Онтологические прогулки

 

 

       - Я приглашаю Асура Ништи продолжить свидетельские показания, прерванные вчера в связи с разъяснениями единственного положительного мнения другого свидетеля относительно жизни и деятельности обвиняемого Заратустры.

       - В прошлый раз я остановился на том, что все семеро участников нашего похода продолжили поиски учителя. Как и говорил охотник, на пути к вершине мы обошли небольшое горное озеро и поднялись к источнику. От источника уже было видно нахоженную тропу, которая вскоре привела нас к пещере Заратустры.                                                                                    

         Мы долго стояли у входа и перешептывались, но ни у кого не хватало решимости войти, пока один из нас всё таки осмелился спросить в полный голос: ,,Есть ли тут кто-нибудь?” За нашими спинами прозвучал ответ: ,,Зачем вы ищите днём кого-то в темноте?” Мы в испуге обернулись назад и увидели человека лет шестидесяти, он держал посох, но не опирался на него, ибо твёрдо стоял на ногах. Один из нас сказал: ,,Мы настолько слепы, что не видим даже днём, поэтому искали вас в горах больше месяца, и если бы не ваш ученик, который живёт у водопада, то никогда не нашли бы вас.” А другой из нас добавил: ,,Мы желаем прозреть, вы – великий учитель, который поможет нам преодолеть самих себя!” ,,Не льстите и не лгите мне, - сказал человек с посохом, - вы всё время сомневались во мне и сомневаетесь теперь. Вы не так рады, как напуганы нашей встречей, но разве стоит чего-нибудь человеческий страх, он не более как продолжение вашей глупости?!”                                                                                   

           Далее он говорил, что недоверчивость – это признак разума, но то, как сомневается большинство людей, это скорее безумие, нежели здравомыслие, ибо люди во всём и всех ждут оправдания своих надежд и не видят того, что есть на самом деле. Ещё он сказал, что подлинное сомнение - это проверка чувств и связанных с ними мыслей, словно нужно взлететь над ними и увидеть их с высоты. Но потом он заявил, что вряд ли кто-то из нас по-настоящему испытывал свои чувства и мысли, скорее чувство для нас – это уже доказательство, и мы ещё наверняка гордимся, когда говорим за свои мысли,  подсказанные сердцем. Он призвал нас посмотреть на него нашими собственными глазами, а не глазами надежд, и предложил знакомиться, называя себя Заратустрой.                       Когда мы познакомились с ним и показали наши талисманы, Заратустра узнал нас, он вспомнил фонтан на городской площади и наши глаза, сверкающие тогда ярче кристаллов горного хрусталя. Заратустра так же припомнил, что нас тогда было больше, и с нами была черноволосая девочка. Мы рассказали ему историю наших похождений и причины отсутствия остальных товарищей, на что он в задумчивости ответил: ,,Кто жаждет, тот напьётся.”                                       Заратустра предложил нам, если мы желаем быть с ним, свою просторную пещеру, но для этого мы должны были носить воду, искать хворост и всё, что есть съедобного в горах. Глядя на наши не особо довольные лица, ибо мы ожидали какого-то волшебства, даже  относительно пищи, он заявил, чтобы мы не ждали от него надуманных чудес, потому как сама жизнь уже и есть чудо. Двое из нас сразу разочаровались в Заратустре, ибо желали найти такого учителя, который мог бы открыть им тайну эликсира бессмертия, или, по меньшей мере, научить ходить по воздуху и летать на облаках. Они демонстративно отправились на поиски истинного учителя. Надо сказать, Заратустра ничем их не удерживал, он спокойно проводил их взглядом, хотя было очевидно, что они скорее погибнут в горах, нежели найдут того, кого ищут. Когда они ушли, единственное, что он сказал нам о них, было то, что если человек от всей души чего-то желает, то даже заблуждение может привести его к истине.                            

        Близился закат, и нам ничего не оставалось делать, как приступить к делу: двое, Омар и Этан, пошли за водой назад к источнику, а Марат и Анаур отправились на поиски хвороста, я же остался с Заратустрой обустраивать наше место в пещере. Мы устелили солому вокруг предполагаемого места для костра, потом Заратустра дал мне пару овечьих шкур на тот случай, если кому-то из нас будет ночью сильно холодно. Он сказал, что эти шкуры ему подарил один пастух и с иронией добавил, что каждый пастырь с любовью заботится о своих овцах, чтобы в итоге содрать с них шкуры. Когда все собрались, мы разожгли большой костёр, дабы немного обогреть пещеру. Приготовили скромный ужин и, отведав того, что бог послал, сели вокруг огня.

          Заратустра сел рядом с нами, внимательно всмотрелся в наши лица и сказал нам следующее: ,,Вы вошли в мою любовь и вы вольны из неё выйти. Я не буду преследовать вас из-за своей любви и считать, что вы мне чем-то обязаны. Так же и вы не думайте, что я обязан вам за то, что вы вошли в мою любовь. Я не пастух и вы не овцы, все мы люди, которые вольны думать о самом сокровенном и идти туда, куда пожелает душа. Я не продавец тайн и не источник вдохновений для вас. Вы сами для себя и есть то озеро, из которого хотите напиться, но вы об этом не знаете и пришли жаждущие ко мне”. После этих слов мы все насторожено переглянулись, а Заратустра продолжал: ,,Через сознания живых существ Бог общается с Собой. Вы можете называть Его вселенским Разумом, или Универсумом, или как-то ещё, главное не в том, как вы Его назовёте, а то, что есть такого важного и ценного в ваших сознаниях для Его общения с Собой?! Вы – маленькие зеркала из одного большого зеркального шара, каждое зеркало отражает окружающий мир, собирая его в единый образ в сознании Бога. Так Бог познаёт Себя, как мир и его творца”.          

           Далее Заратустра рассказал нам притчу, после которой совершился переворот в наших головах: ,,На другом краю земли жило свободное племя. Люди в этом племени жили одной большой семьёй, занимаясь охотой и собирательством. Вели они подвижный образ жизни и большую часть земного года следовали за бизонами, разбивая стоянки у их новых пастбищ. Когда приходили холода, племя уходило в горы, где в глубоких ущельях они были защищены от суровых зимних ветров.            

          И вот однажды, в один из длительных зимних вечеров, вождь племени вызвал своих соплеменников из тёплых юрт и велел разжечь в центре их лагеря большой костёр. Все, кроме спящих маленьких детей, вскоре собрались под открытым звёздным небом в тесный круг у разведённого огня. И тогда вождь рассказал им о видении, которое было у него, когда он курил свою трубку.                                 

 

       В момент забытья от дыма сон-травы он вдруг ясно увидел огромный шар света, который летел в темноте пустого небесного пространства. Потом этот шар, словно ударился о нечто незримое в небе и разлетелся на несчетное количество светящихся осколков. Вождь показал рукой на звёзды и сказал, что тогда он понял: они и есть осколки увиденного им великого ока Небесного орла, которое было способно охватывать всё прошлое, настоящее и будущее бытия. И теперь, когда соплеменники собрались у большого костра, он и в их глазах ясно увидел осколки того же огненного шара, который разбился в его видении. 

           После некоторого молчания, вождь обратился к братьям и сёстрам, сидящим у огня, с просьбой помочь оку Небесного орла восстановить картину мира, ибо если они не соберут осколки своего виденья воедино, то забудут своё прошлое, не сохранят настоящее и потеряют будущее. Подобно звёздам, отражающим мир вокруг себя, вождь предложил им сложить свои образы мира, увиденные в танцующем огне, в одно большое представление, которое и будет неким единым взглядом Небесного орла на мир.                        

           Через продолжительное время всеобщего молчания, когда были подброшены в затухающий костёр новые вязанки дров, люди племени начали рассказывать, что увидел каждый из них в зеркале огня. Одни рассказывали, как языки пламени вели напрямую разговор с их сердцем, другие передавали увиденное в огне через песни и танцы, третьи описывали свои видения в ярких красках, четвёртые проникали взглядом в суть вещей, пятые видели жизнь на земле с птичьего полёта, шестые по-детски радовались торжественному всеобщему настроению и только вождь ронял слёзы и молчал. Потом, когда все высказались, он встал и сказал своим соплеменникам, что его слёзы, пока он слушал, были сладкими, как мёд, ибо до сих пор они умели вместе жить, теперь же они умеют вместе быть!”                            

         Эта притча вызвала у каждого из нас множество необычных и в то же время очень близких душе мыслей. Мы почувствовали что-то  родственное друг другу, но не могли это определить в своих умах и воспринять всем сердцем. Все хотели о чём-то спросить Заратустру, но не могли собрать свои мысли воедино. Он  внимательно смотрел нам в глаза, и мы ещё сильней запутывались в непонимании своих чувств. Тогда Заратустра бросил в костёр щепотку соли, пламя с треском встрепенулось и мы перенесли всё своё внимание на огонь. Наши взоры ловили с жадностью каждое движение танцующего пламени, при этом оставаясь исступлённо неподвижными. Мы смотрели в огонь до безумия, и, наверное, в итоге сошли бы с ума, если бы не наши слёзы, переходящие у некоторых из нас в рыдания. Я не знаю, из-за чего это всё происходило с нами: то ли от яркого пламени, или от гипнотического воздействия на нас Заратустры, или ещё от чего-то, но я чувствовал облегчение, словно отпустил чуждый груз, который называл своею волей, и без усилий поплыл в золотом водовороте восторженных чувств. Мои товарищи испытывали нечто подобное, глаза их источали слёзы, а тела покачивались, подобно языкам пламени.              

            Когда Заратустра вновь начал  что-то нам рассказывать, во мне всё содрогнулось и я, поначалу, даже не мог понять, о чём он говорит, ибо в моём восприятии всё так сильно увеличилось, что звучание его голоса превышало понимание его слов. Пещера, в которой мы находились, для меня как-то расширилась, я осмотрелся и залюбовался танцующими на сводах пещеры тенями. Каждая деталь, каждый камушек стали для меня в тот момент чем-то особенным и значительным. Может быть, Заратустра что-то подсыпал нам в еду,  потому что приготовлением пищи  занимался только он? Но, как бы там, ни было, мне тогда стоило некоторых усилий, чтобы сосредоточить своё внимание на его словах. И, когда мне это удалось, на меня в ответ на то, о чём он говорил, хлынул поток образов, догадок, мыслей, которые, как мне казалось, изливались на меня откуда-то сверху. Заратустра рассказывал нам о том, что мирское воспитание и обучение человека, живущего в нынешнем обществе, имеет своей целью сокрытие от него самого его внутренней реальности. Человек, в итоге всех этих манипуляций, должен почувствовать себя таким, каким его хотят видеть другие, но только не самим собой. Если же в нём сильна тяга к самопознанию, ему придётся идти в обществе всему вопреки и несмотря ни на что, иначе он завязнет в болоте всевозможных внушений, а их в мирской жизни гораздо больше, чем он может себе представить. Ведь тяга человека к одиночеству и самодостаточности осуждается обществом, как отчуждённость и равнодушие к ближним и его проблемам. Однако только в уединении, вдали от подстёгивания навязанных общественной жизнью обязательств, возможно понять себя и разобраться в том, как и где тебе жить дальше.                                    

          Ещё Заратустра говорил, что на земле может быть две общности людей, одна -  сформированная естественной необходимостью, и другая – созданная каким-нибудь пастухом, которую впоследствии называют каким-нибудь государством, а пастуха с его свитой – каким-нибудь правителем и его министрами. Они, после многих кровавых дел, твердят загнанным в города людям, что каждый человек имеет право на личное счастье и дарят им его иллюзию. Так, живя в стойле для скота, люди пытаются быть счастливыми, не спрашивая себя, о каком счастье идёт речь: о счастливой возможности приспособиться и получить подачку, или о счастье иметь силу и мужество жить свободно на земле? Но пастухи кнутом и пряником ловко отделили ум человека от его души, а тело от его сердца. Они даже убедили человека в небесном наказании души за его непослушание, а сами усыпили её мертвецким сном, и если какая-нибудь душа начала приоткрывать глаза, то самое лучшее, что они могут ей предложить – это монастырь.                                                      

          Потом Заратустра вдруг обратился к нам с вопросом: ,, О чём важном может сказать человеку его внутренняя реальность?” И, видя нашу растерянность, ибо нам в тот момент приходило в голову всё, что угодно, он сказал, что, прежде всего, она говорит человеку о его незнании, а также о его уязвимости. И, объясняя сказанное, он продолжил речь свою: ,, Есть мудрая мысль, пришедшая к одному философу из глубины его опыта и высказанная им, как откровение: ,, Я знаю только то, что ничего не знаю.” Для некоторых людей смысл этих слов кажется абсурдным, но если человек честно спросит себя, что есть его знание, он поймёт, что это всего лишь словарь понятий, раздача имён многим наблюдаемым процессам без доподлинного знания их причин. Обучение, которым гордится человек – это всего лишь ограничение глубины его опыта, ведь в опыт можно погружаться бесконечно, но человек хватается за спасительный круг имён и болтается на поверхности того, что он называет своим знанием. Так он спасается в страхе от бездны бытия. Но возьмём, к примеру, понятие смерти, которое вызывает у людей один из самых парализующих страхов, это понятие сначала ограничивает, а потом полностью разрушает в них чувство перетекаемости их бытия в другие формы жизни. Они своей иллюзией конца жизни лишают себя осознания вечности. Понимание своего незнания и собственной ежесекундной уязвимости – это начало подлинного знания, ибо только опыт, а не слова может на самом деле чему-то учить человека, пока, в последствии, он не откроет для себя, что движущееся в нём бытиё неуязвимо в главном – в его душе, а настоящее знание сокрыто в глубине  переживания! Смотрите сейчас, насколько возможно, сосредоточеннее в огонь и вы увидите там нечто большее, чем знали прежде”. И мы опять смотрели в огонь до исступления, перешагивая через порог своего сознания в некую притягивающую к себе бездну. Мы не знали бояться нам или радоваться тем новым необъятным завораживающим чувствам, которые пришли из огня и разожгли в нас безудержную страсть к неизведанному. Каждый из нас, словно Икар, летел с горящими крыльями в некую пропасть, хотя казалось, что пропасть – это всего лишь собственный страх. Не смотря на жар, исходящий от костра, мы дрожали то ли от восторга, то ли от перевозбуждения, связанного с множеством новых мыслей, или от впечатлений, полученных от долгого смотрения в огонь, так, что от всего этого возникла необъяснимая тревога, ибо, где кончается понимание, там начинается страх. Тогда-то  ко мне и закралась мысль, что Заратустра колдун и одержимый огнепоклонник.

       - Что скажет Заратустра на выдвинутое обвинение в колдовстве?

       - Хочу сказать, что Асур хороший ученик, я бы даже сказал талантливый ученик. Видимо он сильно хотел услышать, как я буду говорить со спящими и что из этого выйдет. У него с его товарищами на вашей рыночной площади ничего не вышло, поэтому он решил через слушания в суде узнать, как это получится у меня. Но я хочу его сразу разочаровать: спящего можно только толкнуть, а уж о том, как спящий человек расценит то, что его хотят разбудить, не стоит даже говорить, ибо даже в одном из ста случаев он хоть бы не поспешил разгневаться. Для тех, кто затеял этот суд – это всего лишь необходимая красочная постановка, укрепляющая сновидения тем, кто и так уже погружен в сон. Меня можно было бы удавить ещё там, в горах, или отравить в тюрьме до суда, но им нужен спектакль по убеждению других, что они живут наилучшим образом под покровом справедливости. Так же, как в государственных учебных заведениях твердят: ,, Повторение – мать учения!”, кое-кому нужны повторяющиеся нашумевшие дела искореняющие инакомыслие у тех, кто нежданно проснулся. Ведь в нынешнем ловко обустроенном обществе понимание – как ясномыслие – уже не нужно, необходимо подражание. Но когда тринадцать молодых людей, наречённых гражданами добропорядочного государства вдруг покидают свои семьи и уходят из города в поисках других знаний и другой жизни – это не может остаться незамеченным, и требует демонстративных переубеждений. Их, конечно же, надо вернуть на ту дорогу, которая была для них проложена, ибо ослушание может стать заразительным. Однако я могу твёрдо сказать, что тот, кто вдохнул свободы и открыл свой внутренний мир, никогда не останется прежним. Так и эти молодые люди: одни не вернулись вовсе, а те, кто возвратился, уже никогда не будут считать приготовленную для них дорогу, что это их путь. В горах они столкнулись с множеством трудностей и благодаря ним преодолели свой сон и открыли в себе дух воина. А воин либо живёт свободно, либо за неё умирает. Третье состояние только для трусливых выродков, ибо трусость – это потеря всех достоинств. Многоуважаемый суд может меня считать кем угодно, но настоящее преступление против человека –  когда его превращают в раба, ведь даже смерть – это всего лишь переход, а рабская жизнь – многолетний ад гниения.             

В одно время я десять лет странствовал по городам – этим загонам для дураков, где они существуют в своих каменных клетках. Среди дураков я встречал и хитрых дураков, но и над хитрецами есть ещё более лукавая кучка одержимых безумцев, хотя никто из них, конечно же, себя таковыми не считает. Но для меня и эти последние такие же глупцы, ведь они опьянены волей к власти, хотя человек, если он не прельщается иллюзиями, может владеть лишь собственной душой, да и то, только временно, пока она не перейдёт в иное, только для неё открытое бытие. Глядя на то, как самые изощрённые в своём безумии дураки оглупляют и организовуют толпу других дураков, я не переставал удивляться, насколько просты и в то же время действенны их способы порабощения людей. Как ни странно, но взаимоотношения в так называемом культурном и цивилизованном обществе, были построены на примитивном побуждении человеческого ума – на его стремлении к наживе. У некоторых животных есть то же стремление запасаться продуктами на зиму или отъедаться, дабы накопить перед холодами побольше жиров, но ум цивилизованного человека, похоже, потерял в этом деле всякие границы. Даже сама эта кучка безумных хозяев не перестаёт меня удивлять тем, насколько у них левая целеполагающая часть мозга опережает правую обозревающую часть мозга, насколько в их уме нет равновесия, что они и сами для других дураков яркий пример вездесущего успеха, доросшего до космических масштабов. У жажды к наживе теперь много имён: слава, успех, продвижение, чин, предприимчивость, лидерство, учёная степень, банкирство, слуга народа и прочее. Пёстрым морем лжи затоплены улицы городов и я даже слышу как её волны хлюпают в головах присутствующих здесь на суде людей.

          Бывает так, что для передела власти хитрых дураков над полезными дураками, истинные хозяева устраивают смену декораций через революции и войны, и тогда, конечно же, без особых церемоний летят на плахах головы, неугодных вешают и расстреливают, отправляют в тюрьмы и психбольницы. Но лукавые хозяева понимают, что одним страхом нельзя добиться полной власти над людьми. Разделение и стравливание людей может привести к обратному эффекту, и люди, столкнувшись лбами, могут вдруг прозреть к тому, что они делают, и объединиться против видимой причины страха. Поэтому метод ,,разделяй и властвуй” князья мира сего применяют в уме человека, разделяя его в самом себе на множество мелких противоборствующих в своих желаниях я. И это они делают весьма успешно – всеми гипнотическими способами нынешней культуры. Сверхзадачей их невидимой войны является создание в каждом человеке крепкой иллюзии о самом себе, так называемого эго, благодаря которому человек закроет глаза на то, что он не хозяин множеству своих разрозненных я. Лукавая кучка одержимых безумцев, жаждущая абсолютной власти, занялась тонкой алхимией, они выращивают в людях ложное я и его мелких последышей. В результате, для человека теперь важнее то, что о нём скажут другие, нежели знание самого себя. Так поддерживается всеобщий взаимоконтроль. Маска человека, называемая личностью, стала условием его успеха и мнимого личного счастья.                                 

      Вот и на этом суде эго каждого присутствующего здесь человека поддерживается иллюзией справедливого осуждения инакомыслия, хотя свободомыслие и у вас считается допустимым, но только в разумных пределах, пока оно не переросло в инакобытие. Именно из-за другого - свободного бытия - устроен весь этот спектакль по его оклеветанию. И я всех присутствующих здесь, прошу, хотя бы на мгновенье, осознать, кто в вашем уме осуждает меня, разве это не ваше эго, которому вы по вашей глупости служите, и которое подчинено кому-то вне вас?

- Мы внимательно выслушали обвиняемого Заратустру, и я, как судья, напоминаю, что вопросы на суде задаёт обвиняющая сторона, а не ответчик.

- То есть вы хотели сказать, что тот, в кого бросили комок грязи, должен для начала отмыться!

- Молодой человек, сидящий на заднем ряду, вам не давали слова, если вы позволите себе ещё что-нибудь подобное, вы будете выведены из зала суда. Мы пригласили известного психолога Леви Шумшела прокомментировать всё сказанное сегодня. Прошу внимательно выслушать его независимую оценку.

- Поведение молодых людей, их мотивы, а так же сокловенные желания достаточно ясны. Я думаю они были так же ясны и самому Залатустле, ибо что может быть непонятного в том, когда молодёжь ищет чего-нибудь новенького и особенного, дабы почувствовать себя выше свелстников и доказать милу, а главное себе, что ты гелой, достойный славы. Понимая это, Залатустла, как опытный искуситель довелчивых душ, начал всеми доступными для него способами лазлушать пливычные им взгляды и менять их ценности на свои. По сути, он челез гипнотические воздействия стилал с умов молодых людей их знание и записывал своё. Залатустла не какой-нибудь там лелигиозный фанатик или сектант, он опытный оделжимый лазлушительными идеями злоумышленник. Видимо у него есть свои счёты с доблополядочным человеческим обществом.                     

Как специалист, я могу детально пояснить многоуважаемому суду способы гипнотического воздействия обвиняемого на умы постладавших молодых людей. Залатустла не случайно ночью у костла начал своё облазно-словесное воздействие на сознание плишедшей к нему молодёжи. Единственный источник света помогал отшельнику соследоточить внимание молодых людей на его смысловых установках. Заклывая их клитическое мышление чувствами самоощущения, Залатустла многосмысловыми лечами подводил малоустойчивые умы к нужным для него выводам. Тот факт, что постладавшие не могли соблать свои мысли воедино и от взгляда отшельника ещё сильней запутывались в непонимании своих чувств, говолит о том, что они уже были под контлолем Залатустлы. Далее, вводя их сознания, челез соследоточение на огне, в тлансовое состояние, он лишил их собственной воли и полностью поглузил в гипнотический сон, который один из постладавших назвал водоволотом востолженных чувств. Потом, тот же постладавший, лассказывал о некоем необыкновенном ласширении восплиятия, последовавшем за их слёзной истелией и телесными покачиваниями. Здесь  не исключаю того факта, что Залатустла, лади исключительного эффекта, мог действительно, как подозлевал постладавший, подсыпать в еду налкотического зелья. Налкоманы в своих пелвых налкотических опытах тоже испытывают нечто подобное, и в итоге слепо устлемляются от леального мила в свою иллюзию. Вообще, все эти плизывы вести себя в обществе всему напелекол, являются одним из методов пелеплогламмилования. Ибо, обособляясь и отвелгая блага общества, молодой человек начнёт невольно плобуждать в себе дестлуктивные животные инстинкты, что в свою очеледь лазлушит в его памяти пливычные схемы поведения, связанные с положительным воспитанием.

Намелено говоля своим ученикам о их незнании, Залатустла тем самым уже подготавливал их к чувству психологической неустойчивости, котолая конечно же плидёт к ним после потели ими плежних целей и нолм поведения. Об их уязвимости, особенно пелед таким чалодеем как Залатустла, можно  даже и не говолить, потому что они и так уже были достаточно напуганы необычными и в то же влемя опасными для них чувствами и мыслями.

            Залатустла всеми способами сгущал класки в умах молодых людей и выставлял госудалство как великого монстла, котолый губит своих глаждан, лишая их лазума и плевлащая в некие механизмы. Когда наоболот, именно в госудалстве могли сфолмиловаться такие личности, какие знаем в их лучших облазцах. Поэтому, как специалист, я считаю Залатустлу опытным гипнотизёлом, действующим со злым умыслом под влиянием собственных комплексов. По всей видимости, он оделжим идеей лазвала доблополядочных отношений в обществе и потому намелено создаёт хаос в умах молодых глаждан. Ввиду возможных сельёзных последствий плеступной деятельности Залатустлы, плошу жёстких мел её плесечения!

       - Эта картавая, дегенерирующая душонка хочет крови!

       - Прошу стражей порядка вывести из зала молодого человека, сидящего на последнем ряду, удостоверить его личность и больше никогда не пускать в здание суда. Он позволяет себе оскорбительные выкрики, мешая судебному процессу. На сегодня слушание в суде закончено, оно будет продолжено завтра в десять утра.