Онтологические прогулки

   После первых двух этапов события мышления – настройки внимания и удерживания настройки (или созерцания), перейду к этапу третьему и решающему – формированию намерения, решающему потому, что именно на этом этапе определяется, была ли настройка внимания "мудрой" или "глупой", то есть, в случае настройки мудрой, человеку удается установить действующую связь с живой формой или, в случае настройки глупой, такой формы жизни, к которой стремится человек, вообще нет и быть не может (не по причине его глупости, конечно, а по причинам объективным).

В качестве модели, при рассмотрении которой наиболее наглядно проявляется последовательность формирования намерения, я чаще всего использую примеры освоения человеком таких форм жизни, как движение и речь. Каждый, наблюдая за тем, как ребенок учится двигаться и говорить, увидит сначала настройку внимания, например, на погремушку и попытку дотянуться до нее, затем многочисленные, следующие друг за другом и все более координированные (в норме) движения, завершающиеся через несколько месяцев уверенным освоением такого типа движений. Так же осваивается хождение и речь: настройка внимания  – удержание настройки вместе с накоплением опыта – освоение хождения или речи. Наиболее существенно здесь то, что ребенок не осваивает хождение и говорение, это слишком сложные целостные действия, в каждый данный уникальный момент требующие синхронизации множества разнородных элементов, синхронизации, недоступной ни ребенку, ни взрослому, это формы жизни, эволюционно складывавшиеся миллионы лет в опыте наших предков, начиная с движения отдельных клеток и первых многоклеточных организмов.

Человек не может рассчитать движение своей левой руки так, чтобы взять ложку со стола или почесать затылок, не может ни рассчитать, ни управлять этим процессом, как и артикуляцией "я хочу взять ложку"; эволюция очень давно, задолго не только человека, но и животных, нашла решение этой задачи не в увеличении вычислительных и контролирующих способностей живых существ, для чего пришлось бы развивать дополнительные органы, несопоставимо более сложные, чем те, которыми обеспечивается само движение, а в создании органа синхронизации, объединяющего все элементы (например, движения схватывания погремушки) в согласованное целое. Эти органы, которые я называю формами жизни или живыми формами, нисколько не настаивая именно на этих терминах, но настаивая на сути, обеспечивают осуществление событий и, если таковое происходит, откладываются в обеспечивавших событие элементах в виде "живой памяти", например, симбиозе мышцы и нерва (синтезировать мышцу наука научилась, а вот живую связь мышцы с нервом еще нет).

Отражение луной солнечного света или нагревание им камня, появление или исчезновение Гольфстрима, взмах крыла или смыкание век суть разного рода органы-синхронизаторы, которые наукой объявляются законами природы, а разного рода софами, например антропософами, воспринимаются как действия неких сил или живых существ. И тот, и другой тип восприятия для меня слишком антропоморфичен, в смысле слишком "человечен", для них человек находится в центре вселенной или, как минимум, на ее переднем крае, острие, тогда как по мне человек лишь элемент среди триллионов других, влекомых стихией жизни.

Конечно, можно измерять мир мерой человека и понимать его по модели человека, но для меня это не единственный тип восприятия, а один из множества других, вселенная не только антропоморфна, то есть человекоформна, но и солнцеформна, галактикоформна, наноформна и т.д., можно использовать тот тип восприятия и исследования, который соответствует выбранной настройке внимания, вне зависимости от того, что это восприятие, исследование и настройку предпринимает человек, например я, в этом исследовании актуальности. То есть я, как человек, а не как я, не ограничен тем, что я человек; мы снова перед интересной, может, самой интересной темой несубъектности внимания, к которой мы приближались, рассматривая наследие христианских подвижников, которые, в поисках бога в себе, себя  разсубъективировали, причем настолько "успешно", что наследовавшим им мыслителям, впрочем, как всем остальным, пришлось себя "досубъективировать", возрождать себя субъектами, агентами своих собственных действий. Философы нового времени решили эту проблему, по крайней мере, решили для себя, объективировав внимание, которое они, сузив значение античной философии как мудрого внимания до единственного модуса познания как получения знаний, обозначили "сознанием"; для них мудрое внимание это внимание со знанием или просто сознание, вот его-то они и объективировали, тем более, что перед ними стояла задача возвращения субъекту его прав на активное существование, которые были отобраны у него средневековьем. Раз знаешь, значит существуешь, значит, можешь действовать – такова матрица нового времени, впрочем, можно и в обратной последовательности: если действуешь, значит существуешь, значит теперь уже знаешь. Ну и вишенкой на торте сознания стало представление о нем как об универсальной способности, универсальной не в том смысле, что сознание как способность характерно для каждого человека, а в том, что оно таково у любого возможного живого существа, у которого оно есть, например, у океана Лемма. То есть философы нового времени действительно переняли опыт античных мудрецов и христианских подвижников в восприятии сознания (на самом деле внимания) как не предметного (что установили в античности) и не или вне-субъектного феномена (что установлено в средневековье); в античности действующим субъектом был признан человек, в средневековье – бог, в новое и новейшее время – любое возможное живое существо, обладающее сознанием, то есть действующее со знанием себя. Современные философы переоценили познание, отодвинув в тень внимание и намерение, до сих пор не могут отказаться от этой подмены и, следовательно, вырваться из зазеркалья со-знания, в котором возможно видеть лишь собственное отражение.
  

Итак, живая форма, форма жизни, орган жизни, орган-синхронизатор или даже топос жизни, как не назови, суть одна, мгновенная синхронизация множества разнородных элементов в единое целое, например, прыжок кошки с пола на стол. Даже Нео, знающему, что он в симуляции и поэтому может все, в том числе перепрыгнуть с крыши одного здания на крышу другого, приходится учиться – не прыгать, конечно, прыгать он уже умеет, а прыгать в симуляции, где твой прыжок определяется не твоими физическими возможностями, а тем, насколько ты неограничен в их применении.

Движение – одна из самых распространенных форм жизни во вселенной, поэтому я так часто привожу ее в качестве примера, тем более что современная биомеханика особенно наглядно показывает как сложность даже самых простых движений, так и их эволюционную преемственность. Человеку, а вместе с ним и человечеству, придется освоить форму мышления так же, как он научился ходить, то есть по очереди: настройка внимания, удержание настройки, формирование намерения, собственно мышление. Как происходит освоение живых форм теоретически более или менее понятно, по крайней мере, мне, интересней вопрос о том, как происходит возникновение самих форм, ведь, в отличие от "вечных" , "прирожденных" идей Декарта или законов природы науки, формы жизни возникают и исчезают, скорее всего, безвозвратно (не путайте "мои" формы жизни с тем, что под формами понимает наука, которые для нее всегда предметны, как, например, динозавры).

Предположу, что форма возникает по мере накопления опыта ее намерения, что близко к тому, как видят возникновение форм индийские и особенно буддийские йоги, а именно: созерцание некоторой группы элементов, отобранных специальной настройкой внимания, если оно мудро, как сказал бы европеец, или если данные элементы могут образовать не просто группу, но форму, как нудно, но точно ответил бы йог, так вот, созерцание некоторой группы элементов, удержанное в течение достаточного времени (всегда индивидуального, но все равно продолжительного), может привести к возникновению живой формы, которая может быть созерцаема любым другим йогом, который соответствующим образом настроит и удержит внимание. Создание, очищение, прояснение и сохранение таких форм является основной задачей йоги как специфического техноса индийской культуры и как невидимой сокровищницы современной цивилизации, шедеврами которой нельзя похвастаться, но которые, самим фактом своего существования, населяют весь современный мир, а не только Индию, живыми формами совершенного человека, точнее, совершенного существа, совершенной любви, совершенной мысли и др.

Раньше я представлял себе эти формы как матрицы, теперь склоняюсь к тому, что это скорее мерцающие, горящие, нет, плазменные стихии, которые, как проходящий мимо полыхающий бог или неподвижный, но охваченный пламенем куст (купина) Моисея, кажутся нам привязанными к какой-то форме, но это только кажется, запрет смотреть и завет покрывать голову платком относится не к тому, что человек не выдержит вида славы, а к тому, что он обязательно придаст этой славе форму, вид, размер, лицо, голос. Йоги такого себе не позволяют, просто потому, что технология созерцания и особенно медитации, которая завершает полный цикл освоения живых форм и к которой я обращусь в конце этой череды эссе, принципиально непредметна, не только в том смысле, что не имеет предмета рассмотрения, а прежде всего в том, что непредметна сама; йога показывает, что созерцание и медитация есть выделение и удержание вниманием мерцающих или плазменных, то есть не имеющих предметных характеристик, мгновенно возникающих и исчезающих элементов, в той или иной их комбинации, которые, как оказалось, нет, на которые, как оказалось, влияет направленное и удержанное внимание. Мерцание вселенной, ее пульсация внимает и человеку.