Онтологические прогулки

Рождение детей, смерть стариков можно назвать вещественно-энергетическими преобразованиями одного порядка.

Но этого нельзя сказать о развёртывании фридмона в триллион галактик или о свертывании духовного мира нашего «Я» в вещественно-энергетическое ничто при умирании. Здесь уже преобразование носит характер (с бытовой точки зрения) сверхъестественного преображения, не укладывающегося в рамки наших повседневных представлений. Никакая аналогия из окружающей действительности не может помочь нам наглядно вообразить преображение невидимой глазом пылинки в невообразимо громадные пространства Космоса или трансформацию нашего «Я» в нечто, не имеющее никакого отношения к предметам и явлениям знакомого нам мира наших ощущений. Здесь уже вещественно-энергетического аспекта мироздания недостаточно. Необходимо говорить об информационной компоненте, а она, не будучи протяженной, не поддается наглядному осмыслению!

Возможно, путь к этому осмыслению дают нам те редкие мгновения (даже в жизни Плотина их было всего четыре), когда человек перестает ощущать себя сопричастным своему телу и начинает ощущать себя сопричастным деревьям и облакам, вечернему небу, миру в целом. Его сознание как бы отрывается от своей телесной оболочки, оно как бы плывет на высоте двух метров над землей само по себе, а не движется по тротуару с помощью двух ног. Михаилу Булгакову, чтобы написать «Боже мой, как печальна вечерняя земля, как таинственны туманы над болотами», необходимо было представить свое сознание свободно парящим (или, в крайнем случае, скачущим на лошади), но не сидящим в кресле самолета «Аэрофлота»!

Конкретные проблемы роста, рака, иммунитета находятся где-то между доминированием информационного фактора в мистических прозрениях и господством механической физхимии в попытках найти закономерности атомно-молекулярных трансформаций в клетках, тканях, организме.

Своеобразным критерием при оценке глубины вопроса может быть разрешение его по формуле «да-нет». Если вопрос не затрагивает глубинных корней мироздания, то решение его в рамках «да-нет» вполне возможно: жив человек или умер, Иванов он или не Иванов и т.п. Если же в этих рамках проблема не решается, значит, она имеет отношение к непротяженной информационной компоненте мироздания: волна или частица, эпигенез или преформизм, правилен пятый постулат Эвклида или неправилен, разрешима континуум-гипотеза или неразрешима, имеются ли готовые заготовки для всех болезней в иммунной системе человека или же они создаются после получения сигнала о заболевании.

Лауреат Нобелевской премии по медицине за 1987 год японский профессор Телегава доказал, что миллионы вариантов ответов иммунной системы формируются в ответ на сигнал о заболевании и, вместе с тем, они уже были в виде готовых заготовок. Этот парадоксальный ответ вне рамок «да-нет» связан с тем, что заготовки имеются в виде готовых элементов, но после получения сигнала о заболевании они уже формируются в нужную структуру. Это аналогично разным вариантам конструкций из одних и тех же элементов детского конструктора или получению разных слов из одних и тех же букв. Решающая роль информационного фактора здесь очевидна. Попутно было выяснено, что в процессе формирования нужной структуры в ответ на сигнал об опасности могут иметь место нарушения в форме заболевания одним из видов рака крови.

Все говорившееся выше о равноправии информации с массой-энергией имеет значение при решении конкретных проблем онтогенеза и онкогенеза постольку, поскольку позволяет понять равноправие неулавливаемых на вещественно-энергетическом уровне факторов нормального роста, регенерации. Почему одно и то же канцерогенное вещество даже в одной и той же ткани вызывает разные заболевания? На уровне механики, физики, химии на этот вопрос ответа нет. Есть ответ на уровне филологии: одно и то же слово в разном контексте имеет разный смысл! И медики должны с этим считаться!

С концепцией Телегавы в сфере иммунитета перекликается идея Эмпедокла о формировании организмов по типу «детского конструктора» из органов и Пантина (1951) о конструировании организма из генов. Лаборатория имени Дженкинса в США ведет работу по составлению химико-генетической карты человека (в 46 хромосомах около 100 тысяч генов с тремя миллиардами химических единиц). В чем смысл того, что один нуклеотид в альфа-цепи гемоглобина человека менялся 53 раза, а карпа – 49 раз? Почему за сто миллионов лет для гамма-цепи глобина было от 7, 8 до 39, 5 нуклеотидных замен, не больше и не меньше? Современная наука не имеет ответов на эти вопросы. Ю.М. Оленов, солидаризируясь с идеей закономерной, а не случайной (дарвиновской), эволюции Л. Берга, предлагает заменить идею слепого естественного отбора идеей эволюции, уподобляемой руслу реки, прокладывающей себе путь в соответствии и со своими возможностями и согласно рельефу (т.е. контексту) местности, среды. Это, естественно, подразумевает наличие некоторой надгеномной управляющей информационной среды и отвергает представление о материале для естественного отбора как глины для скульптора. Речь должна идти об обмене информационными сигналами управляемого и управляющего по типу кибернетических систем с обратной связью, а не по типу активного скульптора и пассивной глины!

Что же это за управляющая информационная среда, которую Винер назвал всемирно универсальным кодом-регулятором? Как известно, любой ген может изменяться, мутировать, и если вместе со Шмальгаузеном оценить количество возможных мутаций одного гена числом 10, то число всех возможных генных комбинаций для человека будет 10¹⁰⁰⁰⁰⁰. Если вспомнить, что число всех элементарных частиц в видимой вселенной 10⁸⁰, а число всех событий (включая квантовые переходы электронов с одной орбиты на другую) составляет не более 10²⁵⁰, то сразу делается понятно, насколько мир информационный сложнее мира вещественного, знакомого нам по нашей повседневной жизни. В «Факторах эволюции» Шмальгаузен, упомянув мысль Вернадского и В. Гедеона о «волнах жизни», подчеркивает, что регулирование этого невообразимо сложного невещественного мира эволюции живого осуществляется с помощью таких факторов, как пороговый уровень реактивности, ограничение панмиксии изоляцией, корреляция между численностью популяции и частотой мутирования (последнее исследовалось Р.Л. Берг, дочерью Л. Берга, впоследствии эмигрировавшей в США) и многими другими регулятивными факторами, как уже ставшими нам известными, так и еще неизвестными. Шмальгаузен назвал «ошеломляющим» тот общеизвестный факт, что одни виды меняются за сотни лет, а другие не меняются за сотни миллионов лет (к последним относятся губки, тараканы, черепахи, крокодилы, к первым, например, сиги, изменившие за семь поколений, т.е. за 44 года, при переселении из Боденского озера в другое пигментацию, удвоившие число жаберных тычинок и т.п.). В связи с этим Шмальгаузен говорил о важности того, что он назвал «направляющими процессами», т.е. тем как бы рельефом информационной среды, по которой прокладывает свой путь река эволюционирующей живой материи. При этом и свойства самой реки (резервы изменчивости, скрытое мутирование, мобильность, индивидуальная и популяционная приспособляемость, накопление адаптаций и т.п.), и свойства рельефа информационно-энергетической местности (цепи питания, экологическая среда, коррекционные механизмы, смена форм естественного отбора и т.п.) должны рассматриваться друг по отношению к другу не в плане «скульптор и глина», подчеркивает Шмальгаузен, а в плане диалектического равноправия «педагогики сотрудничества».

Эта взаимообусловленность внешних и внутренних информационных факторов хорошо иллюстрируется регенерационным ростом; если у тритонов-аксолотлей удалить не всю конечность, а только ее часть, то регенерации нет, если же всю конечность, то регенерация есть! Регенерация идет первоначально быстро, но затем, когда объем конечности начинает приближаться к норме, замедляется. Это свидетельствует об обмене информацией между растущей конечностью и всем организмом как целостной системой, т.е. о решающей роли информационного процесса регулирования в иерархии управления на разных уровнях. В этом плане Шмальгаузен положительно упоминал идею биолога А. Вейсмана об иерархии единиц вертикальной (наследственной) информации и соглашался с определением, данным кибернетиком Ляпуновым, рака как расстройства в системе управления горизонтальной информации (взаимодействие клеток, тканей, органов).

Если во времена Вейсмана идея Дриша о наличии информационного фактора, определяемого как разность между системой и суммой элементов системы, вызывала лишь обвинение в протаскивании идеи бессмертия души и загробного существования, то во времена Шмальгаузена все ведущие специалисты уже приняли эту идею «энтелехии» Дриша («номогенез» Л. Берга, «ароморфоз» Северцова, «информация» Шмальгаузена, «таксономия» Любищева, «управление» Ляпунова и т.п.). Но идеологический обскурантизм тех лет деформировал свободное научное и художественное творчество, в результате Пастернак отказывался от Нобелевской премии, а Шмальгаузен доказывал, что его «информацию» следует понимать не в широком философском смысле, а в таком узком, который не противоречит «диалектическому материализму». Это, конечно, сковывало творческий полет мысли и не позволило тому же Шмальгаузену вникнуть достаточно глубоко в смысл информационной компоненты мироздания.

Другим вариантом этой же идеологической деформации была судьба таких биологов, как Филатов и Войно-Ясенецкий[1]. Еще в 1939 году Филатов ставил вопрос о том, почему глазное яблоко, дорастая до определенного объема, прекращает рост. Но в интеллектуальной атмосфере сталинщины научное исследование общемирового информационного фона было опаснее, чем традиционное богословское, –судьба Леонардо да Винчи ХХ века, Павла Флоренского, пытавшегося восстановить потерянное в эпоху Возрождения среднее звено между естествознанием и теологией- телеологией, это всем наглядно доказала. Поэтому Филатов предпочитал не искать в последующие годы своей жизни ответ на этот вопрос в конкретных научных исследованиях, а делать удачные глазные операции, отдав дань уважения вселенской информационности в форме традиционной христианской молитвы перед каждой операцией. Такую же позицию занимал И. П. Павлов, регулярно посещавший Знаменскую церковь у Московского вокзала. Такую же позицию занимал и лауреат сталинской премии по медицине, епископ Крымский Лука, –в миру профессор Войно-Ясенецкий (автор книги «Дух. Душа. Тело», где тоже обходится вопрос о среднем звене между извечным признанием сложности мироздания, сравнимым со сложностью нашего «я», и примитивом координатно-бытового «дважды два-четыре»). Идти по пути Флоренского они не решились.

 

---