Онтологические прогулки

    Мы уже видели, что наш образ Ф.М.Достоевского, то есть тот образ, который сформирован и инсталлирован в нас отечественным образованием, литературоведением и культурным контекстом, стал результатом, сгущением того общественного резонанса, который имел место не после публикации «Бедных людей», а после публикации «Записок из Мёртвого дома», неразрывно связавшихся в восприятии современников Ф.М. с предшествующими публикации «Записок..» – арестом, казнью, каторгой и поселением.

     Последующие произведения Достоевского ещё больше укрепили этот образ как образ человека, главным интересом которого в жизни был интерес к социальной несправедливости, а главной темой литературного творчества – тема извращения народившегося и набирающего силу поколения новых, беспринципных, точнее, особым образом принципиальных людей.

     Поэтому Ф.М.Достоевского «любила» современная ему власть – самодержавие, и поэтому его не «любила» власть нарождающаяся, власть именно этих «извращенцев» нового поколения, то есть власть коммунистов.

     Естественно, классическое советское литературоведение, как в основе своей партийное, построенное на марксистко-ленинском мировоззрении, воспринимало Достоевского как чуждого себе писателя, который, оставив без внимания прогрессивную роль пролетариата, сконцентрировался на частных отклонениях отдельных индивидуумов, неизбежных во времена грандиозных общественных потрясений.

     В позднее советское и особенно в постсоветское время образ Достоевского становится гораздо более востребованным, прежде всего потому, что он был в опале у советских литературоведов, а так же потому, что его темой была ставшая в это время актуальной тема извращения коммунистов.

      Главное для нас заключается в том, что, как и в случае с другими русскими писателями - Н.В.Гоголем и Л.Н.Толстым, сам образ Ф.М.Достоевского, превратившийся из изгоя при коммунистах в кумира при новых русских, совершенно при этом не меняется! меняется только отношение к нему.

       Общий тренд позднесоветской и постсоветской эпохи на осуждение предшествующего времени был подхвачен литературоведением точно так же, как раньше это литературоведение вполне соответствовало советскому мировосприятию; оставив без изменений ассортимент предлагаемых товаров и услуг, отечественное литературоведение внесло изменения только в прайс-лист: то, что не ценилось раньше, теперь стало хорошо продаваемым товаром, поскольку именно теперь стало модным говорить об извращениях революционеров и коммунистов.

     Появляется множество радзинских, всучивающих нам как новое то, что в советское время было не востребовано; сам товар остался прежним, изменилась лишь его упаковка и цена; вот с этим нам и предстоит разобраться более внимательно, то есть рассмотреть свою собственную историю, прежде чем принимать её как нечто само собой разумеющееся.

      Мой анализ уже первых произведений Ф.М.Достоевского показал, что традиция В.Г.Белинского, подкреплённая, закреплённая и развитая советским литературоведением и дополненная нюансами общественного восприятия Ф.М. современниками и ближайшими потомками, создала не действительный, а по существу партийный, идеологический образ писателя и человека.

     Этот образ с самого начала власти коммунистов третируется, потом, после смены власти на власть новых русских, возносится совсем не по своему действительному содержанию, а только, прежде всего и по преимуществу  –  в ы г о д о й  сложившегося положения дел: сегодня, как и раньше, в полном соответствии с «партийностью» власти, бренд Достоевского то отправляется на склад ненужных или вредных вещей, то продаётся на каждом углу.

      Пережив и то, и другое, сегодня мы можем спокойно и трезво оценить предлагаемый нам нашим литературоведением, образованием и масс-медиа, или, что то же самое, инсталлированный в нас образ Достоевского вне какого бы то ни было идеологического восприятия, то есть совершенно свободно, или, что то же самое, мы можем рассмотреть образ писателя в целостности континуума русской культуры.

     То, что советское литературоведение воспринимало и утверждало как индивидуально-обоснованное отклонение или даже извращение литературы Достоевского, сломленного казнью и каторгой и обратившегося от левых взглядов к православию и самодержавию, постсоветское литературоведение воспринимает и утверждает как общественно, объективно-обоснованное отклонение, как извращение целого класса и даже нескольких поколений русских людей.

    Нравственное растление, болезнь одиночки сменилась нравственным растлением, болезнью целого общественного класса. Для партийного человека (специалиста), будь он монархист или демократ, важным является только  п р и н а д л е ж н о с т ь  Достоевского к партии, полезность его произведений для нужд его партии.

     В 10-титомнике Ф.М.Достоевского под общей редакцией Л.П. Гроссмана, А.С. Долинина, В.В. Ермилова, В.Я. Кирпотина, В.С. Нечаевой, Б.С. Рюрикова в примечаниях И.З. Сермана к «Запискам из подполья» можно прочесть следующее:

      «Индивидуализм «западного человека»... в «Записках из подполья» объявляется писателем свойством каждого «развитого человека 19-го столетия». Достоевский показал, какие разрушительные силы таятся в буржуазно-индивидуалистическом сознании.

      В характере и поведении подпольного «парадоксалиста» Достоевский показал человека, внутренняя жизнь которого целиком заполнена стремлением утвердить во что бы то ни стало свое своеволие как принцип отношения к миру, к человечеству, как принцип поведения. По словам Горького, «Достоевский фигурой своего героя показал, до какого подлого визга может дожить индивидуалист из среды оторвавшихся от жизни молодых людей 19 - 20 столетий» и пр.

      А вот что пишет по этому поводу Страхов:

     «...автор сам чувствовал слишком большую исключительность образчика нравственного растления, который он предлагал читателям... Тем не менее, нельзя не признать, что такие люди действительно существуют. Но они составляют предел нравственного растления и душевной слабости при сохранении ясности ума и сознания».

     И Горький с коммунистами, и Страхов с русофилами воспринимают героя «Записок из подполья» Достоевского совершенно одинаково; при этом они также одинаково не замечают... что дают оценку  самому  Достоевскому!

     Герой «Записок» как «из Мёртвого дома», так и «из подполья», – сам Фёдор Михайлович Достоевский, то есть русский человек второй половины 19-го века, ни правый, ни левый, ни монархист, ни революционер, ни богатый, ни бедный, а именно –  к а ж д ы й  р у с с к и й  ч е л о в е к. Это совершенно пропустило и не могло не пропустить отечественное литературоведение, российского, советского и постсоветского разлива в равной степени.

    Стоило Достоевскому хоть немного, хоть чуть-чуть приоткрыть д е й с т в и т е л ь н о е  состояние дел с современным ему русским человеком, то специалисты от литературы и образованная публика поднимали согласный вой о том, что его герои – извращенцы, отщепенцы, особенные, «пределы нравственного растления» по Страхову, «оторвавшиеся от жизни» по Горькому, подразумевая тем самым как само собой разумеющееся то, что   с а м и  о н и  в о в с е  н е  т а к о в ы!

     Как это похоже на восприятие литераторами, критикой и публикой «Мёртвых душ» Гоголя. Что даёт мне основание говорить о том, что ни Гоголь, ни Достоевский, ни Толстой ни к какой партии не принадлежали и не могли принадлежать, как бы ни пытались протащить их на свою сторону многочисленные партийные активисты разного толка.

     Русская литература в той мере, в какой она русская, то есть в той мере, в какой она соответствует русской матрице единства жизни, ни к какой партии не принадлежала, не принадлежит и принадлежать не может; к этому я ещё вернусь впоследствии, если, конечно, как часто говорил Декарт, бог продлит мою жизнь.

     Ф.М., описывая в герое своих «Записок» самого себя, показывал всем, каков современный ему русский человек, к какой бы партии он ни принадлежал.

     Будущие и красные, и белые были одинаково извращены, одинаково отклонены, одинаково ущербны, только белые хотели оставить всё как есть и тем самым игнорировали случившийся факт выделения русского человека в индивидуума, в то время как красные хотели всё изменить и тем самым, точно так же как белые, игнорировали живой факт выделения русского человека в индивидуума!

     Ни тем, ни другим не был нужен русский человек как индивидуум; впрочем, это положение вещей сохранилось до сих пор: нашей власти русский человек как индивидуум не нужен и сегодня.

     Возникает вполне правомерный вопрос: почему для любой модификации русской власти: для самодержавия, для коммунистов, для «новых русских» так опасен русский человек как индивидуум, русский человек как личность, русский человек как автономный субъект?

     Ответ прост: потому что индивидуум не партиен! потому что каждый русский человек принадлежит к единственной «партии»: русскому народу, русской земле и русскому небу, или, что то же самое, принадлежит самому себе, по правилу русской культуры, впервые сформулированному Гоголем: «вся страна – один человек», правилу, которое в полной мере имеет и обратную силу: «один человек – вся страна».

    Любое объединение русских людей в некую группу, сообщество, партию и пр., имеющее своей целью партикуляцию, отделение, выделение в едином континууме культуры в противовес другим людям, противоречит единству культурного континуума и для своего сохранения будет требовать внутреннего насилия, то есть насильного сохранения внутри единого континуума, в котором нет никаких основ для такой партикуляции, отделения; что полностью подтверждает отечественная история последнего полуторатысячелетия и, особенно, вся история 20-го – начала 21-го веков.

     В течение этих полутора тысяч лет, то есть с середины 1-го тысячелетия нашей эры до наших дней, на Руси была только одна партия, то есть выделившееся внутри континуума русской культуры сообщество, противопоставляющее себя всему континууму и сохраняющее себя только за счёт насилия, а именно: власть, всё равно какая в последовательности: отдельных князей, одного монарха или императора, одной партии коммунистов или единоросов.

     Понятно, что эта партия, то есть власть, будет на корню уничтожать любую другую партию как своего прямого конкурента; так же понятно, что наиболее благоприятным режимом существования для партии власти было и будет привлечение в свою партию как можно большего количества людей, но не реально, потому что и власть, и захваченное ею богатство (всеобщее, «национальное достояние», как говорит нам реклама газпрома) ограничены, а только номинально, по идее, лозунгу, мировоззрению.

     Именно поэтому каждая русская власть держала при себе свою партийную идеологию, в том числе – свою литературу и своё литературоведение; сейчас об этом говорить не принято, однако большинство из тех, кто сегодня мелькает на экранах телевизоров и на университетских кафедрах, ещё совсем недавно принадлежали вполне партийной советской литературоведческой «номенклатуре» и очень обижаются, когда им на это указывают.

    Продолжим. Ф.М.Достоевский показал не особенного человека, а себя как характерного русского человека; писал он «Записки из подполья», одновременно ухаживая за умирающей женой, так что «материала» ему было более чем достаточно, я имею в виду материал наблюдения за собой, который был им в этой повести только приоткрыт, а не показан во всей его полноте.

     Партийные люди делят всех людей по признаку принадлежности к какому-нибудь классу (соответственно, какой-нибудь партии), поэтому совершенно не в состоянии себе представить, что для того, чтобы понять нечто, например, характерные особенности, общие всем русским как общественным, а не биологическим существам, необходимо отказаться от разделения людей на прогрессивных или реакционных, униженных или унижающих, образованных или не образованных и пр.

     В «Записках из подполья» Ф.М.Достоевский рассматривает каждого современного ему русского человека вне зависимости от его принадлежности к какому-либо классу (партии); это позволяет ему продолжить работу Н.В.Гоголя по всматриванию и угадыванию особенностей русской культуры в её единстве для всех русских, без разделения их по каким-либо признакам: общественного положения, имущества, веры и даже образования! ведь герой Достоевского  – не образованный, а «развитый» человек, то есть человек, уже накопивший достаточный опыт бытия отдельным, что можно сделать и без образования.

      Всё это осталось совершенно вне восприятия и понимания нашего литературоведения 19-го, 20-го и даже 21-го веков, поскольку оно как было, так и осталось до сих пор основанным на партийном фундаменте, который сам по себе, вне культурного единства всех русских, противоречит основам русской культуры.

     Мания искать в литературе героев как типы, как характерных представителей классов или сословий, обрекла русскую критику на чрезмерную узость её взглядов, впрочем, именно узость своих взглядов, какая ирония! советская критика полагала своим главным методологическим преимуществом.

    Именно узость этой методологии не позволила русской и советской критике увидеть  р у с с к и й  т и п, который с такой настойчивостью раскрывали, проясняли и воссоздавали в своей работе – Гоголь, Толстой, Достоевский и другие русские писатели и поэты.

     Только сегодня мы начинаем понимать, что до сих пор не знаем самих себя, точнее, только сегодня мы начинаем осознавать, насколько мало мы знаем себя как русских и свою культуру как русскую культуру,  как  особый тип, отличный от других типов, прежде всего западного и восточного.