Эвридика
Владислав Пеньков (25/12/2019)
Текст содержит ненормативную лексику.
Эвридика
Вот мы с тобою и дома.
Выпустим вёсла из рук.
Это у них – Оклахома,
здесь – всё попроще на звук.
Милая, милая, мила...
Где оказались мы? Где
долго меня ты любила,
солнце тонуло в воде?
Как это место зовётся?
Это Кукуево, да?
Время уже не порвётся,
как не порвётся вода.
В клетчатой лёгкой рубашке
этому дню помаши,
небу, в котором ромашки,
пристани и камыши.
Это отныне всё наше –
тени и шум камыша.
Как тебя звать-то? Наташа?
Сон? Эвридика? Душа?
________________________________________________________
Фотография Виктора Ахломова – Ярославские девчонки, 1962 год
Сестра-1973
Завязываешь маску
уже полсотни лет.
Дороги в эту сказку
для посторонних нет.
Глаза немного лисьи,
немного – ланьи, но
всё это закулисье
прошедшего кино.
Куда поедешь летом?
Раскинешь ноги с кем?
С хирургом партбилетным?
С артистом в парике?
А может быть, а может...
Уже прошли года.
Тот, кто тебя положит,
не сможет угадать,
что где-то сквозь полвека –
красива и бледна –
ты – матерь человека,
и ты – его страна.
И он твердит упрямо
- Увидимся ещё,
шурша винтажным, мама,
болоньевым плащом.
Эффект Сильвии
Это было бегством от лужаек,
от душистых трав, больничных стен.
Если мы хоть что-то отражаем,
что-то отражает нас взамен,
но в осколках – наплывает детство
и морщины юбки так стары,
что возможно выбрать только бегство
через океанские дворы,
через волны, вставшие забором –
юбка задирается опять.
Снова лезет с липким разговором
андрогин – морщинистая *лядь.
Вишенками пахнет даже рвота,
локон вьётся около виска,
предстоит тяжёлая работа –
вечная вселенская тоска.
Током будет бить от каждой строчки.
Но недаром горькою травой
выпачканы белые носочки
и каштан повис над головой
говорливой длинной тонкой веткой –
нежной мёртвой лапою отца,
и коснулся тенью, словно меткой
детского и зыбкого лица.
Волчица
Пахнет ночною травою.
Как в позабытом году,
выбегу в лес и завою
прямо на мочку-звезду.
Бродят по сферам кометы,
варится липовый чай.
Это июня приметы,
это бретелька с плеча
падает, падает, словно
книзу – руладка скворца,
и переходит бесшовно
вечер в ступеньки крыльца.
Вечером, серые клочья
в серую шкуру срастив,
дымка напомнит о волчьем –
вот и родится мотив.
Брошен под койку журнальчик.
Как это лучше сказать?
Смотрит на дяденьку мальчик,
жёлтые щурит глаза.
И, оседлав табуретку,
серый, матёрый проссыт –
этот порвёт за соседку,
за потерявшую стыд.
Возле Гатчины
Р. Г.
А мы с тобою постарели,
в причёске жизни – старой *ляди –
нам не нужны – на самом деле –
успеха накладные пряди.
Нам с этой девочкой поддельной
не пить вино в горах Кавказа.
Наука старости метельной –
гляди на будущность вполглаза.
Там – впереди – метель всё та же,
и колокольчик бьёт в полсилы.
И пусто в доме – после кражи –
у станционного чудилы.
At the crack of night
Звёзды осыпаются, как пудра.
Губы сдуру тычутся в плечо.
Это мудро! Весело и мудро –
сладко только там, где горячо.
Девушки устроены так сладко –
что пятнадцать им, что двадцать пять –
пахнет тайной кожистая складка,
отхлебнул и можешь умирать,
выйдя из квартиры № 8,
захлебнувшись воздухом до дна.
И тебя подхватывает осень,
та, что навсегда теперь одна.
Девушка в квартире чай заварит,
матюгнётся, сходит в туалет,
поглядит на купленном товаре
шовчики, и, выключая свет,
самой яркой бомбой разорвётся
в голове подростка под окном.
Млечный Путь по небу развернётся,
словно первый – с блёстками – кондом.
Time after time
-1-
В пятнадцать я был влюблён во многих,
а любил вот эту, сказавшую мне –
If youre lost, you can look and you will find me
Time after time
If you fall, I will catch you, I'll be waiting
Time after time
If youre lost, you can look and you will find me
Time after time
If you fall, I will catch you, I'll be waiting (I will be waiting)
Time after time
Наивная, как девочка с начёсом,
прекрасная, как юная луна,
ответишь ты на все мои вопросы,
из коих самый главный –На хрена?
Зачем гроза гремела утром ранним,
зачем дышать легко и глубоко,
зачем поёт на маленьком экране
девчонка в облегающем трико,
зачем ко мне протягивает руки,
зачем так воздух холоден и нем,
зачем она, с невинным видом суки,
поёт зимою мне про Вифлеем?
Зачем пятнадцать мне? Всегда – пятнадцать.
И этот мир – инопланетный дом,
когда уже не хочется *баться
и в будущее вериться с трудом.
Однако цифры говорят – Умойся.
Шагни за дверь. Навстречу с хи-хи-хи
вселенная неведомого свойства
вдруг поцелует в самые стихи.
Причёску взбив и юбкою мелькая,
за руку схватит и прильнет к губам
вселенная как девочка такая,
которая сказала – Не отдам.
-2-
Тишина, только дудочка в дудочку
напевает печальную весть,
что не любит вселенная дурочку –
так и есть оно, так всё и есть.
Камышовую дудочку, милая,
ты подносишь к пунцовому рту.
И звучит с камышовою силою
камышовая песня коту
камышовому, хищнику этому,
а других здесь не встретишь, их нет.
Он-то знает про долю поэтову –
Междуречья голодный поэт.
Он, шумерскую песенку сладивший,
притаился у тёмной реки,
потому что не знает погладившей
или просто – ласкавшей руки.
У него – водяные и жуткие,
и ведущие к цели пути.
Между мифами с их промежутками
он сумеет дорогу найти
из теней, из шумерского ужаса –
до привычек сегодняшних дней,
где рекламные буквицы кружатся
в карусели привычных огней.
Камышовая мякоть у песенки,
небо страшное, ласковый рот.
И гуляют оттуда по лесенке
только тёмные боги болот.
Камышовые мы, камышовые.
Положившие музыку на
ноты бедные эти, грошовые
и земную дорогу зерна.
Это просто – обычная песенка.
У болота нема берегов.
Но в него упирается лесенка
для схождения разных богов.
-3-
Камышовая дудочка, практика,
задремавшего космоса зверь.
Ах, постой на пороге, галактика,
не стучись в эту летнюю дверь.
Всё прекрасно, поскольку прекрасное
залетает шмелём и жужжит.
Лето синее, жёлтое, красное,
и доступное, словно Брижит,
словно девочка из параллельного –
Не стесняйся. Сейчас мы дольём!
Параллельного мира недельного
счастье хлещет горячим дождём.
Ах ты, Господи Боже мой, деточка,
ты вписала в свой нежный дневник,
как впивалась зелёная веточка
в полу-вздох, в полу-стон, в полу-вскрик?
Ты вписалась в компанию? С нежностью
поцелуй отсылают, считай,
с неуклонной к тебе неизбежностью
городские из коплисских* стай.
_______________________________
* Копли – рабочий район Таллина.
Сон зимней ночью
Наташе
Мы приснились друг другу с тобой,
и роса нам приснилась, и эти
утро белое, день голубой,
голубично-малиновый ветер.
Сколько ягод у нас в туеске!
Сколько ягодной крови на пальцах!
Мы потом полежим на песке,
поглядим на небесных скитальцев.
Облака, ну, почти что состав.
Загремели колёса. Запело,
от горячего пара устав,
паровоза гигантское тело.
Их на станциях будут встречать
оркестранты и провинциалы,
на руках пассажиров качать,
так, чтоб мелочь в карманах бряцала.
Провожая глазами вагон
за вагоном, мы снимся, покуда
зимний крик оголтелых ворон
нас не вырвет из этого чуда.
Отплытие
Наташе
что актуально, так это вопрос о конструкции фразы,
и он неотложен:
что нас побуждает чему-то искать выраженье?
Г. Б.
Я напишу об этом деревце,
о кружке пива натощак.
Мне просто хочется довериться
за разговором о вещах.
Чудак, читающий газетное,
бармен с коронкою во рту –
не просто так, оно – заветное,
как будто музыка в порту,
как будто вышел он из гавани –
огромный пароход без нас,
объединив в последнем плаванье
и первый и грошовый класс.
И в небо шапочки подброшены,
и вот – глядят сквозь леера
и машут берегу горошины
в своё последнее вчера.
Костёр
Нафталин — это бог, нафталин — это ветер!
Арк. З-ц.
Дня три ещё лафа нам,
И август не зачах
Под мокрым целлофаном
В сентябрьских небесах.
Арк. З-ц.
Застырец
Аркадий Валерьевич
10.06.1959 — 15.12.2019
Нафталин-нафталин, целлофан-целлофан –
догорает мечеть сигареты.
Донну Анну я в губы не поцеловал,
и себя ненавижу за это.
Целлофан-целлофан, нафталин-нафталин.
Дон Жуан ковыляет устало
в жилконтору, в аптеку, в печаль, в магазин –
вольной степью и душным подвалом.
Перепало ему от лесного ку-ку
столько лет, сколько парка дремала.
Полежать бы теперь хоть часок на боку,
поплотней подоткнув одеяло.
Долог волос, как шпага, и столь же остёр.
Нафталин обернув целлофаном,
поглядите на небо – там светит костёр
над холодным и влажным туманом.
МК-60
Наташе
-1-
Не горячусь, не сетую,
что так себе дела.
А жизнь была кассетою –
в ней музыка была.
Плыла дорожки шкурою
за несколько рублей,
советскою натурою
небесных кораблей.
Пластмассовой уродиной
пронёс её сюда.
Сгущаются над родиной
двадцатые года.
Но, как во время Брежнева,
над прежнею шестой,
над небом есть по-прежнему
наш город золотой.
-2-
Старинную лютню он в руки берёт.
О чём ты расскажешь, старинная лютня?
На пасеке боли созреет наш мёд,
в движениях танца останутся плутни.
Старинная лютня, Марию прославь.
Прославь горожанок, заплакавших хором.
Старинный кораблик отправился вплавь,
старинное облако встало собором.
Старинный кораблик, твоих парусов
касается ветер в Хабаровском крае,
семи парусов и семи голосов
касается ветер, и я умираю.
Я умер от счастья. Томленье в паху
о чём-то загадочно-светлом, и вечер.
И вечер проходит в плаще на меху,
и плащ потайной глубиною расцвечен.
Пилигрим N 7
Наташе
Проснёшься, как будто ни капли не спал,
в седьмом отделении "Скорой".
Кораблик идёт, крепко держит штурвал
босяк, проходимец Негоро.
Он ромом пропах, он с капустой в усах,
шесть пальцев у правой ладони,
и дышат зловеще в его парусах
огромные чёрные кони.
Куда-ты, Негоро? Вестимо, куда.
Продаст на запчасти и жрачку.
Из крана алмазами каплет вода,
приёмник ворочает жвачку.
Прикроешь глаза и провалишься на
широкую спину финвала,
а сверху накроет сплошная волна –
казённых морей одеяло.
Ну вот, я спасён. Удаляется бриг.
Придётся оставшимся скверно.
Но всё поправимо, как знаем из книг
забытого временем Верна.
Шоир
Наташе
С гречанкой ли, Лаурой ли,
а может, с Аннабель,
мы убежать задумали
за тридевять земель –
туда, где ходят мальчики,
крича – Кому вода?
и жёлтые тушканчики
желтее, чем звезда.
Приедем, купим ослика,
крупу и котелки.
И будем жить у мостика,
в хибарке у реки.
А ночью нам захочется,
и мы тогда прильнём
к большому одиночеству,
горящему огнём –
созвездьями горящему,
и, глядя в этот свет,
поймём, что настоящему
здесь просто места нет.
Стоит сплошное прошлое,
и бекает баран,
и бьётся сердце коршуна,
гремит, как барабан.
Стучатся люди шаховы,
у них ко мне приказ,
и что делишки аховы
узнаю я сейчас.
Последние публикации:
Мне дано уменье умирать –
(01/09/2021)
Жена –
(17/08/2020)
Весь этот джаз –
(07/08/2020)
Аделфи –
(23/07/2020)
Ветер –
(01/07/2020)
Рождение трагедии из весеннего вечера –
(01/06/2020)
Ласковый май вечности –
(11/05/2020)
Прощай, красавица! –
(16/04/2020)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
