярность великих талантов, отдающих себя искренно или неискренно в услужение православию, самодержавию и народности. Разительный пример – Пушкин, которому стоило написать два-три верноподданнических стихотворения и надеть камер-юнкерскую ливрею, чтобы вдруг лишиться народной любви!»

      Что это за «народная любовь»? кого Белинский имеет в виду? если он имеет в виду народ, то для того совершенно нормально, если поэт пишет стихи, а юнкер носит юнкерский костюм; если же он имеет в виду себя самого, то почему называет тогда себя народом?

       Или, может быть, В.Г.Белинский действительно воспринимал себя народом, точнее, его истинным представителем? только истинным представителем не действительного народа, того, который давно уже потерял своё человеческое достоинство в грязи и навозе, как Товстогубы или Ничипоренко Гоголя, а некоего будущего народа, который будет образован цивилизацией, просвещением и гуманностью.

      Вдруг лишившись, или как говорят сегодня – потеряв за весь русский народ доверие к Пушкину, Белинский продолжает:

      «...ваша последняя книга позорно провалилась сквозь землю. И публика тут права: она видит в русских писателях своих единственных вождей, защитников и спасителей от русского самодержавия, православия и народности...»

      То есть Белинский имеет в виду, что он сам, как истинный представитель будущего русского народа, принимает в качестве русских писателей только тех, кто будет против самодержавия, православия и народности; прямо практически готовый революционер или даже большевик, только бомбы и револьвера не хватает! Вот за что его так любили в советское время, в результате чего отечественное литературоведение до сих пор! не может и пока даже не хочет освободиться от этого безумного, раздраженного наваждения.

      Решать за народ, не спрашивая его об этом, – дело В.Г.Белинского.

      Решать только за себя, делясь своим опытом с другими, – дело Н.В.Гоголя.

      Выбирать каждому из нас.