Онтологические прогулки

Есть в часовом механизме одна маленькая, но очень важная деталь – анкер (от франц. ancre якорь), по своей значимости не уступающая заводу или батарейке (одним словом – энергии). Именно анкер обеспечивает бесперебойную и ритмичную работу маятника. Не важно обычного или круглого. Благодаря же маятнику стрелки часов идут всё время вперёд, но по кругу. Однако эта повторяемость иллюзорна: время необратимо, как и ход истории. Пока хватает, как и часам, энергии у субъектов истории. И, разумеется, пока сохраняется их целокупность как единство разнообразных элементов.

В каждой цивилизации такие субъекты имеют свои особенности. В России на протяжении многих веков существовали четыре типа общественного умонастроения и, соответственно, четыре основных субъекта: «государственники», «либералы», «бунтовщики» и «конформисты». Все слова беру в кавычки, чтобы подчеркнуть условность этих названий, поскольку, во-первых, в разные эпохи они назывались по-разному, а во-вторых, весьма опосредовано связаны с психологическими характеристиками индивидов (иначе мы должны вспомнить и аутсайдеров,  эскапистов и другие психологические типы людей, но речь сейчас не об этом). Соотношение этих четырех типов субъектов истории, как обычно, укладываются в традиционную четверицу, исчерпывающей собою всю бесконечно разнообразную гамму возможных оттенков в социально-политических умонастроениях людей и их переменчивость.

«Государственники» и «либералы»  (как и славянофилы с западниками) – это два вектора устремления верхов, а «конформисты» и «бунтовщики» (со времен Стеньки Разина и до наших дней) – это два типа поведения низов. Уже этим противостоянием верхов и низов определяется сложности в их взаимопонимании: «Сытый голодного не разумеет».

Традиционно российские «государственники» делают ставку на «самодержавие» (сегодня это называется «вертикалью власти», которая, кстати, не мыслима без «горизонтали власти» – зависимости каждого от каждого) и огосударствленную форму православия, ислама, марксизма-ленинизма (смотря по региону и эпохе). Низы же, условно названные мною «конформистами» (а можно было бы вспомнить и американских лоялистов, не желавших ссориться с британской метрополией), мечтают о вольной и сытой жизни, о граде Китеже и Беловодье, обожествляют природу, помнят и чтут своих предков, склонны к внецерковным верованиям, а чаще, как доказывал еще академик Ф.И. Буслаев (1818-1897), – к стихийному язычеству, лишь внешне прикрытом православием, и суеверию[i]. В.Г. Белинский недаром говорил, что русский мужик в своей массе не верующий, а суеверный.

«Государственников» и «конформистов» объединяет консерватизм. И те, и другие – это, так сказать, «враги» социально-исторического прогресса, которые следуют (часто того не подозревая) завету Константина Леонтьева (1831-1891)  «подморозить Россию», дабы она не уподоблялась «загнивающему» Западу.

В России отношение низов к монархически-православным верхам  описывается пушкинской формулой: «Народ безмолвствует». Как правило, он понимает, что если не будет порядка в стране, не будет и жизни. Никакой. «Диктатура предпочтительнее террора, - писал Гегель, - потому что продуктивнее.» Поэтому до поры до времени народ поддерживает власть и даже готов на нее молится. Таким образом, «самодержавие» и «народность» графа Уварова – это не идеологический миф, а вполне себе реальная вещь, хоть в дореволюционной, хоть в советской России, что в постсоветской. О третьем элементе уваровской формулы - «православии» - уже было сказано отдельно.

Логика народа понятна. Мол, кто-то всё равно должен править. Воруют, конечно, но мы-то ведь тоже «приворовываем». Главное – знать меру. Нарушение же ее вызывает долгое и терпеливое недовольство, ропот – некий подземный  гул, который, правда, в любой момент может, подобно извержению вулкана, обернуться русским бунтом – слепым, бессмысленным и беспощадным. Впрочем, в этом случае «первую скрипку» играют уже не «конформисты», а «бунтовщики» из трудового служилого люда, к которым, как правило, примыкают всякого рода проходимцы, криминал, еще – наивная и безрассудная молодежь, ищущая выхода своей бурлящей и агрессивной энергии, малограмотные маргиналы, переполняющие сегодня своими матерными и обязательно анонимными комментариями любую новость в интернете, да и просто скучающие бездельники, которых всегда найдется немалое число, как среди низов (горьковский образ Челкаша), так и верхов («золотая молодежь» на геленвагенах и феррари).

В этом случае идеологами, вдохновителя и вождями восставших низов становятся, разумеется, «идейные» борцы за права человека и прогресс всего человечества. И тогда вчерашние чужаки – «снобствующие» интеллектуалы, презирающие серую массу, и погруженные в свои повседневные заботы и радости «работяги» – сливаются в едином революционном порыве, чтобы очистить Авгиевы конюшни общества от нечистот бесправия и несправедливости, которыми так «щедро одаривает» свой народ зажравшаяся и завравшаяся, как принято думать в народе, власть. Если это им удается, вчерашние фрондеры, позабыв своё вольнодумие, усаживаются в кресла свергнутых правителей при сохранении старого бюрократического аппарата, а вторые возвращаются к повседневному труду. Как говорится, «всё возвратится на круги своя»: собственно, слово «революция» в астрономии и означает круговорот на 360 градусов, т.е. возврат к исходному положению. И вот уже «упертый» либерал снова становится для народа-кормильца врагом номер один.

В России «бунтовщики» и «либералы» всегда противостоят действующей власти, но только для того, чтобы заменить ее собственной. В этом и состоит разгадка «тайны» периодического, на первый взгляд, противоестественного союза либералов и фашистов, просветителей и «бесов» всех мастей. Их идеал – власть любой ценой. Как правило, либералы говорят о свободе и правах личности, об общественном прогрессе, но пекутся о своем вполне материальном корыстном интересе. Пусть даже ценой гибели народа и независимости государства. Разумеется, с надеждой, что лично их это не коснется: уж они-то непременно окажутся либо дома при власти и, разумеется, при деньгах, либо (в случае поражения) «за бугром», - пусть даже на положении лакея или клоуна, - зато в комфорте и опять же при деньгах.

Таким образом, какими бы острыми ни были противоречия народа и элиты, «конформистов» и государственников, либералов и бунтовщиков, еще более острой оказывается их «перекрестная» противоположность.

                                                                                              Государственники                                                   Либералы

                                               ↓                                                ↓

                                               ↑                                                       ↑

                                                                                              Конформисты                                                              Бунтовщики                                    

Такова диспозиция. Колебательные движения в русской истории, подобные движению маятника часов, обусловленные перманентной «любовью-ненавистью» (по-другому, интересами) четырех основных субъектов,  а также нарушение и восстановление баланса их сил, сопровождаются непрекращающейся полемикой и взаимными обвинениями идеологов и партийных вождей. Не обходится и без участия профессиональных философов и философствующих любителей.

Ведь философия – это всегда попытка найти выход из кризиса или, по меньшей мере, осознать его сущность, осмыслить те противоречия бытия человека, с которыми он сталкивается и во внешнем (природном и политическом) мире, и в своем государстве, и в отношениях с другими людьми, и в своей душе. В этом смысле главным источником философии является сама жизнь, а точнее, - те самые противоречия, антагонизмы, коллизии, которыми она пронизана, и которые ранят душу всякого мыслящего и остро чувствующего проблемы бытия человека.

Говоря об истоках русской философской мысли, как правило, в первую очередь называют гипотетический кризис язычества и принятие в 988 г. православия, которое на столетия вперед определило многие особенности русской как религиозной, так и, как это ни странно, атеистической философии. Но бесспорно и то, что само русское православие (особенно на бытовом, неофициальном уровне) и русская философская мысль всегда несли на себе печать культуры дохристианской, то есть языческой, и не только русской, но и языческой культуры других народов, входивших в состав Российского государства.

Как уже отмечалось, философия всегда была осмыслением объективных и субъективных противоречий бытия. Именно поэтому с момента своего возникновения и до сегодняшнего дня в русской философии не прекращалась ожесточенная полемика, страстные споры о путях к всеобщему Благу. Все мыслители – и в своей писательско-теоретической, и общественно-подвижнической деятельности – искренне, по совести, нередко ценой своей жизни – искали Благо: философ вообще – существо наивное. Но всегда расходились в выборе средств и путей его обретения, хотя практическое воплощение в жизнь того или иного благого намерения порой приводило к трагическим для России результатам.

Наглядным примером полемичности русской философской мысли является уже сочинение митрополита Иллариона «Слово о законе и благодати» (Х в.), в котором противопоставляются закон и благодать: закон трактуется как то, что погружено в суету земных страстей и чуждо высшему Благу. За формой чисто богословских споров между нестяжателями (Нил Сорский) и иосифлянами (Иосиф Волоцкий) в XV в. также скрывались противоположные социально-политические и нравственно-духовные установки. Аналогично тому – спор между «латинянами» (Семеон Полоцкий) и «грекофилами» в XVII веке; спор, в котором нетрудно усмотреть истоки будущей полемики между западниками и славянофилами. XVII век стал и веком смуты, и городских восстаний 40 – 60-х гг., и зарождения капитализма в России, и церковного раскола, и кануном петровских преобразований. Все это, разумеется, сопровождалось ожесточенными спорами мировоззренческого, религиозного и философского  характера. Не стал исключением и XVIII век – век Просвещения, когда столкнулись два подхода к решению социальных проблем России: «вольтерьянство» (Феофан Прокопович) и национально-гуманистическая концепция образованности (М.В. Ломоносов, Н.И. Новиков, А.Н. Радищев). Вместе с тем век Просвещения стал для России веком «пугачевщины» – самой крупной в ее истории крестьянской войны, единственно реальным результатом которой, увы, стало окончательное оформление крепостного права в России.

Еще более сложную картину философских споров явили нам XIX и XX века. Западники и славянофилы. Народники и марксисты. Неокантианцы и неославянофилы. «Рационалисты» и «логисты». Правовые идеалисты и правовые нигилисты. Государственники и анархисты. Богоборцы и религиозные философы. Бунтари и толстовцы (сторонники принципа непротивления злу насилием). Монархисты и республиканцы. Большевики и меньшевики. Красные и белые. Революционеры и реформаторы. Сторонники мировой революции, открывавшие личные счета в швейцарских банках, и сторонники сталинской концепции построения социализма в одной, отдельно взятой стране. Сталинисты и антисталинисты. Коммунисты и антикоммунисты. Либералы и консерваторы. Рыночники и сторонники тотального государственного регулирования экономики. У каждого из названных политических и идеологических движений – своя система ценностей, своя философия, своя «правда», своя вера.

Однако при всем «многоцветии» русской философской мысли и ожесточенных философских спорах все же самобытность русской философии состоит не в этом. Еще в XIX столетии П.Л. Лавров (1823 - 1900), сравнивая русскую философию с немецкой и французской, подчеркивал, что, с одной стороны, со словом философия наше общество связывает представление о чем-то весьма темном, трудном, доступном лишь немногим специалистам. С другой стороны, «философия есть нечто весьма обыденное, нечто до такой степени нераздельное с нашим существом, что мы философствуем не учась, при каждом произносимом слове, при каждом осмысленном действии, философствует хорошо или дурно, но постоянно и неудержимо».[ii]  Отсюда – и определение П.Л. Лавровым философии как «понимания всего сущего как единого и воплощение этого понимания в художественный образ и в нравственное действие. Она есть процесс отождествления мысли, образа и действия».[iii]

В сущности, в этом же ключе характеризует главную особенность русской философской мысли и современный ее исследователь профессор Б.В. Емельянов: «Русская философия на всем пути своего развития демонстрировала неизменное предпочтение «практической», а не «теоретической» науке и прежде всего выделяла проблемы сущности и существования человека, что делало ее философией жизни»[iv].

Сильный отпечаток на содержание и форму русской философской мысли накладывало, мягко говоря, настороженно-подозрительное, а то и откровенно запретительно-репрессивное отношение к ней со стороны государства, церкви, позже – коммунистической партократии. В XIX веке преподавание философии в российских университетах запрещалось более 20 раз. Неслучайно Н.А. Бердяев называл философию самой незащищенной стороной культуры. Поэтому именно художественная литература порой становилась основным «прибежищем» и воплощением философских идей. «Редкая литература в кругу литератур мирового значения, - писал В.Ф. Асмус, - представляет пример тяги к философскому осознанию жизни, искусства, творческого труда, какой характеризуется именно русская литература».[v] Кроме того, русская философская мысль нередко облекалась в форму театрального, изобразительного, кинематографического и даже музыкального произведения.

Русский философ меньше всего похож на благополучного кабинетного ученого, ведущего размеренную жизнь и работающего строго по часам, как это делал И. Кант. Чаще всего это – публицист, мечтатель, романтик, подвижник, проповедник, борец. Он всегда в гуще самой жизни. Он – не сторонний и равнодушный наблюдатель, а человек, глубоко сопереживающий драматическим и трагическим событиям в жизни народа и отечества. Поэтому и судьбы многих и многих русских философов столь драматичны, а то и трагичны. Мало кто из них создал свою строго-рационалистическую философскую систему или собственную школу. Выдающиеся русские мыслители – это в большинстве своем уникальные личности, для которых характерны жертвенность и мессианство. Многие из них, имея в жизни практически всё необходимое (по меркам обывателя), из-за сострадания к «простому народу», во имя собственных идеалов жертвовали своим благополучием, завидным положением в высшем обществе, служебной карьерой, а порой и собственной жизнью.

Российские условия деятельности мыслителей во многом обусловили не только жизненно-практическую направленность их учений, но и содержание философствования, а также его методы. Отсюда – онтологизм (погружение в реальную жизнь своего народа и государства) и антропологизм, т.е. «человековедческий» характер этих учений, а также интуитивизм и художественная образность как главные методы философствования, что, однако, не исключало элементов рационализма, систематизации и внимания к проблемам познания.

Русскую философскую мысль нередко упрекают в «ученичестве», школярскому следованию то Шеллингу, то Гегелю, то Фейербаху, то Шопенгауэру, то Марксу, то Ницше или позитивизму. В этих упреках, несомненно, есть – притом не малая – доля истины. Однако было бы неверным видеть в этом лишь отсталость и несамостоятельность русской философской мысли. Скорее, это – проявление прежде всего открытости, присущей русской культуре вообще, которая как губка всегда впитывала достижения мировой культуры. Ведь и древние греки, создавая свои великие философские учения, во многом черпали мудрость, накопленную тысячелетиями восточными цивилизациями. Кроме того, русские философы никогда не копировали, что называется «вслепую», зарубежные философские системы. Напротив, эти системы всегда трансформировались применительно к условиям жизни в России, особенностям российского менталитета с характерной для него мечтательностью, устремленностью в светлое будущее, в космос. Наверное, только на русской почве могло возникнуть такое уникальное философское течение, как русский космизм. Причем в самых разных его вариантах: естественнонаучном, религиозном, художественном.

Говоря об истории русской философии XIX –XX вв., нельзя не сказать  о таком важном событии, как об Октябрьской революции 1917 г., в результате которой на семь десятилетий в России установилась Советская власть. Влияние этого события на развитие философии в России огромно и неоднозначно. Было бы грубым упрощением трактовать это влияние как полный разгром или перерыв в истории русской философской мысли, хотя, бесспорно, что революция и последовавшая за нею гражданская война были национальной трагедией, в том числе и для русской философии. Во-первых, революция и гражданская война – это всегда национальная трагедия. Россия тут не исключение. Во-вторых, необходимо учитывать и то обстоятельство, что революция была следствием целой цепи трагических событий дореволюционной русской истории.

На мой взгляд, истоки этой революции – запоздалый и антидемократический характер отмены в 1861 г. крепостного права, окончательно установленном немкой по происхождению, образованию и убеждениям Екатериной II в 1785 году: чистейшей воды ксенократия, а вовсе не свойственное русскому духу неистребимое рабство. Незадолго до смерти в 1856 г. страстный критик самодержавия и крепостничества, заметьте, западник П.Я. Чаадаев предрекал страшные трагедии, которые будут сотрясать Россию в результате отмены крепостного права. Как писал Н. Некрасов, эта реформа как цепь «ударила одним концом по барину, другим по мужику».  Манифест 19 февраля 1861 г. отнюдь не даровал мужику свободу. Власть бессовестно заставила мужика выкупать ее. В течение десятилетий русские крестьяне - вплоть до революции 1905 г. - считались «временнообязанными», выкупавшими свою свободу. А мы еще удивляемся: чего это террористы взорвали царя-освободителя (кстати, продавший Аляску за сумму, которая была равна годовому содержанию императорского двора, и  загнавшего страну в долговую яму зарубежных (преимущественно англо-французских) кредиторов, из-за которой Россия в 1914 году ввязалась в Первую мировую войну на стороне Антанты)? Разумеется, я ничуть не пытаюсь оправдать терроризм, как и расстрел царской семьи в 1918 году, но мне важно понять, почему так произошло.

Ходынская трагедия 1896 года, когда во время гуляний 18 мая по случаю коронации Николая II произошла трагедия, в результате которой в давке погибло по официальной версии 1389 человек (по неофициальным – около 4000), ещё 1500 человек получили тяжёлые увечья; «кровавое воскресенье»  9 января 1905 г., проигранная русско-японская война 1904 – 1905 гг., крестьянские восстания начала XX столетия, столыпинские вагоны и «галстуки» (виселицы) и его же, скорые на смертный приговор, военно-полевые суды, Ленский расстрел 1912 года, провалы на фронтах Первой мировой войны, распутинщина, отречение царя и затем его брата от престола, неприлично поспешно поддержанное русской православной церковью, неспособность Временного правительства справиться с разрухой в тылу и проблемами на фронтах, массовый расстрел 3 июня 1917 г., корниловщина, «белый террор» и ответный «красный террор», международная интервенция – вот цепь истинных причин гражданской войны 1918 – 1922 гг.

Как писал Н.А. Бердяев, которого никак не заподозришь в симпатиях к большевикам, «русский коммунизм – явление более русское, чем принято считать» и большевики победили не потому, что были правы, а потому что «еще более неправы были их противники».  Большевизм был не причиной, а следствием трагедий России конца XIX - начала ХХ века. Большевики лишь «подобрали» власть, которая осенью 1917 г.  «валялась на дороге» и спасли Россию от неминуемой катастрофы. Другой вопрос: как они ею воспользовались? А воспользовались они ею так, что во всей тысячелетней истории России советский период  – при всех чудовищных потерях и страданиях – до сих пор по всем объективным показателям остается ее «звездным часом». И вообще, к этому периоду, как и ко всякому другому, должно относиться так, как писал А.С. Пушкин в стихотворении 1828 г. «Воспоминание»:

Говоря о репрессиях 30-х годов, полезно вспомнить гениальную фразу Анны Ахматовой: «Репрессированы были миллионы, но и репрессировали миллионы». Коллективизация и репрессии 30-х годов, в сущности, были продолжением трагедии гражданской войны и, разумеется, борьбой за власть уже среди большевиков.

Россия, пережившая в XX веке, как минимум, три революции, Первую мировую и гражданскую войны, «сталинские» (?) репрессии, нашествие немецких фашистов и одержавшую Победу в Великой отечественной войне, запустившая в 1957 г. первый околоземный спутник и в 1961 г.  отправившая первого землянина, Юрия Гагарина, в космос, в конце столетия пережила новые потрясения. Хотя всё начиналось с радужных надежд гласности и перестройки середины 80-х гг., расширения демократических прав и свобод личности, падения Берлинской стены и якобы окончания пресловутой «Холодной войны» между Советским Союзом и Западом, правда, ценой потери почти всех бывших политических союзников России и многих других утрат. Триллионы (!) долларов в те годы прямо или косвенно уходили из СССР на «повышение благосостояния американского народа».

Горбачевская перестройка и еще более последовавшая за этим эпоха реформ Б.Н. Ельцина существенно расширили информационную свободу граждан России, реабилитировали жертвы сталинских репрессий и депортированные народы, возродили казачество, восстановили значение в жизни общества и человека религии и церкви, дали возможность развитию частного предпринимательства, покончили с пресловутым «дефицитом» и ликвидировали очереди в магазинах. Реформы благотворно повлияли и на  философскую жизнь в России: широкому читателю стали доступными сочинения религиозных мыслителей дореволюционной России и русского зарубежья, начался процесс освобождения от догматизированного марксизма-ленинизма, появились новые оригинальные философские концепции.

Однако эти реформы сопровождались «строительством криминально-олигархического капитализма», гиперинфляцией и созданием финансовых пирамид, криминальным разделом и переделом государственной собственности, региональными военными конфликтами, невиданным со времен гражданской войны ростом бытового воровства и организованной преступности, коррумпированностью «власть предержащих», обнищанием большинства населения страны, резким имущественным расслоением общества, катастрофическим сокращением народонаселения страны, одичанием и «вандализацией» значительной части выживших, разорением тысяч деревень и сел, ростом алкоголизма, падением культурного и образовательного уровня молодежи, массовой детской беспризорностью и, как следствием, детской преступностью. Я до сих пор не могу забыть глаза детей, просивших у пассажиров останавливающихся поездов еду почти на каждой станции от Москвы до Владивостока.

Распад Советского Союза повлек за собой экономический ущерб и демографические потери, сопоставимые с теми, которые страна пережила в годы Великой отечественной войны. Образовавшийся идеологический вакуум начал заполнятся средствами массовой информации идеологемами, весьма сомнительного содержания, в основе которых – нажива, насилие, страх и секс. Патриотизм был объявлен «последним прибежищем негодяев». Позже первую половину 90-х гг. стали называть смутой, сродни той, что была в начале XVII века. Как сказал русский философ Александр Зиновьев, «метили в коммунизм, а попали в Россию». Однако сегодня стало уже совершенно ясным то, что западные ястребы лишь делали вид, что «метили в коммунизм»: для них истинной мишенью и была именно Россия. Ведь геополический расклад сил никто не отменял. Сэмюэл Хандингтон, издавший в 1996 году книгу «Столкновение цивилизаций», Америки ни для кого не открыл: так было веками и тысячелетиями.

В начале третьего тысячелетия с приходом к власти В.В. Путина положение в России стало стабилизироваться. Россия вернула себе, хотя и в усеченном варианте, статус великой державы. Однако до полного разрешения множества проблем, в том числе и тех, которые носят глобальный характер (международный терроризм, экономические потрясения, природные катаклизмы и другие), еще очень далеко. Как писал великий русский философ В.С. Соловьев,

Но на мой, чисто субъективный взгляд (всё-таки моя работа – профессор), самый острой проблемой сегодняшнего дня является катастрофическое положение в сфере образования, то есть отсутствие у нации качественного кадрового задела на будущее.

Полемика и даже открытое противостояние между разными лагерями нередко вспыхивает, казалось бы, по совсем незначительному поводу (что называется, «на ровном месте») вроде недавней шумихи в СМИ вокруг фильма «Матильда». Одни усматривают в нем покушение на основы государственности, патриотизма, национальную идентичность и «оскорбление чувств верующих». Другие, отстаивающие свободу художественного творчества и свободу личности вообще, обвиняют «защитников верующих» ни мало, ни много в политическом экстремизме и  требуют применение к ним всей стрости закона. По-моему, люди просто устали от бесконечных причитаний в СМИ об «оскорблении чувств верующих». Давно ли эти вчерашние «убежденные» атеисты или их дети стали истово верующими?! Как говорил Станиславский: «Не верю!» Это либо проплаченные кем-то политические акции, либо коллективный психоз (но это уже вопрос к медикам).

Главный вопрос, однако, не в этом противостоянии (это для России не новость), а в том, кто или что выполняет в русской истории функцию анкера (напомню – якоря)? Что позволяло и позволяет до сих пор – при всех катаклизмах и крутых поворотах русской истории, в каких бы государственных границах она не существовала – не развалиться России на протяжении более тысячи лет, и вообще не исчезнуть с карты земли? Я не вижу какого-то иного ответа на этот вопрос, кроме как инстинкта самосохранения. Причем, не индивидуального, а присущего роду. Пока люди будут хотеть иметь детей, внуков и правнуков, видеть в этом высшую ценность и делать всё от них зависящее, чтобы они были счастливыми и состоявшимися в жизни людьми, причем в собственной стране, Россия будет жить. Это и есть «анкер» русской истории.

Общество – это отнюдь не мертвенная, лишенная духа форма совместной жизни людей, как считают многие «свободолюбивые» индивидуалисты, а полноценный живой организм со своим самосознанием, выразителями которого выступают то гении, то праведники, то герои, то пророки. И не суть важно облечены они всей полнотой власти (вплоть до абсолютной) или это частное лицо, «медийные» это фигуры или их именами просто «земля слухом полнится». Важен их авторитет в глазах большинства. По-любому, это такие «властители дум», которые выражают, говоря словами Гегеля, «дух нации» на определенном этапе ее развития и определяют конституцию, понимаемую не как (пусть даже основной) законодательный акт, а как объективно существующий «внутренний закон государства».