Онтологические прогулки

Энциклопедические своды св.Феофана Затворника и Л.Н.Толстого и учение о простоте
 

Святитель Феофан и Л. Толстой, как кажется с первого взгляда, несопоставимы, как несопоставимы святой и анафематствованный еретик, а следовательно, несопоставимы и их взгляды на духовные ценности. Но в случае с Толстым мы сталкиваемся с анафемой, которой не было, поскольку даже Купринская «Анафема» - лишь плод писательского воображения.

Св. Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский (1896-1966) сообщает не о том, что Толстому пели анафему или отлучили от Церкви, но о том, что его признали отпавшим от Нее.(1) Определение Святейшего Синода от 20-22 февраля 1901 года заканчивается таким обращением к Толстому: «Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние и разум истины».(1)

Толстой даже в период своего духовного отпадения продолжал мыслить и видеть мир в христианских категориях, понятых не канонично и противоречиво. Самое яркое противоречие выразилось в том, что, свидетельствуя о непротивлении злу насилием и считая Православную Церковь злом, Толстой не находит в себе мужества не противиться Ей. Но и эта идея непротивления относится к христианским категориям, которые всегда остаются доминантами духовного пространства писателя. Даже обращаясь к опыту Востока, Толстой фокусирует свое сознание на ценностях созвучных и понятных христианину.

Творчество св. Феофана Затворника (1815-1894) и Л.Н. Толстого (1828-1910) объединяет стремление к созданию обобщающих сводов, указывающих на путь ко спасению и тайну Творца, сущность которого они понимали совершенно по-разному. Так, св. Феофан уже после ухода в 1782 году в затвор создает «Мысли на каждый день года» (1887). Труд с таким же названием, т.е. «Мысли на каждый день года» (1895), принадлежит святителю Иустину Полянскому (1832-1903), который собирал их всю жизнь. Л.Н. Толстой систематизирует мудрые изречения для сборников «Круг чтения» (1904-1908) и «На каждый день» (1906-1910).

Самым известным трудом святителя Феофана Затворника стал перевод на русский язык свода «Добротолюбие» (букв. «Красотолюбия»), в основу которого святитель положил антологию творений отцов IV–XV «Добротолюбие священных трезвомудрцев, собранное из святых и богоносных отцов наших, в котором, через деятельную и созерцательную нравственную философию, ум очищается, просвещается и совершенствуется», составленную святителем Макарием, митрополитом Коринфским (1731–1805), отредактированную преподобным Никодимом Святогорцем (1749–1809) и в 1782 г.  изданную на греческом языке, а затем переведенную на славянский язык преподобным Паисием Величковским (1722-1794). Свт. Феофан не только переводил на современный русский язык труды древних аскетов, но излагал их, соотнося со своим духовным опытом, то есть опытом святого.

Философские построения Толстого противоречивы и одни воззрения опровергают другие, поскольку он не столько развивает философию, сколько сам развивается, поэтому в осмыслении философских категорий Толстого ограничусь только поздними его произведениями, в которых при всей их сложности есть более устойчивые концепты, на которые я и опираюсь, и неожиданные повороты и ответвления мысли.

И для Толстого, и для всей святоотеческой традиции противоречивость и сложность внутренней жизни человека является не столько достоинством, сколько болезненным состоянием души. Не случайно Толстой отрицал шекспировский театр, внутренний мир героев которого сложен и соткан из противоречий.

Однако взгляды Толстого и св.Феофана на идеал простоты, противопоставляемой сложности, значительно расходятся. В «Добротолюбии» св. Феофана Затворника понятие «простота» встречается 77 раз, то в бытовом смысле безыскусности, то в богословском значении цельности, становясь атрибутом целокупности Адама до грехопадения, в результате коего он пал и разбился, обретя сложность, которую можно преодолеть только благодаря воссоединению всех его духовных сил. Простота св.Феофана собирает человека воедино, ее символом может стать белый солнечный свет, соединяющий в себе все тона радуги.

239.
2. <…> Не говори никто: разбился я в падении, не могу подняться и право ходить…
3. Смотри, как потрудились св. отцы, сеяли, жали, собирали в житницы свои, и ныне радуются, ожидая явления последнего дня, в который воссияют они, как солнце. (2)

В «Добротолюбии» понятие о простоте часто разъясняется через представление о смирении и внутренней тишине.
По-гречески смирение – tapeinotita (tapeinofrosini), что по внутренней форме близко к русскому низменный. К тому же корень слова peisa, ион. peisi «послушание», «покорность» входит в такие сложные слова, как peisibrotos - «заставляющий смертных повиноваться» - и peisitanatos – «убеждающий умирать» (также прозвище Гегесия, философа Киренейской школы), кроме того близкое по звучанию pinageos – «голодный, пустой». (3)
Согласно русской этимологии слово смиренный связано с корнем «мер», то есть «умерить, смягчить, подавить» (4), что пересекается с греческим peisibrotos («заставляющий смертных повиноваться»), а по народной этимологии – с корнем «мир», тогда получается «смиренный» – принужденный к миру и тишине, что хорошо согласуется со многими высказываниями из Добротолюбия. Так, в характеристике св.Феодосия, который «при устремлении всех естественных сил души ни к чему иному, как только к единому вожделению Создателя»

…  был доволен к тому, чтобы собирать чувства и устроять их к возвращению внутрь… Кто, как он, среди смятений такой наслаждался внутри тишиной, как иные, живя в пустыне? И кто одинаковым бывал и среди толпы, и в уединении? – Вот и великий сей Феодосий, поелику собирал чувства и вводил их внутрь, сделался уязвленным любовью к Создателю. («Из жития Феодосия Киновиарха») (5).

Близкое к народно-этимологическому понимание «смирения» как тишины сочетается здесь с богословским смыслом собирания души воедино.
Св. Феофан Затворник воспроизводит в «Добротолюбии» учение о трехчастности души, которые движимы тремя силами: вожделением, гневом и разумом:

«13. Похоть страстную увядает воздержание с смиренномудрием; гнев пламенеющий укрощает любовь; помысл влающийся сосредоточивает прилежная молитва, с памятью Божией. Так очищаются все три части души. Их-то желая исправить, Божественный Апостол говорил: миръ имейте и святыню, ихъ же кроме никтоже узритъ Господа (Евр. 12, 14)». (6)

Эти три силы души: вожделеющая (или раздражительная), гневательная (или сердечная) и разумная, -  вступившие в конфликт друг с другом и в жизни, и в душе трагического героя, должны объединиться, примириться друг с другом, ибо внутренний мир – важнейшее условие обретения утраченной цельности и простоты.
Приведем несколько цитат, где простота в «Добротолюбии» свт. Феофана связывается со смирением, покоем и внутренним единением личности, детским незлобием, послушанием, которые уподобляют человека Творцу:
Ибо естество Божие просто, невидимо, и естественно ни в чем не имеет нужды, и сознание при самоуглублении своем естественно не имеет нужды, в отношении к Богу, в телесной деятельности, деятельность его при сем проста, и обнаруживается в единой части ума, сообразно той простоте достопоклоняемой Вины, Которая выше плотского чувства (140). (7)

Под Виной здесь понимается Творец.

25. Чувство душевное в действовании своем было едино в состоянии невинности; грехопадением оно раздвоилось, а благодать Святого Духа опять возводит его в простоту единства.
Что чувство естественное одно, сему научает нас самое действо святого ведения (просвещенный благодатью разум). Преступлением Адамовым оно разделилось на два действа; но Святым Духом оно опять делается единым и простым. Этого однако же никто не может увидеть в себе, кроме тех одних, которые, в чаянии будущих благ, охотно отрешаются от благ жизни сей, и воздержанием иссушают всякое вожделение телесных чувств. Ибо только в таковых ум, по причине полного беспопечения, здраво и бодренно совершая свои движения, может чувством неизреченно вкушать божественную благостыню, и в тоже время по мере своего преуспеяния сообщать свои радости и телу, безмерным неким словом в любви изъявляя свое обрадование исповеданием, говоря: на Того упова сердце мое, и поможе ми: и процвете плоть моя, и волею исповемся Ему (Пс. 27, 7). Таковое обрадование, бывающее в сем случае в душе и теле есть нелестное напоминание о вечно нетленном житии.
78. Бог, чрез собственное Свое крещение, даровал нам воду спасения в возрождение: ибо мы возрождаемся в воде действием Святого и Животворящего Духа, вследствие чего тотчас очищаемся и по душе и по телу, если приступаем к Богу с полным расположением. При сем Дух святой вселяется в нас, а грех (или отец греха) изгоняется Им, так как невозможно, чтобы при единстве и простоте, – характеристических свойствах души, – в ней сопребывали два эти лица, как думали некие. (8)

Цитирование можно продолжить, но общая идея такова: через объединение трех частей души, которое достигается не столько благодаря самосовершенствованию, сколько при помощи Свыше, человек уподобляется Творцу, который, будучи Троицей, Прост и Един.
Говорит св. Феофан и об обретшем после падения цельность и единство здании души, построенном на простоте и смирении:

...если бы, – по смыслу Евангельской притчи (Лк. 14, 28-30), не было нами наперед расчислено и собрано все, что потребно для построения сего возвышеннейшего духовного столпа; что однако и будучи приготовлено, не пойдет в дело как следует, и не допустит правильно возложить над собою последних верхов совершенства, если прежде, по вынесении всякой нечистоты пороков, и выброшении обломков и мертвого мусора страстей, на живой и твердой земле сердца нашего, как бы на оном Евангельском камне (Лк. 6, 48), не будет положен прочнейший фундамент простоты и смирения, на котором мог бы быть воздвигнут этот столп чрез назидание на нем духовных добродетелей, непоколебимо стоять и главу свою возносить до последних высот неба, надеясь на свою прочность (Слово 9: 196). (9)

Простота Л.Н.Толстого иная, она ищет первоосновы не для того, чтобы возвести на ней здание цельной и исцеленной от раздробленности души, но чтобы от этой первоосновы отшелушить все «лишнее»:
«Каждый человек, если прожил долгий век, был сначала младенцем, потом дитятей, потом мужчиной или женщиной, потом стариком или старухой. Но как ни переменялся человек, он всегда говорил про себя «я». И этот «я» был в нем всегда один и тот же. Тот же был и в младенце, и в взрослом, и в старике. Вот это-то непеременное «я» и есть то, что мы называем душою» (2 января, 5 изречение). (43,5)
Это размышление о соотношении изменяющегося и неизменного у Толстого очень близко концепции Сократа, высказанное в «Федоне» Платона, который рассуждает о изменчивости плоти и о неизменности души и делает из этого вывод о ее бессмертии:
– Не правда ли, рассеянию подвержено все составное и сложное по природе – оно распадается таким же образом, как прежде было составлено? И если только вообще возможно этой участи избежать, то лишь в одном случае: когда вещь оказывается несоставной?
– Я думаю, так оно и есть, – сказал Кебет.
– Скорее всего можно предполагать, что несоставные вещи – это те, которые всегда постоянны и неизменны, а те, что в разное время неодинаковы и неизменностью вовсе не обладают, – те составные.
– По-моему, так. <…>
– Безвидное всегда неизменно, а зримое непрерывно изменяется?
– Примем и это, – согласился Кебет. – Пойдем дальше, – сказал Сократ. – В нас самих есть ли что-нибудь – тело или душа – отличное [от этих двух видов]?
– Ничего нет.
– К какому же из двух видов [сущего] ближе тело?
– Каждому ясно, что к зримому.
– А душа? Зрима она или незрима? (Аргумент третий: самотождество идеи (эйдоса) души). (10)

Для Толстого, неоднократно предлагавшему в качестве недельного чтения в «Круге чтения» выдержки из сократических диалогов Платона, личность сродни платоновскому эйдосу: простому, неделимому, а потому неизменному и бессмертному началу.
Подобное, почти Сократовское и близкое Толстому, соотношение зримого и незримого зафиксировано и в Новом Завете: «Видимое временно, а невидимое вечно» (2 Кор.4:18). Даже стремясь реформировать христианство, Толстой остается в его контексте, мыслит его категориями, осмысляет и переосмысляет их.
Вслед за Платоном простота души для Толстого – основа ее бессмертия, но эта простота воспринимается как природная данность, присущая младенцу и старцу, простецу и мудрецу.
Для Толстого природа человека добра, поэтому простота – естественное свойство данное человеку самой природой.
Для св. Феофана – земная природа человека зла, поэтому первородный грех быстро разбивает, раскалывает младенческую простоту и цельность. Утратив простоту, человек должен вновь ее обрести, переходя с уровня душевного, склоняющего к умствованиям, на уровень духовный:
118. <…> И если которые из них желают приблизиться к иному духовному ведению, то пока не отрекутся от сего душевного, и от всяких изворотов его тонкости, и многосложных его способов, и не поставив себя во младенческий образ мыслей, дотоле не возмогут приблизиться, хотя мало, к ведению духовному. Напротив того, великим препятствием бывают для них навык и понятия душевного ведения, пока не изгладят сего мало-помалу. Оное духовное ведение просто и не просиявает в помыслах душевных. Пока разум не освободится от помыслов многих и не придет в единую простоту чистоты, дотоле не возможет ощутить духовного ведения. (11)

Однако «простота» не самый важный для св.Феофана термин, поскольку понятие «послушание» встречается в «Добротолюбии» 604 раза, «смирение» - 841 раз, «любовь/любви» - 1807 раз. У Толстого прослеживается аналогичная система ценностей: так, в «Круге чтения», слово «простота» использовано 15 раз (если не считать еще двенадцати раз в заголовках, вместе с которыми получается 27), «смирение» - 27 раз (с заголовками – 52 раза), «любовь» - 240 раз (с заголовками – 265 раз). Однако о разуме, разумении и неразумии в «Добротолюбии» говорится 1450 раз, то есть примерно на 20% реже, чем о любви, а у Толстого, наоборот – о разуме говорится более чем в два раза чаще, чем о любви: 597 раз (с заголовками – 627).
Неизменное начало в человеке служит для Толстого условием обретения вечности.  Жизненная позиция Л. Толстого ближе к установке на хранение данного от природы драгоценного зерна, ибо личностное зерно, суть личности, все самое ценное в человеке, представляется писателю неизменной константой, которая сформирована уже к пятилетнему возрасту и соотнесена с небом, ибо «лучшие герои Толстого - нефеломаны» (12), а в «Круге чтения» на 13 января читаем:
1. Но что такое вера? — Это согласие своей воли с совестью, с всемирным разумом. (41, 33)
Если исходить из концепции трехчастности человека, то для Толстого условием полноценного развития души становится следование разуму, который ограничивает страстные, болезненные движения вожделеющей и гневательной части души:
Чем больше укрепляется в человеке разум и затихают страсти, тем больше освобождается в нем духовная жизнь любви к Богу и ближнему. Счастлив человек, когда он сознательно помогает этому (21 января «Самосовершенствование») (41, 48), -

но сам разум при этом соотнесен не с умом конкретного человека, но с небесным разумом, в котором растворяются все способности конкретного человека и становятся не нужными. Толстой полон пафоса торжества небесной разумной всеобщности, которой чужды столь малые величины, как гневательная и жалеющая силы души человека – их невозможно исцелить, их нужно смыть в океане небесного разума. 
В связи с этим вспоминается буддийская притча о соляной кукле, которая желая постичь море, спрашивала у него: «Ты кто?», - и заходила все глубже, пока не растворилась и в месте с морем на свой последний в жизни вопрос ответила: «Это я».
Искания героев Толстого – это по большей части духовные блуждания и метания, в результате которых невозможно ничего найти, ибо по-настоящему найти можно только небо, а для этого нужно остановиться (или чтобы тебя что-то остановило), пасть на землю и, как Андрей Болконский, созерцать аустерлицкое небо.
Героям Толстого простота дана так же, как небо, - дано просто, неколебимо, с самого рожденья – одно на всех.
Доминантой «Круга чтения» св. Феофана является призыв к духовному движению, чувство пути при восхождении к совершенству, неудовлетворенность достигнутым.
Св. Феофан точно знает, что гневательная и жалеющая силы человеческой души – это вовсе не малые величины, которые могут раствориться в буддийской нирване; нет, бытие человека для св.Феофана выше бытия всего мира, поскольку человек больше вселенной, ибо в человеке есть все те же стихии, что и в космосе, но есть то – чего в нем нет: человеческой свободы.
«Круг чтения» св. Феофана – это напряженное обучение человеческой свободе на пути к Богу, который в отличие от неба – личность, поэтому и человек должен прийти к нему навстречу став цельной личностью, преодолевшей внутренний разлад.
Причина столь больших различий во взглядах писателей корениться в том, что духовное пространство каждого из них вписано в совершенно разные надличностные системы.
Для святителя Феофана такой системой является круг годовых праздников христианской Церкви, повторяющей восхождение Христа от Вифлеема к Голгофе, и продлевающих чувство пути от обновления времени и души в день Нового года – до обретения духовного радования в день Рождества.
На этом пути св. Феофан постоянно ставит перед читателем все новые и новые цели и учит преодолевать трудности на пути к ним. Анализ динамики годового круга чтений был бы слишком объемным, поэтому приведу лишь одно высказывание святого, касающееся простоты:
29 неделя по Пятидесятнице. Пятница. (Евр.11,8.11-16; Мк.9,33-41). Спаситель в образец веры и жизни ставит дитя. Простота веры рождает простоту жизни; из той и другой происходит образцовый строй нравственный. Впустите сюда умствование, — оно произведет разлад внутри и под видом лучшего устроения дел всю жизнь расстроит. Умничанье всегда кривит: “то не так, другое не этак; дай-ка я все устрою по-новому; старое негоже, наскучило”. Но никогда еще нигде ничего доброго оно не устроило, а только все расстраивает. Уму следует слушаться того, что заповедано Господом. Правда, он называется царем в голове, но этому царю не дано законодательной власти, а только исполнительная. Как только примется он законодательствовать, то нагородит не знать что, расстроит и нравственные. и религиозные, и житейские, и политические порядки; все пойдет вверх дном. Великое несчастие для общества, когда в нем дают уму свободу парить, не удерживая его Божественною истиною! Это гнев Божий. О нем сказано: “укройтеся мало елико, дондеже мимо идет”. В этом разгаре умственного своенравия лучше всего укрываться в простоту веры. Как во время бури лучше сидеть дома и не выходить в самонадеянности на борьбу с нею; так и во время бурного своеумия лучше не выходить на борьбу с ним и не хвататься за оружие умствования, чтобы противостоять ему. Простота веры сильнее умствований; облекись в нее, как в броню, и устоишь. (13)

Динамично и духовное состояние самого святителя Феофана, который то скобит о человеческих грехах и получает, то всецело отдается радости о Христе Воскресшем, о Христе Родившемся.

Л.Толстой находится в статичном пространстве, в котором равно присутствуют голоса святых и мыслителей всех времен и народов, соединенные субъективным слухом автора.
В аналогичном пространстве находится и св.Феофан в годы создания «Добротолюбия» - духовной энциклопедии, которая вводится образом идеального странника, опровергающего кажущуюся статичность христианского пространства. Так свт. Феофан пишет во вступлении к «Добротолюбию»:
Не имеющие способов путешествовать могут, и не двигаясь с места, составить себе довольно приблизительные понятия и представления о чужих странах, посредством чтения путевых заметок других путешественников, потому что формы жизни всех тварей больше или меньше походят одни на другие, в каких бы странах они ни проявлялись. Не то бывает в отношении к опытам духовной жизни. Понимать их могут только шествующие путем сей жизни. Для не вступавших на него это совершенно неведомая наука, но и вступившие на него не все вдруг понимать могут. Их понятия и представления уясняются по мере шествия и углубления в страну духа. По мере умножения собственных опытов духовной жизни, становятся ясными и понятными указания опытов, замеченных святыми отцами в писаниях. (14)

Итак, тема пути звучит в самом начале духовной антологии свт. Феофана и становится ее лейтмотивом, а антология Толстого «На каждый день» открывается совершенно другим духовным ключом-лейтмотивом:
Закон Бога в том, чтобы делать то, чего Он хочет от людей. Люди все одинаковы. И потому закон Бога для всех людей один и тот же (43, 3)

Так, теме поиска духовного совершенствования в мире свт. Феофана у Толстого соответствует тема глобальной найденности истин, окончательности знания и бесплодности духовных метаний, ибо природа человека для Толстого благодатна и простота и вечное, бессмертное зерно заронено в нее от рождения, в мире свт. Феофана природа человека предстает искаженной первородным грехом, и поэтому только чувство пути, только напряженное духовное делание приведут человека к совершенству и к личной встрече с Богом.
Однако Толстой, видимо, неудовлетворенный собственным статичным духовно-философским пространством, начинает новый виток нравственных исканий перед смертью, незавершенность которых видна из символического соотношения духовной значимости для писателя Ясной Поляны и станции Астапово.

Список использованной литературы:

1. Иоанн Сан-Францисский, епископ. Избранное. – Петрозаводск: «Святой остров», 1992. С. 283-284. С. 281.
2. Феодор Студит. Подвижнические монахам наставления// Добротолюбие. Собрание в пяти томах. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1993. Т. 4. С. 447.
3. Древнегреческий словарь. [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.ancientgreek.ru/dictionary/pi/20.html свободный. Последнее посещение 7 ноября 2015 г. // См. также ВейсманА.Д. Греческо-русский словарь. М.: Греко-латинский кабинет Ю.А.Шичалина, 1991. Репринт издания 1899 г. С. 1226.
4. Фасмер Макс. Этимологический словарь русского языка: В 4 тт./ Пер с нем. и доп. О.Н.Трубачева. – СПб.: Терра – Азбука, 1996. Т.3. С. 688.
5. Никифор Уединенник. Слово о трезвении и хранении сердца многополезное. // Добротолюбие. Собрание в пяти томах. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1993. Т.5 .
6. Феодор, преподобный епископ Едесский «Сто душеполезнейших глав» // Добротолюбие. Собрание в пяти томах. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1993.Т.3.
7. Св. Исаак Сирианин. Подвижнические наставления // Добротолюбие. Собрание в пяти томах. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1993. Т.2. С. 692. 
8. Блаженный Диадох. Подвижническое слово. // Добротолюбие. Собрание в пяти томах. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1993. Т.3. С. 19.  С. 52
9. Иоанн Кассиан. Обозрение духовной брани. // Добротолюбие. Собрание в пяти томах. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1993. Т. 2 . С. 130-131.
10. Платон. Федон. // Платон. Собрание сочинение в 4 томах. – М.: Мысль, 1994. Т. 2. С.  33-34.
11. Святой Исаак Сирианин. Подвижнические наставления// Добротолюбие. Собрание в пяти томах. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1993. Т.2. С. 683.
12. Полтавец Е.Ю., Минаева Д.В. «Номадный и автохронный аспекты в восприятии И.А.Буниным творчества Л.Н.Толстого»//Яснополянский сборник 2012. – Тула: Музей-усадьба Л.Н.Толстого «Ясная Поляна», 2012. С. 478.
13. Феофан Затворник, Святитель. Мысли на каждый день года по церковным чтениям из Слова Божия. – М.: Издание Московской Патриархии, 1991. С. 188.
14. Феофан Затворник. Вступление // Добротолюбие. Собрание в пяти томах. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1993. Т.1. С. IV.