Онтологические прогулки

§ 3. Понятие цели в самосохраняющихся системах и относительность понятий «объект», «субъект»

Если пренебречь господствовавшей до «философских бесед»[1] 2 марта 1988 года железной терминологической дисциплиной и назвать уникальность личности «душой», мировую информацию – «Мировой Душой» или «Богом», случай– неисповедимыми путями Проведения», то получится ситуация, при которой современный человек может с интересом следить за развитием мысли какого-нибудь средневекового теолога (прочитывая материалистически богословский текст), и теолог сможет найти что-то родственное в современной философии естествознания (прочитывая богословски научно- материалистический текст). Плюсом при этом было бы то, что акцент сметился бы со слов, т. е. с ярлыков, на смысл того, о чем идет речь, т. е. на реальность! В скобках можно заметить, что в политике этот плюс уже ни у кого сомнения не вызывает(«царь», «самодержец», «хозяин земли Русской», и прочая, и прочая, заключив перед первой мировой войной договор о дружбе со своим немецким кузеном, не смог его реализовать, так как этот договор не завизировал министр; любой «царский сатрап», генералы–вешатели, губернаторы не имели и десятой доли той власти, которую имели “слуги народа” рашидовы-адыговы[2], и т. д. , и т. п.). При “неярлыковом” подходе важно не то, какой флаг вывесил автор над своей конструкцией, материалистический или религиозный, а какую реальность, какие реальные прерогативы он усматривает в материалистическом или божественном начале. При таком подходе блаженный Августин и академик Зельдович, утверждавшие, что породившее видимый мир начало нельзя (из-за его преимущественно информационной природы) втискивать в координаты бытового пространства-времени, будут по одну сторону баррикады, а написавший 80 богословских томов Лев Толстой и академик Логунов, исходящие из незыблемости эвклидовой коробки без стен – по другую. Плеханов в свое время писал, что Богданова нельзя отлучить от материализма по той же причине, по которой даже Думбадзе не может выслать из Одессы того, кого в ней нет. Богданов возмущался, заявляя, что он был, есть и будет материалистом. Поскольку богдановская тектология как наука о всемирной организованности, структурности, информационности лишила бытовое, воспринимаемое нашими ощущениями пространство-время приоритета исходной, первичной, доминирующий реальности, то Плеханов, называвший материей только то, что имеет протяженность, был прав формально. По существу же был прав Богданов, гениально предвосхитивший кибернетику и синергетику. Энгельс беспощадно высмеивал телеологию, не находя (как и Гейне) в ней абсолютно ничего заслуживающего внимания современного образованного человека (мыши существуют, чтобы питать кошек, кошки – чтобы не было скучно старым девам, и т. п.) Акад. И. Т. Фролов начинал в пятидесятые годы не с критики, подобной высмеиванию Энгельсом Негели за “набрасывание покрова таинственности” на понятие бесконечности пространства-времени, а с утверждения, что, кажущаяся обыденному сознанию субъективной, целесообразность в действительности, будучи особым видом взаимосвязи всего сущего, объективна не менее “весомого, грубого, зримого”. Но отказавшись от святая святых, от исходной фундаментальной реальности бытового “раньше-позже” (допущением циклической, обратной причинности, предетерменированности результата действия), И. Т. Фролов тем самым затронул тот же вопрос о характере бесконечности пространства-времени, только с другой стороны.

Что представляет собой функционирование любой самосохраняющейся системы? Методом проб и ошибок (или еще каким-либо образом) в рамках, обусловленных полученной по наследству информацией, любая самосохраняющаяся система стремится вести себя оптимально: рыба ищет, где глубже, человек – где лучше. Телеологическое понятие цели, таким образом, оказывается при научно-материалистическом прочтении ни чем иным, как оптимумом функционала! Конечно, есть существенная, качественная разница между оптимумом функционала рыбы и человека, но это не оправдывает вольтеровско-плехановское понимание цели как чисто человеческого свойства, не имеющего абсолютно никакого отношения ни к биологии, ни к астрономии. Напротив, именно отличие целей человека от целей бактерии или собаки позволяет глубже понять сущность целесообразности вообще. Достоевский писал о том, что человек, оставаясь человеком, не переродившись в новое физическое качество, так же не сможет понять цели и смысла существования мира в целом, как собака, оставаясь собакой, не сможет понять цели и смысл существования человека. Собака в библиотеке может глазами видеть математические формулы, но смысл их она не видит. Человек, по Эйнштейну, аналогично видит звезды, галактики, Вселенную, но цель и смысл существования всего этого он не улавливает точно так же, как собака не улавливает смысл математических знаков. Однако в силу единства мира какой-то контакт между этими качественно разными уровнями все же возможен: собака не понимает математических формул, но отдельные слова и фигуры она ведь все же в состоянии понять! Аналогично и человек все же в состоянии логически предположить, что мир в целом, как явно самосохраняющаяся система высшего уровня, тоже имеет свой какой-то оптимум функционала (антропный принцип Дикке, ноосфера Вернадского), и поскольку человек порожден этим миром, думать о нем как о пустой коробке или самосохраняющейся системе на уровне «глупого животного» (что высмеивал Циолковский) было бы ошибочно. Если в мире есть жизнь, то, значит, она уже была потенциально и на добиологическо-астрономическом уровне, если есть человек, то, значит, он точно так же потенциально присущ всей Вселенной! Мы сегодня не состоянии более или менее конкретно говорить о том, какое оптимальное поведение должно быть для мира в целом, но оно явно есть, и мы в это поведение включены!

Сравнивая цели уже не собаки и человека, а, например, лимфоцитов человека и самого человека, можно опять подчеркнуть ту же, с одной стороны, связь вышестоящего с нижестоящим, а, с другой стороны, качественное отличие разных уровней целеполагания. Было бы упрощенчеством прямое отождествление отношения того, из чего состоит человек, с отношением самого человека как того, что входит в состав мира, с этим миром. Но еще большей ошибкой было бы игнорирование наличия именно общей тенденции, общего плана в этих двух, конечно же, качественно отличных, но все же в принципе информационно-близких ситуациях (как ветвящееся дерево не прямо, но косвенно, в своей основе, в своем основном принципе ветвления присутствует и в генеалогии рядов, и в иерархии управления, и во многом другом). Высказывания иммунологов о том, что лимфоциты, подобно тайной полиции, опознают и ликвидируют как чужаков («враг внешний»), так и переродившихся своих («враг внутренний»), следует понимать точно так же, т.е., с одной стороны, информационная аналогия, конечно, существует, но мир был бы слишком просто устроен, если бы оптимум функционала органов иммунной системы просто повторял бы оптимум функционала органов госбезопасности (в отличие от соотношения бактерия-человек здесь даже неясно, что является более высоким, информационно-сложным и более низким, более информационно-простым). Дочеловеческий уровень И.П. Павлов связывал с первой сигнальной системой, имеющей преимущественно вещественно-энергетический характер (питание, размножение). Человеческий уровень соответственно связывают со второй сигнальной системой (слова), имеющей уже преимущественно информационный характер, сверхчеловеческий уровень, т.е. мир в целом логично связать с третьей сигнальной системой, информационность которой настолько же отличается от информационности человека, насколько, например, информационность человеческой морали отличается от информационности «замка и ключа» в контактах молекул ДНК.

Проще всего, конечно, объясняется информационный акт узнавания геометрией «замка и ключа». И это, действительно, имеет место во многих ситуациях на клеточном и молекулярном уровнях, но в целом явление это более сложное. Моделируя узнавание в искусственном глазе «перцептроне», неожиданно убедились в ложности безынформационно-материалистических принципов: «Объект определяет субъект», «Нет в разуме ничего, чего бы не было в ощущениях». Видение, зрение, узнавание нельзя свести ни к объекту, ни к субъекту. Процесс этот оказался объектно-субъектным: глаз не воспринимает пассивно любую объективную зрительную информацию, а накладывает на нее свою врожденную субъективную программу, т.е. фильтрует поступающие сигналы. Новорожденный младенец сразу же отличает лицо матери от морды зверя. Оса-охотница имеет в своей генетической памяти образ сверчка, в которого будет откладывать (парализуя его) свои яйца. Современная «грамматика Хомского» возродила теорию врожденных идей в такой же компромиссной форме, в какой примирились сегодня взгляд-локатор по Блаженному Августину (взгляд, подобно трости, ощупывает объекты, ныне «Зенитом» фотографируют галлюцинации глаза) и взгляд-рефлектор (по Гельмгольцу, взгляд, подобно рефлектору, воспринимает лишь то, что поступает к нему из внешнего мира). Дальнейшее углубление в проблему узнавания показало, что именно здесь затрагивается истинная бесконечность, т.е. не геометрическая бесконечность как протяженность, а информационная бесконечность как сфера, выход за пределы которой невозможен без воздействия на мир в целом. В парадоксе Эйнштейна–Подольского–Розена самотождественность отдельной волны, отличающая ее от других волн, заключается в «сверхъестественной» (т.е. мгновенной, а не скоростью света) осведомленности любой части о целом. Главная проблема человека как мыслящего существа и тысячи лет назад, и сегодня, заключается в том, что, осознав отличие своего «я» от окружающего мира, человек ждет компенсации за потерю той первозданно-животной слитности с бессмертным миром, из которой его вырвало это самосознание своего смертного «я». Простейшее решение – считать это «я» бессмертной душой, которая после смерти тела будет вечно жить в памяти Бога. Под Богом при этом понималось (по Канту и Колаковскому) нечто более близкое неопределенному миру наших мыслей и отличное от определенного мира окружающих нас вещественных предметов. Сегодня приоритет информационно-энергетического над телесно-протяженным является уже не домыслом религии, а фактом науки, однако, и сегодня еще является открытым вопрос о механизме («каким образом?») соотношения самотождественности мира в целом и самотождественности нашего «я». Это не вызывает удивления, поскольку сделаны к настоящему времени только первые шаги в выяснении того, что в физико-математических науках именуют «автоколебаниями», а в медико-биологических именуют «аутоиммунитетом».

 (Продолжение следует)