Литературная критика

Иван Алексеевич Бунин (1870—1953)

Чаще всего добычей волка становятся особи слабые, больные. С нечеловеческим хладнокровием Бунин исследовал жизнь персонажей, одержимых страстями – теми, которые Православие относит к числу самых опасных: гордостью, алчностью, тщеславием, унынием.

Он хорошо знал, что издревле по-русски эти пороки называются людскими слабостями. Но у зрелого Бунина нет призывов милости к падшим. Словно герои рассказов и повестей – добыча волка и только.

Как прозаик Бунин созревал в то время, когда внимание к происхождению зла было в стране беспрецедентным. Победу в спорах одерживало мнение, потом на целый век поглотившее Россию: нравственные пороки человека порождаются социально-экономическими условиями.

Благотворные меры принимались, казалось, всеми. Царь даровал народу Конституцию и выборы в Думу, Столыпин – земельную реформу, каждый из модных беллетристов – ту или иную резкость в обличении общества эксплуататоров.

На фоне этой суеты Бунин на удивление самостоятелен интеллектуально. Ни с кем из современников не вступая в спор, он много лет познавал глубинную природу человеческих страстей: например, делал и публиковал переводы произведений Байрона. Там Каин, первый на Земле убийца, свои пороки выводит из первородного греха, совершенного родителями, Адамом и Евой, гордо клеймит несовершенства Божьего замысла. Цену страстям Бунин узнал хорошо. Переводы великолепны.

«Из хаоса Господь создал мир; из могучих страстей рождается народ», – считал Байрон. Эту мысль Бунин интерпретировал по-русски. Страсти народ не создают, а губят. Так, в соответствии с православными установлениями, он изображал людей до конца своей жизни.

Наиболее отчетливо это сделано в «Деревне». С повести началась популярность Бунина в России.

О чем говорят первые же абзацы «Деревни»? Крепостной крестьянин Цыган, прадед главных ее героев, братьев Тихона и Кузьмы Красовых, отбил у своего барина любовницу и был за это затравлен собаками. Дед стал знаменитым вором:

«Когда его поймали, он вел себя так, что им долго восхищались по всему уезду: стоит себе будто бы в плисовом кафтане и в козловых сапожках, нахально играет скулами, глазами и почтительнейше сознается даже самом малейшем из своих несметных дел:

– Так точно-с. Так точно-с.»

Кроме очевидного содержания, в «Деревне» существенен подтекст. Точнее, в нем-то и спрятано самое главное: Бунин тщательно отбирал эпизоды и факты для повести – так, чтобы связывались они с основной темой, с поглотившими героев дурными страстями.

В самом деле, дедов и прадедов у Красовых, как у всех людей, было шестеро. Почему о четверых умалчивается, а в качестве персонажей выбраны только двое? Выбранные – тщеславны. Эта страсть и передалась по наследству Тихону.

А отец Красовых впал в уныние: завел было лавочку в деревне, но прогорел, запил, вернулся в город и помер.  И Кузьма унаследовал уныние именно от этого предка.

С первых слов «Деревни» Бунин стоит особняком среди современников. Не социально-экономическими условиями порождены основные пороки людей. К каждому из нас страсти приходят из прошлого – не от первородного ли греха?

У Байрона Бунин перенял и подход к характерам героев – ту однолинейность, которая, по современному выражению А.С. Бушмина, преобладала в литературе романтизма и классицизма. Не всем она нравилась. Пушкин за нее в сердцах назвал Байрона мелким трагиком. Говоря о произведениях другого исполина, Пушкин замечал, что лица, созданные тем, суть типы одной страсти, одного порока: «У Мольера скупой скуп – и только… У Мольера лицемер волочится за женой своего благодетеля – лицемеря; принимает имение под сохранение – лицемеря; спрашивает стакан воды – лицемеря.»

Это наблюдение относится ко многим текстам Бунина в полной мере. Дворяне-помещики в его произведениях унылы. Их «угасающий дух» стелется и по тексту «Антоновских яблок», опубликованных в 1900-м году, и по более поздним рассказам – таким, как «Золотое дно», «Всходы новые», «Грамматика любви», и по написанному на склоне лет роману «Жизнь Арсеньева».

Тихон Красов тщеславится с первого до последнего своего появления в повести «Деревня». Лукьян Степанов на протяжении всего рассказа «Князь во князьях» проявляет различные оттенки сребролюбия – и только. Александр Романов, по прозвищу Шаша, обуян гордыней с начала до конца текста «Я все молчу» …

Повторяю, герои Бунина обитали в государстве, переживавшем то революцию, то невиданную раньше на планете Первую мировую войну, то беспрецедентные экономические и политические реформы. Но почти все внимание персонажей прозы сконцентрировано на глубинных процессах, разворачивающихся внутри их самих – тех процессах, что присущи человеку, видимо, с момента его появления на Земле.

Еще в 17-м веке великий философ Френсис Бэкон писал, что «страсть добивается и стремится к тому, что уже отвергнуто опытом».  Тихон Красов приобрел имение у представителя рода Дурново, рода, когда-то владевшего его прадедом Цыганом. Совершить эту покупку Тихону помогла женитьба на обеспеченной старой деве. Красов тщеславно возжелал стать основателем рода помещиков и для этого заиметь с пожилой супругой сына.

Не получилось! Но тщеславие уже помутило его разум. Красов попытался заиметь сына от совращенной им служанки – замужней, но бесплодной. Опять неудача!

Красов отпал от Бога, отдалился от церкви, людей, поскольку страсть не насытилась. Такова, вкратце, суть первой части «Деревни».

Затем в центре повествования оказывается Кузьма.  Он словно иллюстрирует еще одну мысль Бэкона: «Ведь матерью всякой страсти, даже самой опасной, является не что иное, как влечение и жажда кажущегося блага: страсть всегда возникает в недозволенных желаниях, которым предаются прежде, чем обдумают и оценят их».

Кузьма «всю жизнь мечтал учиться и писать». Одновременно он чувствовал себя искалеченным внешними обстоятельствами, «бесплодной смоковницей». И при таком унынии ему не удавалось главное: «с небывалой беспощадностью изобразить свою нищету и … страшный в своей обыденности быт». Уныние остужает все порывы к творчеству и учебе.

Кузьма пытался избавиться от тяжести, его гнетущей, перемещаясь по России, меняя занятия. Облегчение не наступило. Ведь он носил уныние в себе. Оно проявлялось повсюду, в том числе в Дурновке – имении Тихона.

Жизнь обоих Красовых все мрачнее. Тихон «начал попивать – и таки частенько, не допьяну, но до порядочной красноты лица». Он принял решение продать поместье. Кузьма подумывал о самоубийстве. Уместно привести наблюдение того же Френсиса Бэкона: «А уже после того, как аффекты начинают бушевать, их мать (т.е. природа блага), разрушается и гибнет от невыносимого жара».

Страсти, по Бунину, губят народ. Особенно убедителен эпизод из рассказа «Князь во князьях». Глава большой семьи Лукьян Степанов богател день ото дня. Он построил добротный дом, скопил 40 тысяч рублей – большую, по тем временам сумму: на эти деньги, в частности, можно было купить хорошее имение.

В семье Степанова 16 человек: жена, сыновья, снохи, внуки. И все они вместо того, чтобы побыстрее перебраться в новые хоромы, годами ютятся среди жуткой сырости в вырытой в земле яме. Вот как Бунин описывает ужас Севы – попавшего в гости к Лукьяну барчука:

«Под громадным, черным от старости шалашом толстый потолок из бревен покрывал громадную землянку. Спустились вниз по земляным стертым ступенькам. Внизу было мрачно, темно – свет проходил только в два крошечных окошечка под самым потолком. Сева увидал нары человек на двадцать, опять-таки заваленные старьем – попонами, лотками, ошметками лаптей, люльками; оглядел рассевшуюся кирпичную печь, полати, стол, занимавший чуть не половину избы, щербатые чугуны на мокром земляном полу возле печки, – в них, в воде с золой, выпаривались портки и рубахи».

Почему же не переходят отсюда в дом? Степанов объяснил Севе: мол, внуки маленькие «живо все шпалеры обдерут». Иными словами, его алчность сильнее любви к семье.

И неадекватность характерна, по Бэкону, для всех обуянных страстями людей. Сребролюбивые даже за счет самых близких норовят еще больше разбогатеть, тщеславные, гордые – возвыситься.

Почему это происходит? Бэкон сказал, что «любая господствующая в человеческой душе страсть, подобно плющу, обвивает все человеческие действия и помыслы, примешивается к ним, соединяется и сливается с ними». Она овладевает людьми. И вот они уже ей служат как рабы!

Самая поразительная в этом роде история Буниным поведана в рассказе «Я все молчу». Унаследовав гордыню от богатого отца, Шаша с юности получал огромное наслаждение от нее, но только при необычных обстоятельствах: в окружении врагов, когда они его бьют, оскорбляют, ненавидят. Злобу к себе он специально вызывал на каждом клочке земли! Ради этого наслаждения пренебрег богатством, женой, детьми.

Каждый год на Кирики, престольный праздник, на сельской ярмарке Шаша провоцировал на драку гиганта-солдата, у которого увел жену, сделав ее своей любовницей. В конце концов, солдат превратил его в слепого калеку.

После этого Шаша оказался, по выражению Бунина, у пристани: на Кирики стоял в

 церковной ограде как равноправный член нищей орды и пел «стихири». Орду ту автор описывает с тем же нечеловеческим хладнокровием, что и остальных героев. И кровь стынет в жилах при таком изображении:

«Ужасные люди в две шеренги стояли во время обедни в церковной ограде, на пути к паперти! В жажде самоистязания, отвращения к узде, к труду, к быту, в страсти ко всяким личинам, – и трагическим и скоморошеским, – Русь издревле и без конца родит этих людей. И что это за лица, что за головы! Точно на киевских церковных картинах да на киевских лубках, живописующих и дьяволов, и подвижников мати-пустыни! Есть старцы с такими иссохшими головами, с такими редкими прядями длинных серых волос, с такими тончайшими носами и так глубоко провалившимися щелками незрячих глаз, точно столетия лежали эти старцы в пещерах, где замуровали их еще при киевских князьях и откуда вышли они в полуистлевшем рубище, крест-накрест возложили на свои останки нищенские сумы, на веревочных обрывках повесили их через плечо и пошли себе странствовать из конца в конец Руси, по ее лесам, степям и степным ветрам. Есть слепцы мордастые, мужики крепкие и приземистые, точно колодники, холодно загубившие десятки душ: у этих головы твердые, квадратные, лица топором вырублены, и босые ноги налиты сизой кровью и противоестественно коротки, равно как и руки. Есть идиоты, толстоплечие и толстоногие. Есть горбуны, клиноголовые, как бы в острых шапках из черных лошадиных волос. Есть карлы, осевшие на кривые ноги, как таксы. Есть лбы, сдавленные с боков и образовавшие череп в виде шляпки желудя. Есть костлявые, совсем безносые старухи, ни дать ни взять сама Смерть...»

Получается, что у Бунина только в таком окружении возвращаются к Богу отпавшие было от Него рабы страстей.