Комментарий | 0

Ментальность и социальные явления (1)

 

Аннотация

     В книге рассматриваются механизмы социальных явлений с акцентом на роли и значении общественного сознания (менталитета). Помимо общесистемных явлений, таких как обратные связи, фазовые сдвиги и волны, нелинейность и необратимость, структура, детально рассмотрены явления, в которых свойства ментальности играют определяющую роль – идеология, социализация, душа, а также их связь с социальными процессами. Книга рассчитана на широкий круг читателей, но надеюсь, будет полезной также специалистам в области социологии, истории, политологии, социальной психологии.

 

 

Введение

     Недавние события, связанные с развалом Советского Союза – легкость, с которой он распался, разнообразие векторов дальнейшего развития новых независимых государств и упорное нежелание опять сливаться в единую семью братских народов, наглядно демонстрируют несостоятельность усилий создать «новую историческую общность – советский народ». Длительного проживания в едином государстве, а до этого – в империи, смены нескольких поколений людей, почти полного устранения религии, как разъединяющего фактора, ряда хорошо продуманных целенаправленных мер, оказалось недостаточно, чтобы унифицировать человека. В чем причина? Несомненно, одна из причин состоит в  различиях многовекового исторического опыта, который проявляется в так называемой, исторической памяти, присущей каждому народу, а также в принуждении, вызывающем напряжение в обществе и ответную реакцию отторжения. Но даже в многонациональном народе самой России нет того единства, которое, казалось бы должно было возникнуть за многовековую историю совместного проживания. И, скажем, татарин никак не идентифицирует себя с русским, а твердо помнит, что он потомок великой северной цивилизации булгар, одной из немногих, сумевших нанести поражение монгольской орде. А чукча никогда не забудет войну своего народа против России, которая длилась полтора столетия и завершилась победой чукчей. У народов Кавказа воспоминания еще более свежие и тоже наполненные победами, поражениями и страданиями. Эта память переходит из поколения в поколение, трансформируется и приобретает формы национальной мифологии – важнейшего элемента культуры и национального духа.

     По стечению обстоятельств, я пишу эти строки в Вильнюсе, в дни подготовки и проведения Вильнюсского саммита восточного партнерства с Евросоюзом, когда кипели страсти вокруг соглашения Украины с ЕС. Поэтому я не удержался от искушения внести в этот вопрос свои «пять копеек», тем более что вопрос оказался как раз по теме данной работы. В комментариях к текущим событиям, бурных, лишенных политкорректности и поэтому отражающих глубинные настроения, как в зеркале отразилось вопиющее различие в подходах россиян и украинцев к трактовке одних и тех же событий, как настоящего, так и далекого прошлого. С пророссийских позиций, братский народ Украины (еще вопрос – есть ли такой народ), проживая в общем государстве, пользуясь его ресурсами, защитой, социальными благами и культурой, платит России черной неблагодарностью – начиная с противостояния гетмана-изменника Выговского против царя-объединителя Алексея Михайловича (тишайшего); далее – предателя Мазепы против великого реформатора Петра Ι; запорожцев и гайдамаков – против Екатерины Великой, просветительницы малороссов, и кончая предателями русской идеи, Петлюрой и Бандерой Кравчуком и Ющенко. И вот сейчас Украина в очередной раз предает братскую Россию и вместе со своим очередным неблагодарным (если не сказать жестче) лидером рвется в Европу.

     С проукраинских позиций, политика тишайшего царя-объединителя привела к, так называемой, Руине – наиболее трагичному периоду украинской истории, закончившемуся разделом Украины по Днепру; Петр Великий пресек европейские устремления Мазепы; Екатерина ΙΙ – («голодная волчица») ликвидировала свободы, ввела крепостное право и русский язык; Николай Ι упразднил магдебургское право, примерно, в 60 вольных городах и т. д. Петлюра и Бандера – борцы за свободу своего народа, Л. Кравчук гордится тем, что стоял у колыбели новой украинской государственности, а стремление Украины в Европу есть не только стремление к связи с более развитой цивилизацией, но также желание освободиться от слишком братских объятий старшего, (а возможно, младшего) брата. Такое же явное несоответствие мнений наблюдается в отношении культурных явлений, что в полной мере обнажилось сейчас, в эпоху свободы слова. Например, Т. Шевченко, который в проукраинской среде имеет статус национального пророка, в пророссийской – зачастую трактуется, как бездарный поэтишка, богохульник, террорист, алкоголик и даже вурдалак (О. Бузина, «Вурдалак Тарас Шевченко»).

     Характерно, что обе стороны вполне искренни в своих убеждениях. Это свидетельствует о различном отношении к одним и тем же явлениям, которое проявляет себя в том, что разные люди придают существенно различающуюся значимость одним и тем же явлениям. Другими словами, люди обладают различающимися системами ценностей, через которые преломляется восприятие процессов и явлений. И характер этого преломления существенно различный. Общественные явления не поддаются рациональному анализу, и рациональным оценкам, так как связаны с моральными и ценностными аспектами. Значимость, система ценностей, мораль, представляют собой иррациональные составляющие нашего сознания, содержащие чувственные компоненты, которые формируются в условиях жизни конкретного этноса, класса, группы, семьи. Чувственное восприятие в принципе не может быть объективным. Скажем, событие, которое представитель большой нации воспринимает, как элемент геополитики, маленький этнос, объект этого события, может воспринимать как национальную трагедию. Русский и татарин не могут одинаково воспринимать факт взятия Казани и последовавшую резню, и это различие в исторической памяти будет, как пропасть разделять эти два этноса. Коренное различие между русским и украинцем состоит в том, что русский ощущает себя представителем имперского народа, а украинец – представителем народа, силой включенного в империю, и всеми силами пытавшегося сохранить свою самость. Поэтому начало украинского гимна «Ще не вмерла України…» очень точно отражает национальное мироощущение украинской нации – несмотря на все, пока еще не умерла и продолжает бороться. И ни слова о державе.

     У россиян часто возникает вопрос – а существует ли вообще такая нация – украинцы? Ведь все знают про общий корень обоих восточнославянских народов. Так зачем же делиться? Может быть следует, наоборот, объединяться в одну великую крепкую семью? Все дело в том, что национальная принадлежность находится в головах, и, как убедительно показано социологами, не существует объективных оснований для национальной самоидентификации. Это такая же иррациональная составляющая нашего сознания, как мораль, вера, ценности, мифология, смысл и цель жизни. И оказывается, что длительный исторический процесс этногенеза, специфические условия жизни, общественная практика формируют эту «национальную душу». И эта иррациональная «национальная душа» является несомненным и столь важным фактором социальной жизни, что в некоторые периоды определяет ход истории. Если отвлечься от генетических корней, то ядро русской нации формировалось в Москве – «плавильном котле» представителей разных народов, идущих на службу державе, и эта держава имела четко осознанный имперский вектор: Москва – третий Рим. Ключевые фразы российского гимна «Россия – священная наша держава» и «Нам силу дает наша верность Отчизне» отражают два характерных качества российской ментальности – державность (даже сакральность) и патернализм. Русы превратились в московитов, составивших ядро нового русского этноса.

     Ядро украинской нации формировалось в Диком поле, на окраинах (так называемых, украинах), куда уходили на вольные земли те, кто не желал терпеть притеснений и предпочитал свободу, хотя бы и связанную с риском. Из этих уходников сформировалось казачество, которое уже не только могло постоять за себя, но смогло отстоять свободу своей родины в борьбе с великими державами. Русы превратились в украинцев, возник новый этнос. Ядром нового этноса стало казачество, сообщившее импульс свободы всему населению региона. И не случайно гимн Украины завершается словами «…ми браття козацького роду». Это ментальное различие русского и украинского этносов усиливалось естественным механизмом расслоения: «государственники», элита устремлялись в Московию, а беглые крестьяне – на Украину. Формировались различающиеся типы национального характера, о которых можно говорить очень долго. Достаточно упомянуть, что Россия породила Белое движение, а Украина – батьку Махно. Для украинской традиции никогда не была свойственна сакрализация власти, даже самого высокого уровня.

     И еще один важный момент. Суровые условия формирования этноса определяют соответствующий тип национального характера. Характер владимиро-суздальских и московских русов формировался в условиях противостояния с Золотой Ордой. Паразитирующая нация в исторической перспективе не имеет никаких шансов противостоять народу, который успешно борется за свое выживание. Этот импульс развития, обретенный русами в борьбе и определивший народный характер, и народный дух нового этноса – русских, и вместе с тем, впитавший имперский дух Золотой орды, предопределил дальнейшую экспансию Москвы, последовавший имперский вектор развития и постепенный процесс превращения русских в титульную нацию государственников. И теперь уже русский бюрократ, клерк, взяточник-полицейский, не имеют никаких исторических шансов против таджика-дворника, кавказца-рыночника, армянина-строителя, китайца-аграрника – против тех, кто поставлен в условия выживания и кто в будущем будет определять характер новой волны этногенеза. Единственная национальная идея, которая надежно срабатывала на протяжении видимой нам истории – это идея выживания. И если этнос выжил, не исчез и не растворился, он обретает импульс развития, постепенно затухающий, если не получает подпитки в виде новых испытаний. Без испытаний этнос атомизируется, теряет активность, эволюционирует к состоянию пассивного паразита и исчезает. Народ становится нацией в результате сверхусилий, объединяющих народ.

     Приведенное выше сравнение двух близких народов, русских и украинцев, живших в одной стране, в одинаковых условиях, но демонстрирующих теперь диаметрально противоположные устремления, показывает, что воистину, не хлебом единым жив человек. Историческая память, мораль, система ценностей, народный дух – это составляющие общественного сознания, в терминологии марксизма. Почему же в СССР не сработало одно из основополагающих положений марксизма: общественное бытие определяет общественное сознание? Может оно ошибочное? Не совсем так. Общественное бытие, если бы его унифицировать и поддерживать,  в конечном счете определило бы общественное сознание, другими словами, общественное сознание советского народа  могло бы унифицироваться через достаточно долгое время при условии сохранения неизменного бытия. И на самом деле, определенная доля «советскости», общей для народов Союза, наблюдается. Но те же западные украинцы или прибалты все еще хорошо помнят действия заплечных дел мастеров из НКВД, их сознание существенно отличается от ментальности донецких стахановцев. Сколько требуется времени для полной унификации сознания и действительного объединение всех народов в один народ, и может ли история предоставлять такое время – вопрос открытый. Мое мнение на сей счет таково: перемены в способах производства и в организации общества происходят настолько быстро, что достижение полного соответствия между бытием и сознанием невозможно, так что общественная система всегда находится в состоянии большего или меньшего непрерывного изменения.

     Теперь обратим внимание на другой момент. После распада Союза резко изменились формы общественных отношений, но общественное сознание продолжало сохранять элементы «советскости», не позволявшие быстро перейти на более передовые общественные стандарты жизни. Если раньше, в период Союза бытие формировало сознание, то теперь, наоборот, сформированное сознание продолжает определять бытие, причина и следствие поменялись местами. Здесь имеет место явление инерции сознания, неспособность к быстрым изменениям, приводящее к его запаздыванию относительно бытия, при быстром изменении последнего. Общественное сознание всегда сохраняет инерцию предыдущего состояния. Как видим, в динамических общественных процессах вопрос об отношении общественного бытия и общественного сознания не столь однозначен.

     Эта преамбула написана отнюдь не с целью критики марксизма, а лишь для того, чтобы подчеркнуть два момента. Во-первых –  высокую роль общественного сознания или, для краткости, – менталитета, как исторического фактора развития. Опыт постсоветского периода в России наглядно продемонстрировал невозможность либеральных реформ в стране, где либерализм не присущ менталитету, хотя бы не большинства, но значительной части населения. Реформаторы, взращенные на марксизме, рассчитывали на то, что установив либеральный характер общественных отношений, можно достигнуть автоматического преобразования общественного сознания в духе либерализма. Но еще во времена Древнего Рима знали, что менталитет невозможно переделать так быстро, и радикальные реформы можно провести только силой, чудовищным принуждением. (Об этом же свидетельствует совсем свежий опыт России – индустриализация и коллективизация в СССР с лагерями и голодомором). Отсюда вытекает второй момент, который следует подчеркнуть.

     История представляет собой неустановившийся, переходный процесс. Особенность его состоит в том, что изменения в базовых основаниях общества – технологическом, организационном и ментальном, происходят существенно не синхронно. Как раз несинхронность между технологией и организацией легла в основу учения Маркса о движущих силах общественного развития. К сожалению, он не придал должного значения ментальному измерению, приняв как догму его вторичность, и тем самым сформировал, своего рода, технократический вектор мышления и практики (технологический детерминизм общественного развития и линейный его характер согласно «пятичленке» - первобытнообщинный, рабовладельческий, феодальный, капитализм, коммунизм). Для 19 века все еще было характерно мышление стационарными или квазистационарными состояниями, поскольку они легче поддаются описанию и осмыслению. Корни такого мышления уходят в глубокую древность, в мифологию и традиционную философию, во «вращение небесных сфер», незыблемость движения планет, в точном соответствии с таблицами Птолемея, в монотонное циклическое однообразие сельской жизни, на протяжении веков являвшейся основой благоденствия общества. Даже новатор Эйнштейн был настолько уверен в стационарности вселенной, что отбросил, как чепуху, вывод о ее нестационарности, следовавший из его же теории. Другой момент – стремление к поиску фундаментальных законов общественного развития. Убеждение в существовании таких законов, по-видимому, было связано с тем психологическим эффектом, который произвело открытие фундаментальных законов природы. Возникла уверенность, что должна существовать структура законов, соответствующих различным уровням развития материального мира, включая социальный. Нужно было только «найти звено, ухватившись за которое можно вытащить всю цепь». Маркс предположил, что такое звено – несинхронность развития технологии и организации. Спустя полстолетия Макс Вебер в работе «Протестантская этика и дух капитализма» убедительно продемонстрировал высочайшую роль ментального фактора в социальном процессе. Постепенно стали формироваться представления о более сложном, многовариантном и многофакторном характере развития. Но до настоящего времени во многих экономических моделях присутствует тип «рационального эгоиста», который логически просчитывает свои действия из соображений максимальной выгоды.

     Но представьте себе, как можно было бы убедить «рационального эгоиста» потратить самое дорогое, что у него есть – деньги, скажем, на строительство трансконтинентальной железной дороги, в те времена, когда все ездили на телегах. Прикинув стоимость строительства он, скорее всего, покрутил бы пальцем у виска. Ему потребуется наладить выпуск миллионов тонн рельсов, миллиардов шпал, паровозов, вагонов, и прочая и прочая. Что может подвигнуть на это? На самом деле, очень простая вещь – мечта. Мечта не входит ни в одну экономическую модель, потому что она иррациональна, но именно она производит революции в экономике. Человек, хотя бы один раз ездивший на поезде, или хотя бы  увидевший поезд, испытывал чувство непреодолимого восторга, становился свидетелем чуда, меняющего сознание. «Веселится и ликует весь народ…», «быстро лечу я по рельсам чугунным, думаю думу свою…». И это – дума человека с уже измененным сознанием. Мечта – мать идеи. А идея – мать новой мечты. Идет эскалация процесса. Идея, воплощенная в технологии, эстетика огромной скорости тысячетонных масс, непреодолимая сила пара, меняют сознание. Уверенность, что именно это есть нечто несомненное и надежное, создают мечту – образ Земли, охваченной сетью железных дорог с мчащимися поездами, образ вдруг расширившегося почти беспредельно доступного пространства – эти эстетические иррациональные чувства оказались способны подвигнуть человечество на гигантское преобразующее усилие. (В годы железнодорожного бума сеть дорог росла со скоростью примерно 100 км в день). Идея, воплощенная в технологии становится движущей силой, определяющим фактором развития, когда происходят революционные преобразования технологии, организации, ментальности. Но эта идея вначале должна быть принята, если не всеми массами, то хотя бы небольшой группой апологетов, прежде всего, интеллектуалов, элиты, сверхусилием создающих импульс дальнейшего развития идеи. Все изменения вначале происходят в головах, а лишь затем воплощаются в материале. «У меня есть мечта», сказал Мартин Лютер Кинг, и его мечта стала мечтой множества людей и необходимым началом реального социального процесса воплощения этой мечты в жизнь. Все социалные процессы также начинаются с мечты, переходящей в идеи. Не потому ли таким успехом у народа пользуются популисты, обещающие молочные реки и кисельные берега, а также процветают обманщики, использующие доверчивость народа и его стремление к мечте.

    

     Многовариантность развития во всю силу продемонстрировал двадцатый век. Индустриальная система производства могла существовать и в капиталистическом и в социалистическом варианте, а сам социализм мог быть и «с человеческим лицом», как в Чехословакии, и со «звериным», как в Кампучии. Становилось ясно, что качество социалистического «лица» тесно связано с менталитетом народа, с историческим путем, который прошел народ, с характером и способностью к адаптации в сложившихся условиях, с его умением противостоять давлению со стороны режима.  Для развивающихся стран уровень и характер менталитета стал важнейшим фактором, определяющим их способность поддерживать восходящую тенденцию развития, без социальных потрясений и скатывания к варварству. Подобно тому, как огромное многообразие человеческих характеров по разному влияют на судьбу людей, столь же большое разнообразие национальных ментальностей оказывают влияние на судьбу народов.

     Роль ментального измерения, как фактора социального развития, все еще недооценена. Определяющими, в представлении большинства (не без влияния марксизма) продолжают оставаться уровень технологии и организация. Бытует убеждение, что при помощи хорошей организации можно управлять государством, как кораблем, и только недостает нового русского Петра или хотя бы Пиночета, который железной рукой наведет порядок, пересажает коррупционеров, и ветер перемен наполнит паруса стагнирующего общества. Тот, кто так думает, пусть ответит на простой вопрос: почему вера в некое существо, непорочно зачатое, затем распятое и, наконец, воскресшее, стала средством объединения народов, причиной войн и социальных катаклизмов, возникновения новых государств и передела мира? Почему, за одно лишь сомнение в верности «единственно правильной идеологии», человека могли превратить «в лагерную пыль»? Почему могли без тени сомнения уничтожаться целые народы по признаку инакомыслия? И почему страдает «бедный» русский народ не из-за того, что не хватает хлеба и зрелищ, а только лишь из-за того, что не хватает «новой русской идеи»?

     Вопросы – риторические. Все решения человек принимает, опираясь, прежде всего, на свое миропонимание и мировосприятие, то есть на свой менталитет. А все последующие события – это следствия решений людей. Менталитет – это внутренний мир человека, представляющий для него наибольшую ценность. Именно он – основной фактор общественной активности. Другой вопрос, что формируется он, в том числе, а в ряде случаев – в наибольшей мере, через материальные аспекты жизни, и по этой причине он неотделим от бытия, и его нельзя рассматривать в отрыве от бытия.

     Но с другой стороны, существуют вопросы не столь риторические. Например, почему победа божественного над земным, завершилась вполне земными кострами инквизиции? Почему социальная помощь неотвратимо ведет к социальному иждивенчеству? И почему «одним исполнением религиозно-нравственного закона» невозможно  достичь «всего того блага, которое тщетно обещают все политические, а также и социалистические учения», как в этом пытался убедить человечество Лев Толстой? В этих и аналогичных вопросах поднимается проблема эволюции ментальности, эволюции идей, возникающих во всем своем блеске и чистоте, а затем начинающих взаимодействовать с грубой реальностью. Знание закономерностей этой эволюции дало бы возможность сразу увидеть в большевистских лозунгах грядущий оскал колымских лагерей.

     Основатель социальной психологии, Г. Лебон, имевший большой опыт общения с разными народами, считал, что «душевный строй каждого народа столь же устойчив, как его анатомические особенности, и из него происходят его мысли, чувства, верования, учреждения и искусство… Учреждения народа составляют  выражение  его души,  и что  если  ему бывает легко  изменить их внешность,  то  он не может изменить их основания… Во всех проявлениях жизни  народа мы всегда находим, что неизменная душа этноса сама ткет свою собственную судьбу». Лебон прав во всем, кроме одного – душевный строй, или по-нашему, ментальность народа, все же не столь устойчива, как его анатомические особенности. За столетие с небольшим, прошедшее после исследований Лебона, мы можем воочию убедиться в существенных изменениях в ментальности народов, им описанных. Ментальность каждого народа несет отпечаток его исторической судьбы. Это прослеживается по истории близких народов, а еще лучше – двух частей одного народа, которые с какого-то момента стали развиваться по различным векторам. Мы отчасти это увидели на сравнении истории русских и украинцев. Еще большее различие демонстрирует ментальность жителей северной и южной Италии, Англии и Франции, различных частей Бельгии, Китая, даже Кореи, разделенной совсем недавно.

     Важнейшее свойство (или роль) менталитета состоит в том, что, будучи целиком сформированным в прошлом, даже в очень далеком прошлом, он управляет нашим будущим. Изречения типа: «Будущие поколения будут расплачиваться за ошибки прошлых» или «Военные всегда готовятся к прошедшей войне», как раз об этом свойстве. Почему именно сейчас этот аспект становится все более актуальным? Трагичность такого положения вещей стала особенно очевидна после двух мировых войн и Карибского кризиса 1962 года. Существуют, по крайней мере, две причины этого явления. Во-первых, скорость изменения уровня технологий достигает таких величин, что менталитет не способен достаточно быстро адаптироваться к этим изменениям, нарастает опасный ментальный разрыв. (Чтобы убедиться в этом, достаточно почитать «Майн Кампф» Гитлера, на который, тем не менее, «купился» немецкий народ. Впрочем, незадолго до этого в 1904 году представители этого же народа устроили геноцид двух африканских племен – гереро и нама). При дальнейшем ускорении развития этот ментальный разрыв может превратиться в опасную ловушку для человечества. Другой важный момент – иррациональность ментальности. Отмеченная М. Вебером рационализация социальных процессов, как одна из главных тенденций исторического развития, все же весьма относительна. Скажем усиливающиеся в наше время процессы национальных размежеваний, усиление религиозного фундаментализма, антиглобализма или, наоборот, стремление влиться в Европейский союз, явно имеют иррациональный характер, даже в среде высшей политической элиты. Любые процессы, связанные со смыслом или целями, имеют иррациональную составляющую. Мощные вспышки социальной активности, массовые выступления народа, революции, другими словами, события исторического масштаба, все сплошь иррациональны, потому что иррационален сам человек. На первом месте по силе своих проявлений стоит именно иррациональная, ничем не мотивированная активность, из которой происходят вспышки этногенеза, великие переселения народов, великие открытия меняющие лицо цивилизации и все великие проявления человеческого духа, знаменующие вехи истории. Ритмы накопления и разгрузки энергии, стремление к переменам, завышенные ожидания, призвание, способность воспламеняться сумасбродной идеей – свойства присущие социуму и берущие начало в глубинах  ментальности и биологической природы человека. Производительные силы и производственные отношения, человек, как винтик экономического механизма или «рациональный эгоист» – элемент рыночной системы, все это сдувается ветром перемен под влиянием одной иррациональной идеи, объединяющей массы и канализирующей накопленную энергию, ненависть и ожидания народа, под чутким руководством популистов и авантюристов, использующих механизмы массового сознания. Именно иррациональность становится фактором непредсказуемости социальных процессов, несоответствия очевидной простейшей логике. (Показателен следующий пример: после убийства в Сараево эрцгерцога Франца Фердинанда, мировые биржевые индексы даже не вздрогнули. Никому даже в голову не могло придти, что «на носу» мировая война, настолько нерационально это выглядело и воспринималось). В общем и целом – свойства ментальности народа оказываются фактором, определяющим свойства общества – организацию, тенденцию к возвышению или к деградации, способность к самоорганизации, к принятию новых идей, к активности.

     Начиная с 20 века, человечество вошло в новую стадию своего развития – стадию хронически неустановившегося переходного состояния и все возрастающего внутреннего несоответствия базовых измерений социума – ментального, организационного и технологического. Это связано, прежде всего, с консервативностью человека, как биологического вида и взрывообразным ростом  знаний и технологического могущества. Неадекватность восприятия существующих и грядущих перемен, происходящая из неспособности к быстрой ментальной адаптации, проявляет себя в тенденции к хаосу, неопределенности, расщеплении сознания в диапазоне от «назад в природу» и «спасайся, кто может» до вожделенного ожидания слияния человека с искусственным интеллектом и наступления новой эры – бессмертия в форме информационной сущности. А еще – в подсознательном ожидании конца – то ли света, то ли человечества, то ли цивилизации, то ли веселой и сытной жизни. Одни ищут спасение в религиозном фундаментализме, другие – в трансгуманизме, третьи – в традиционализме и консерватизме, четвертые, не задумываясь над проблемами, делают деньги и на фундаментализме и на всем остальном, а пятые – живут, как испокон веков жили их предки, беспокоясь только о хлебе насущном и дне сегодняшнем. И весь этот спектр состояний сегодня можно найти в пределах даже не страны или города, а в пределах одной семьи. Но проблема не только в повышенной тревожности. Проблема в том, что всякая повышенная тревожность отражает реальные основания. И эти основания существуют – человечество сидит на ядерной пороховой бочке в полной готовности в любой момент зажечь фитиль. И мир оказывается в полной зависимости от уровня осознания личной ответственности за свои поступки членами политической элиты. Человеческий фактор приобретает первостепенное значение, потому что в руках одного человека может быть сосредоточенна колоссальная разрушительная или созидательная мощь. Таким образом, человеческий (ментальный) фактор является не только фактором социального развития, но и фактором цивилизационных рисков.

     Эта книга – первая часть работы, посвященной социальным явлениям с акцентом на ментальный фактор. Она представляет собой попытку спокойно, не торопясь разобраться в механизмах социальных процессов, более четко выявить роль человеческого фактора, а конкретней – общественного сознания или ментальности, как фактора социального процесса. (Во второй части будут рассмотрены цивилизационные риски и их связь с человеческим фактором). Огромный объем существующего исторического материала привел к необходимости изложения материала в довольно общем виде, но общие выводы иллюстрируются конкретными примерами, хотя очень ограниченно, так как в противном случае невообразимо вырос бы объем книги. Именно на разумное ограничение объема не в ущерб содержательности были направлены значительные усилия. В тех случаях, когда речь идет о сущности явлений, изложение ведется более подробно и лучше иллюстрировано. Большее внимание уделялось методологии рассмотрения социальных процессов, как сложного и многомерного явления взаимодействия различных составляющих с непрерывно меняющимся характером причинно следственных связей, определяющих факторов процесса, обратных связей, фазовых сдвигов и нелинейных явлений. Сделана попытка систематизировать эти особенности социальных явлений с использованием общесистемного подхода и достижений естественных наук. С другой стороны, затронуты такие, достаточно интимные явления, как скажем, душа, в качестве социального фактора. Повышенное внимание уделено асинхронности процессов, протекающих в различных социальных измерениях, тем многообразным последствиям, которые она вызывает, а также вопросам выявления определяющих факторов социального развития, которые могут меняться на различных стадиях процесса. В этом отношении данная работа может заметно отличаться по характеру и стилю от «привычных» работ по социологии, имеющих дело, прежде всего, с предметом изучения, а не с общими явлениями. Цель данной работы направлена на достижении более глубокого понимания социальных явлений, имеющего в том числе, практическую ценность.

     Я старался писать, по возможности, в легкой, доступной и логичной манере, в расчете на широкий круг читателей, тем не менее, не в ущерб содержательности и обоснованности. Отдельные разделы обладают достаточно высокой самостоятельностью, так что их можно читать раздельно. В связи с необходимостью достижения самостоятельности отдельных тем, пришлось пойти на некоторые неизбежные повторения. Но менее подготовленному читателю, интересующемуся данной темой, я бы рекомендовал читать все подряд, так как изложение обладает общей логикой и внутренними связями.

                                                                                                        (Продолжение следует)

 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка