Онтологические прогулки

Нет смысла продолжать знакомство со всеми произведениями Александра Секацкого, не потому, что они не интересны или не занимательны, но потому, что они не являются философией, потому, что в них не отложен формирующий человека опыт, который был замещен автором на опыт форматирующий. Уже имеющиеся, устоявшиеся, давно используемые и хорошо всем знакомые формы Секацкий переформатирует, помещает в необычный для них контекст, создавая таким образом иллюзию философской работы, помещая актуальные для своего времени матрицы, например, трансцендентализма, в современный контекст.

Так создается видимость новизны и актуальности, некое подобие философской работы, результатом которой являются так любимые автором химеры, - бесславные/вдохновляющие попытки уловить отблески истинного (божественного) творчества, на которые обречен человек (если автору в данный момент необходима драматизация) или, наоборот, на которые способен человек, может быть, единственный во всей вселенной (когда уместнее добавить торжественности и воодушевления). Жалкое зрелище: быть до такой степени зависимым от «академической» философии, что посвятить себя украшению ее монумента графити и стразами современности, развлекать гламурную публику «иносказаниями» о зачитанном до дыр, играть роль играющего с ролью.

Вернемся к решающему: вполне в духе нового времени Александр Секацкий представляет себе человека только как человека рефлексивного. Суть всего заключается в отождествлении рефлексивности и разумности, что явилось главным достижением нового времени и его же главным затруднением.

Краеугольный камень становится камнем преткновения.

Новое время действительно завершило и матрично закрепило формирование рефлексии как видового отличия современного человека, начавшееся в античности. В этом несомненная заслуга нового времени. Одновременно новое время объявило рефлексию решающей особенностью разумности и видового отличия человека. В этом решающее ограничение нового времени.

Отождествление разумности и рефлексивности имеет своим прямым и неизбежным следствием представление о единственности и неизменности человеческого вида, настолько, что становится невозможным (теоретически и методологически) представить себе вид человека другим. Что делает невозможным реконструировать действительную историю развития человека, ведь это отождествление заставляет (в силу последовательности мышления) даже первобытного человека наделять рефлексивностью и одновременно лишать близкие к человеку виды существ разумности!

Для Секацкого, например, это решающий аргумент. С какой тщательностью и настойчивостью он отделяет, выделяет, обособляет человека от всего живого, можно сказать, наслаждается созданной им самим пропастью между человеком и миром, пропастью рефлексии как способностью обманываться! Жить производством и потреблением лжи может только человек, - внушает нам Секаций, - человек есть ложь, но ложь от бога, его отсвет. Секацкому не приходит в голову, что человек может меняться, что ветхий совет Господа Моисею накрыть лицо платком, чтобы не видеть воочию Его славы и не пострадать, был дан именно тогда и именно этому человеку, а не всем людям на все времена. В новой истории этот совет уже не действовал, потому что Живой Бог говорил с живыми людьми лицом к лицу.

Зачем довольствоваться отсветом тому, кто видел свет сам!

Коперниканский или дарвиновский переворот в философии прост и совершил его не Иммануил Кант: человек видоизменяется (в буквальном и точном смысле этого слова), меняет свою форму или трансформируется. Как минимум, можно выделить три вида современного человека (в отличие от человека другого типа – неандертальца, австралопитека и др.): первобытный, родовой и современный, каждый из которых характеризуется особым строением или типом внимания, в том числе, особым строением разума. Рефлексия является отличительной чертой современного вида человека не вообще, а только и именно современного. Первобытный и родовой человек были вполне разумны, но не рефлексивны.

Более того, рефлексия вообще не является осознанием! Поэтому не может быть и осознанием сознания или сознанием сознания. Впрочем, сознание как термин вообще теряет свой смысл, как только рефлексия перестает быть осознанием. Осознание или простое схватывание (фиксация) характерно практически для всего живого, является одной из основных способностей живых существ, и человека тоже. Философы нового времени рефлексией (упирая на ре-) назвали отнесение некоторого случившегося осознания к человеку, это осознание реализовавшему (испытавшему). Поскольку же, в соответствии с представлениями тех времен (представления, которые мы уже давно признали ошибочными), испытанное человеком осознание он сам (как индивидуальная душа) фиксирует, схватывает как знание, термин «со-знание», «с знанием», «вместе с знанием» получает решающее значение в определении природы человека. Так появляется «человек знающий» или «разумный», который объявляется образцом или идеалом человека вообще.

Глупо, как все торжественно-тщеславное.

Рефлексия есть выделение некоторого случившегося осознания или нескольких осознаний в удерживаемом горизонте внимания, как таковая рефлексия может вообще не иметь к знанию никакого отношения. Восточная культура созерцания разработала множество различных техник не-рефлексивного, но вполне разумного созерцания. Каждый может попробовать одну из них, то есть, по определению академической философии, перестать быть человеком!

Если рефлексия есть отнесение к субъекту внимания, то человек родового вида также был рефлексивен, только относил схваченное вниманием содержание не к себе индивидуально, а к роду, который в родовой цивилизации и был собственно субъектом действия.

Представляется странным только одно – как философ может так долго заблуждаться? Разве что он действительно есть ложь, как внушает нам Александр Секацкий.