Онтологические прогулки

Античное мышление совершенно, то есть свободно и непринужденно, невынужденно, не вынуждено, не испытывает нужды ни в себе самом, ни в чем бы то ни было, живет просто так, даром.

Оно пахнет свежестью. Молодо.

Молодое может все, потому что не ограничено ни опытом, ни представлениями. Не имеет отправной точки, превращая в отправное все, что попадет под руку. Молодое – всегда в центре мира, всегда вперед лицом, всегда поверх любого покрова и всегда во вращении. Оно брызжет жизнью, не отмеряя и не поддаваясь никакой мере.

Оно веет творением.

Радостью и веселием жизни, беззаботностью, шелестом бытия.

Останавливаясь даже на миг, оно начинает себя ощущать и – неминуемо – уплотняется, отвердевает, стареет. Превращается в послеживое, в то, о чем можно вспоминать, говорить, печалиться, но что уже невозможно превратить в живое.

Живое необратимо и не знает прошлого, для него все – настоящее во всех смыслах этого слова, то есть настояно им самим. Для живого все – перед лицом, предлично, налично, вот тут, присутствует, отсюда, от сюда, отсутствует.

Живое без затылка и без зазрения. Оно всегда зреет за зримым им самим, потому что ничего кроме зримого жизнью нет.

Живое вращается, но не оглядывается, у него нет зада.

Метафизика занимается только живым, только тем, что живет, что самодостаточно, имеет основание в самом себе, не принуждено к существованию, что полно себя. Что мудро.

Метафизика или философия – любовь к тому, что живо само собой, ничем не подвигается, не сдвигается вопреки себе, имеет свою собственную природу, ни на что не похоже, лично, едино, одно.

Ахиллес никогда не догонит черепаху, не станет другим.

Стрела останется пребывающей в полете.

Мыслить можно только живое.

Любить можно только мудрое.

Все живое мудро.

Гробы раскрашивают только отвердевшие солью. Нуждой и скорбью скрученные скелеты. Они все переворачивают, перевирают, снова и снова переживают, бьются лбами об стену своих собственных голов. Именно они отправляют живое за – горизонт, видимое, существующее, физическое. За черту ими видимого, превращают живое в мечту, стремление, цель, фантазию.

Они превращают жизнь в недосягаемое, трансцендентное, в то, к чему надо стремиться и ради чего надо жить.

Мертвецы живут, чтобы жить. Им это представляется красивым, духовным, человечным.

Они создают теории, концепции, целые мировоззрения о том, что такое жизнь и как надо жить.

Что может быть нелепее учения о жизни?! Разве только объявление неким учением истинным именно себя и борьба с другими учениями как ложными.

Как можно учиться жизни?

Ее нет ни в диалогах Платона, ни в критиках Канта, ни в исследованиях Гуссерля. Тем более ее нет в учебниках по философии или теологии.

Не пытайтесь понять античную философию, да и любую другую тоже, не пытайтесь выучиться философии. Жизнь – не таблица умножения.

Хлестаков – больший философ, чем Спиноза, так как наполняет слова жизнью, тогда как знаменитый философ – жизнь словами. Двойственность субстанций Спинозы иссушает живое, вдохновенное вранье Хлестакова оживляет иссохшее, оно полно и живительно.

Философия, метафизика – это не учение о чем бы то ни было, это не то, что можно приобрести, найти или отобрать, не то, что можно выбрать или выпросить, не то, что можно вынудить, понудить появиться.

Философия – это то, что уже живет, уже живо, уже наполняет силой слово, дело, мысль, вокруг которых, даже если они исходят от идиота, вроде Форреста Гампа, начинает вращаться жизнь, складываться какая-то история, возникать и исчезать целые миры.

Философия – это внимание жизнепорождения, феноменология творения, вращающаяся природа, несущийся вихрь, атом целого мира.