Синий свет и белый цвет
Владислав Пеньков (30/04/2019)
Офелия
Холодно в городе,
холодно в здании,
холодно в комнате,
холодно в Дании.
Холодно, Господи.
Как же нам холодно.
Звёзды и оспины,
ива и колокол –
всё это – тело ли,
всё это – мясо ли?
Дел мы наделали.
Всё – фортинбрассово.
Милая, милая,
в речке утопшая.
С дикою силою
ветер над Ропшою,
ветер над Питером,
ветер над Таллином.
Небо, как литера,
ветром расплавлено.
Льётся свинцовое,
только холодное,
небо птенцовое,
небо свободное.
Небо сыграю ли
флейтою, дудкою?
Спи за сараями,
спи незабудкою.
Ты – собиравшая
росы дрожащие,
спи, ты – упавшая,
ты – настоящая.
Спи же, казнённая
этою штукою.
Ты – не казённая –
мечена мукою.
Ветер над Ревелем,
ветер над Данией
гнётся деревьями,
высится зданием.
Выиграл пьесу я,
выиграл вечное,
но не воскресну.
Спи, человечная.
Три женщины
-1-
Жанна
Возвращаю то, что нужно,
всей моей любимой пьяни.
Жанна кашляет натужно
в конуре у Модильяни.
Сколько нужно доз рассвета?
Сколько нужно грамм заката?
Песня пелась? Песня спета,
и ни в чём не виновата.
Возвращаю пьяни воздух.
Мне хватило, мне – довольно.
Пьянь дышала им на звёздах,
и дышалось очень больно.
И дышалось очень резко,
словно в грудь впивалась брошка.
..........................................................
Наблюдает занавеска
за летящей из окошка.
-2-
Безумная Фрида
Знали ацтеки и майя
толк в забирании жизни.
Дождь – занавеска тугая,
ползают черви и слизни,
не подающие вида,
что проползают по крови.
Чёрным рисуешь ты, Фрида,
чёрные веточки-брови.
Знали ведь майя когда-то –
кровью пропитаны веско
форма хмельного солдата,
розовая занавеска.
Хлюпает кровь, и кроваво
то, что зовётся любовью,
что вулканической лавой
подобралось к изголовью.
-3-
Брижит
Хорошо в вечернем мире –
вот трамвайчик дребезжит,
вот идёт в моей квартире
фильм с участием Брижит.
Голубой экран мерцает.
Мини-юбка и шиньон.
Кто тебе, поэт, мешает
шишел-мышел выйти вон.
Из квартиры до Бретани
сделать шаг – пустяк такой.
Мне махать не перестанет
эта женщина рукой.
Отопью из чашки кофе.
Ледяной запью водой.
Фильм идёт. Курносый профиль
дышит радостной бедой.
Мексиканская кухня
Вал. Нов-ву
Мексиканская кухня остра,
словно чёрные ласточки крылья.
Партизаны сидят у костра.
Это просто такая геррилья.
В комнатушке сижу. Батарей
мне не слышно. Шипит батарея.
Мексиканскую водку налей.
Мексиканская водка острее
даже пищи немытых солдат.
Мне назавтра прицелятся в сердце
мексиканские ружья ребят,
закусивших историю перцем.
Июль в Крыму
Так тишина чиста,
так дни мои легки.
Падение листа,
кузнечика прыжки.
И долгий-долгий звон –
схождение с орбит
аттических времён
и плясок афродит.
Оправдание
Ничего у меня за душой,
а верней, лишь табак и заварка.
Отчего же мне так хорошо
в эпопее осеннего парка.
Осыпаются хором листы,
пролетает, прокаркав, ворона.
И воздушные бездны пусты,
словно сердце у Наполеона.
Надо всем простирается рок.
Ничему не бывает возврата.
Только осень – коротенький срок
возвращения тени Мюрата.
Оправдания ей не найду,
и зимою закроюсь в квартире.
И в окошко увижу звезду
на походном небесном мундире.
Фолкнер
"и девочку, качающую ветку
магнолии на солнечной ноге…"
Е. Я.
Пройдет по траве малолетка,
по южного штата траве.
И тело её, словно ветка,
и ветер шумит в голове.
И что ей чернила для прозы,
и даже – рассказ на крови.
Летают над нею стрекозы.
О господи, благослови
и ногти, и кудри, и вены –
полосочки тонкие вен,
а после уже – про вербену,
про запах боёв и измен.
Старик за кирпичной стеною,
хлебни то, чем веет она,
над южной твоей стороною
пройдя наподобие сна.
Трава выгорает как знамя,
и порохом пахнет закат.
Потом ты допишешь и пламя,
и пьяные крики солдат.
Но вздрогни и телом и духом,
когда за спиною – она,
магнолия вянет за ухом,
темнеет глазниц глубина –
темнеет и страшным и близким,
и это приблизилось вплоть
до дрожи, до места прописки,
в которое вписан господь.
Барон
Спит барон. И ветер свищет.
Ветер свищет. Дождь плюёт.
Кто барона ночью ищет,
тех и ветер не найдёт.
Скука, скука, скука, скука.
Точит дерево жучок.
Ощенилась нынче сука.
Мужичок понёс мешок.
Не хотели? Не просили?
Не хотел и не просил.
Просто мелкий дождь в России
долго-долго моросил.
И промокла вся рубаха,
кости вымокли. Прощай!
Позабудь про Тузенбаха.
Никогда не навещай.
Что увидишь, навещая?
Деревянный крест. Венок.
Что услышишь? Не прощая,
с глубины скулит щенок.
Подмаренник или попытка эпитафии
Моим дорогим
Бредёт кюре, цветут ромашки,
Рембо обдолбанный смеётся.
Моя душа к медовой кашке
однажды чистою вернётся
Она – француженка, ребята.
Она привыкла к полумраку.
Дорога, крест, висит Распятый,
гоняет детвора собаку.
Кюре чуть пьян, чесночный запах
слетает с губ его довольных.
Стоит поэзия на лапах,
ей больно очень, очень больно.
Ромашки б`ошками качают
и вши ползут, не спит ребёнок.
Дневные тучи означают
размах младенческих пелёнок.
Кюре чуть пьян и очень болен.
Он, как Рембо, он с бездной рядом.
Звенит с ближайших колоколен
ближайший Бог совсем не адом.
Рембо обдолбанный маячит
в глазах кюре. Цветут ромашки
Придёт свой срок. Господь всех спрячет
за пазухой своей рубашки.
Артемида
Дождь пройдёт. Как жил бы ты на свете,
если б в мире не было дождя?
Как бы ты тогда мечтал о лете,
осенью глухою уходя?
Уходя почти что без оглядки,
может быть, увидишь ты в Нигде
Артемиды розовые пятки
в уличной стремительной воде.
Белый день мой
Н. П.
Евпатория, черёмуха,
белый день мой, белый день.
И вошла в меня без промаха
древнегреческая тень.
Переулочки и улочки,
синий свет и белый цвет.
Маслом пахнут булки-булочки.
Ничего сильнее нет,
чем тенистое волнение
прямо в сердце и насквозь.
И черёмухи кипение
холодком его сбылось.
Ах, вы, девочки и лавочки,
запах холода густой,
и черёмушной булавочки
вскрик – Пожалуйста, постой!
Посмотри на эту улицу.
Холодок сожми в губах.
Сердце вздрогнет и зажмурится
от сияния рубах,
от зияния и золота,
сколько всуе и всерьёз –
сколько кофе было смолото,
сколько выплеснуто слёз.
Олень
Такое солнце над постройкой,
такой закат, что просто "ах!"
Откуда-то несёт помойкой
и голос меркнет на глазах.
Я очень средне образован,
я не черешенка – репей.
И только голос стилизован
под статуэтку из степей.
И только голос, только голос
поёт закат и меркнет с ним –
Мы золотой тяжёлый колос –
оленье скифство – сохраним.
Пусть голос меркнет. Пусть темнеет.
Оленья доля больше нас –
она рога ломать умеет
и кровью вытекать из глаз.
Если кто не в курсе
Вопреки стандартному мышленью,
улочка, скамейка, два каштана –
это всё прекрасные мишени
музыки далёкой непрестанной.
С двух сторон накатанной дороги
(в сумерках – особенно летуче),
не касаясь нас, проходят боги,
как над нами проплывают тучи.
Это мы шумны и слишком броски,
а богам галдёж без интереса.
Лишь порой – на тумбе, на киоске –
промелькнёт внезапно тень Гермеса.
Последние публикации:
Мне дано уменье умирать –
(01/09/2021)
Жена –
(17/08/2020)
Весь этот джаз –
(07/08/2020)
Аделфи –
(23/07/2020)
Ветер –
(01/07/2020)
Рождение трагедии из весеннего вечера –
(01/06/2020)
Ласковый май вечности –
(11/05/2020)
Прощай, красавица! –
(16/04/2020)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
