Онтологические прогулки

Теперь обратимся к определению границ социальной матрицы, доминировавшей в мышлении человека последние 200 лет. Основной принцип данного мышления, на первый взгляд, вполне правомерен и не вызывает никаких сомнений, – человек действительно является общественным существом. Примеры развития людей вне социума убедительно подтверждают это утверждение: маугли не смогли развиться в полноценного человека, поскольку не имели достаточного опыта общественного взаимодействия.

Марксизм сузил социальную матрицу, предположив, что в обществе есть отдельные, особые силы, которые представляют собой его наиболее ценную часть по причине своей прогрессивности, исторической мобильности и устремлённости в таком направлении, которое является позитивным для всего общества и даже исторически неизбежным. Выделением некоторой общественной стихии (силы) и выражающей эту стихию группы людей (класса, сословия) как решающего творца неизбежного будущего марксизм создал партийное или идеологическое мировоззрение.

В определённом смысле сама социальная матрица мышления являлась идеологической (партийной) матрицей, поскольку полагала в центр развития цивилизации – человеческое общество или общественного человека, что в принципе одно и то же. Вектор такого типа мышления заключен в границах от отдельного человека как единицы множества до множества как некой суммы единиц. Эта пан-антропология испытала первое серьезное потрясение, когда во второй половине 19-го века была разработана естественная морфология, то есть предъявлена и достаточно убедительно доказана теория естественного развитие форм жизни, их трансформации. Было показано, что живая форма, накапливающая определённый опыт до некоторого его значения, испытывает изменения, морфологически закрепляющие этот опыт как онтологический факт, который становится основой новых форм жизни, способных к новому опыту жизни. Морфология движения, зрения, дыхания, кровобращения, слуха и т.д. служит хорошим примером естественной трансформации жизни.

По мере развития современных форм мышления – геометрии Лобачевского, теории относительности Эйнштейна, психоанализа Фрейда, феноменологии Гуссерля и др., пан-социальность теряла беспредельность своего предметного горизонта, пока, наконец, на сегодня не вошла более или менее в берега своих действительных возможностей. Этой матрицей были потеряны не только сферы естественных форм жизни, в том числе предметность человека как биофизического существа, но и серьезно ограничены или скорректированы некоторые области её святая святых, - собственно прозрачности или рациональности законов общества.

Тот же марксизм обнаружил, исследовал и теоретически обосновал наличие превращённых общественных процессов, форма протекания которых не только не показывает их содержание, но даже искажает и этим искажением скрывает его. Марксисты раскрыли своего рода "естественное манипулирование", когда в наглядных общественных феноменах сплавляются в неузнаваемую форму такие процессы, которые никак с этими феноменами не связаны. Например, даже в классических кризисах причины, их породившие, сращивались с другими феноменами в такое целое, что вычленить, выделить их из этого целого было практически невозможно, не разработав специальную методологию. Подобного рода феномены Маркс остроумно называл "жареными логарифмами".

Конгруэнтными исследованиям Маркса (конечно, лишенным партийности) являются психоанализ Фрейда, синергетика, квантовая механика и многие другие виды современного мышления.

Наиболее существенным признаком современности мышления является направленность внимания на далее неразложимые феномены, принципиально целостные единичности, которые в то же самое время представляют собой единства разнородного. Феномен состоит из частей, на которые его невозможно разложить. Феномен – это атом, который по словам древнего философа может быть и невидим, и величиной с целый мир (вселенную). Феномен-атом не имеет частей, на которые его можно было бы разложить и к которым можно было бы прикасаться другим атомам. Вокруг феномена пустота, а возможность взаимодействия строится по совершенно особым законам, не совпадающим с законами взаимодействия "классических" явлений. Эти феномены требуют для своего исследования совершенно особую методологию. но это для меня не интересно, точнее, не так интересно, как то, что эта методология должна быть дополнена возможностью не просто исследовать, а создавать и контролировать формирование таких феноменов.

Это достойный вызов.

Методология современного мышления, которое я здесь называю феноменологией творения, отличается от классического прежде всего тем, что оно способно иметь дело с современными феноменами-атомами, способно не только реконструировать формирование уже существующих феноменов, но и создавать условия для намеренного формирования новых. Самое интересное и неожиданное в этом то, что такие феномены не ухватываются ни одним из трёх наличных типов мышления, ни предметным (западным), ни созерцанием (восточным), ни русским забытьём срединности, если каждый из них используется сам по себе. А вот совместное  пользование этих трёх модусов современного мышления работу по предметизации феноменов-атомов осуществить позволяет.

Пока это представляется не больше, чем заявлением, однако я вполне могу себе позволить опережать кажущийся однонаправленным ход размышления именно потому, что в современном типе мышления нет направления, точнее, направление формируется вместе с другими элементами размышления при настройке внимания, поэтому в принципе я могу двигаться так, как настрою внимание, от целого к частям, от частей к целому, от частей к частям и т.д. Это кажется невероятным только в том случае, если, как это принято в классическом типе мышления, в феномене есть решающие, главные, сущностные части, которые кладутся в основание размышления именно потому, что они находятся в основании формирования данного феномена.

В современном же типе мышления это не так, потому что в атоме как единичности нет решающего элемента (элементов), нет большего по сравнению с малым, целого по сравнению с его частью, важного по сравнению с не важным, необходимого, существенного и определяющего по сравнению со случайным и т.д.: в современном атоме по-русски "всё равно" – песчинка равна галактике. Всё, что заключено в феномене, приобретает статус равносущественного всему остальному самим фактом своего наличия, своего здесь-присутствия.

И, в отличие от классической философии, в современной философии, и особенно – в феноменологии творения нет никакой необходимости прибегать к трансцендированию, к выходу за пределы возможностей человека к восприятию, осмыслению и созданию феноменов. Она действительно строится на принципе достаточности всего-здесь-присутствия без необходимости выхода за пределы феномена для объяснения его детерминации. Так экономический кризис 2008 года вполне поддаётся исследованию и воссозданию на основании только того, что уже сплелось в нём как целостной единичности. Или в "Прощальной повести" Гоголя и "Зеркале" Тарковского. Или в российской государственности. И т.д.

В чисто предметном мышлении такая работа с феноменами невозможна, поскольку методология предметности строится на принципе причинности, на объяснении одних явлений другими. В общей картине мира эта матрица выделяет некоторые явления как определяющие, причиняющие остальные; так мир превращается в иерархию, в соответствии с которой каждое явление получает в ней своё место в зависимости от того, насколько оно сущностно. То есть в предметном мире вообще нет единичностей!

Ничего отдельного нет! Оно существует в модальности "как бы", alsob. Отдельное всегда можно растворить в вихре объемлющего его целого. Как говорят на западе, "всегда найдётся рыба покрупнее".

Отсюда пренебрежение человеком, проявлявшееся каждый раз, когда внимание обращалось на его индивидуальность. Пренебрежение не только людьми обыкновенными, но особенно! людьми необыкновенными, художниками, писателями, общественными деятелями, военными, правителями, преступниками и т.д., вся жизнь которых оказывалась проявлением различных сил, растворялась в воздействии разнообразных факторов – воспитания, образования, среды, темперамента, экономической или политической обстановки, и т.д., и т.д. Человека распинали на его же образе существа общественного. Какая ирония: человек разумный констатировал, утверждал себя человеком общественным. Разум отказывал себя в уме, в раз-уме, в единственности своего ума.