Онтологические прогулки

   Итак, в формулу современной цивилизации: направление внимания формирует горизонт событий, античность внесла первоэлемент этой формулы – настройку внимания, пусть и слегка скрытую под термином "философия = мудрое стремление", значение которого в новое время переиначили в "стремление к мудрости", сузив понимание философии до познания или действий по получению знаний. Далее, мыслители нового и особенно новейшего времени, несмотря на то, что наука наглядно демонстрировала длительность, растянутость процесса производства знаний, вообще игнорировали значение фактора времени в познании, стремясь, вслед за социальными и технологическими революциями, к интенсификации, сгущению всего процесса производства знаний к его конечным результатам: формулам, технологиям, социальным концепциям и т.д. Хотя уже в античности, как показывает пафос Сократа, формулы, без их полной опытной проработки, без реального временного их удерживания, без растягивания эспандером живой длительности, сами по себе бесполезны и даже вредны: применённые "как получится", "как вышло", формулы и технологии становятся элементами не живых форм, например, полиса или общения, а форм превращённых, таких, как диктатуры или манипуляции, например, афиняне хотели, манипулируя законом, наказать Сократа, а вышло, что казнили.

   Индусы, как и вообще восток, в отличие от европейцев с их предметной, "результативной" стремительностью и, соответственно, необратимостью времени, "поставили" на время обратимое, вращающееся "под небесами", на цикличность живых форм, на их повторяющееся проживание, закрепив тем самым семейные и родовые матрицы дополнительными скрепами "святости" или "вечности". Арабский пояс современной цивилизации направил свое внимание на хаос предметности, предпочитая ему предметность хаоса, высматривая в живом и подвижном песке происходящего дюны сиюминутного, сегодняшнего, в свою очередь, обреченного на ветер перемен. Стихия беспредметного движения песка времени вдохновляет арабов на тысячи сказок застывших на одну ночь дюн, им нет нужды беспокоиться о том, какую историю расскажут им дюны завтра, их взгляд парит над зыбучими тысячелетиями, лишь изредка отдыхая в затерявшемся в песках оазисе; они не строят на песке, но не строят и на камне, по крайней мере, до тех пор, пока себя помнят и ещё не утонули в нефти. Может, я ещё вернусь к индусам и арабам, пока же продолжу начатое.

   Итак, античность выделила внимание и его направленность, средневековье же проработало настройку и удерживание этой настройки до тех пор, пока не прекратится воздействие привходящих факторов, искажающих или даже сдвигающих формирующийся горизонт в другом направлении. Для христианских подвижников искажение и чистота означали принципиальное отличие событий "от себя", "от человека" в противоположность событиям "от бога", отличие, которое достигалось длительным и напряжённым подвигом, итогом которого должно было стать и становилось "автоматическое", само собой происходящее проявление божественного, лишённого личностных, индивидуальных ограничений подвижника, который превращался в посредника между человеком и богом, в безличного проводника. То есть средневековье очистило античную направленность внимания от мусора индивидуального, развило его до уровня или этапа формирования намерения, но здесь остановилось, как перед алтарем, святая святых, где происходит таинство превращения, преображения хлеба и вина человеческих устремлений в плоть и кровь божественного. Таким образом, формирование намерения как живой связи со стихией творения до сих пор остаётся хотя и давно раскрытой, но не только не разработанной, а даже забытой, потерянной, утраченной технологией; каждый из трёх этапов истории философии: античности, средневековья и нового времени, по-своему развивал технос намерения и одновременно по-своему его искажал, упирая на сиюминутные достижения вопреки стратегической полноте техноса. Что сегодня?

   Да практически ничего, как это обычно происходит после падения очередного глиняного колосса, последним из которых стала идеология, как неизбежное следствие примата разумности над целостностью. Пока правил бал разум, технология намерения не могла не быть игнорируема просто в силу того, что требовала созерцания как обязательного этапа в построении полного действия; если человек воспринимается и декларируется как существо прежде всего и по преимуществу разумное, рациональное, то созерцание и медитация уходят в тень, на минимуме, или, на максимуме, вносятся в категорию мистического, а, следовательно, отсталого, древнего, пройденного. Разум, назначенный в начальники, оперирует, как своим основным оружием, идеями, но идеями не в качестве живых форм, а только в качестве категорий, понятийных конструктов, само построение и проверка на эффективность и истинность которых происходит как эксперимент: "давайте предположим", "а что если", "если взять" и т.д.; налицо очевидный крен в сторону предметного восприятия и действия, в котором решающим критерием истинности становится успешность, практичность, возможность опытного применения и распространения.

Так создается базис общественного консенсуса "полезности", "успешности", "эффективности", при котором каждая последующая модификация зубной щётки эффективнее предыдущей; в каком-то смысле действие человека  например, гигиена полости рта, смещается с полноты действия на эффективность используемого гаджета, сводящего усилия человека к минимуму, а в идеале вообще исключающего эти усилия и осуществляющего обеспечение гигиены полости рта происходящим почти "само собой", почти без человека, который "тратит" (очень характерно – "тратит", то есть теряет, а не приобретает) минимум времени и усилий. Подавляющее большинство действий человека – одевание, умывание, питание, дорога на работу, часто сама эта работа и т.д., превращается в раздражающую необходимость, обязательную, но малоинтересную процедуру, выполняемую исключительно ради результата, в данном случае – почищенных зубов. Сжатие и практически полное исчезновение времени из человеческих действий создаёт своеобразную ситуацию "бега по головам результатов", при котором восприятие мира и себя в нём содержит временные провалы, пустоты, заполняемые посторонним для этого времени содержанием, то есть время дороги от дома до работы заполняется игрой в тетрис или белым альбомом битлз, время поедания сендвича с индейкой чтением сводки биржевых новостей и т.д., что возможно только в том случае, если время дороги и ланча воспринимается как пустое, бессодержательное, требующее заполнения чем-то более содержательным, интересным; так появляется особый вид квази-досуга, который я назову здесь "тетрис", суть которого в заполнении множества пустот, точнее, псевдо-пустот. Когда античный философ признаёт своё поражение перед мальчиком, который, в отличие от него, пользующегося миской, ест суп из хлебной корки, после чего съедает и её, говорит нам не о том, что любой гаджет это плохо, совсем нет, он указывает нам на полноту действия мальчика, который удерживает внимание в течение всего процесса еды, удерживает направленность внимания от начала и до конца, в данном случае хотя бы потому, что миска из хлеба создаётся, используется и потребляется сама один раз единственным, неповторяемым способом, ничто не переходит из поедания супа сегодня в поедание супа завтра: каждый раз это новый суп, новый хлеб и новый мальчик. Это совершенство, по сравнению с которым философ выглядит безобразно, его глиняная миска, кочующая с ним из одного дня в следующий, и, вопреки древней книге, удлиняющая его "рост" на свою толщину, превращает философа в посмешище, шута, пародию на философа, тщетно черпающего новое вино вчерашними мехами. Как в случае с законами полиса, которые можно устанавливать и полностью выполнять только один раз, точно так съедать суп можно только один раз, здесь и сейчас, в полноте удержанного внимания, не оставляя себе костыль на завтра, в противном случае всё твоё поведение превратится в матрёшку множества вставленных одно в другое действий, каждое из которых своим содержанием заполняет пустоту другого.