Поэзия

 

 

 

 

***
Всё плотнее наказанье
белым неуютным снегом.
А картина и названье
отдаёт лошадным веком
и дорогою на остров
сделанной когда-то ладно.
Тянет Русью скучно, остро,
безотрадно, неприглядно.

 

 

 

***
Какое ясное пространство! –
почти физически шуршит
вполне потертым вольтерьянством,
в котором трогает Кандид
свою подругу Кунигунду
за запорошенный плюмаж
и удивляется: откуда
собрался здешний вернисаж
на этом празднике Борея
и утопающих в снегу
несметных толп? грустит аллея,
как Персефона на бегу
к неумолимому Аиду,
голы деревья, воздух сед –
так отчего ж мила Фемида
ко всем, кто стал не домосед
и променад осуществляет,
как будто бархатный июль?
Ах, это ветер с Разгуляя
здесь по дороге в Ливерпуль!
Здесь столкновение задора
российских бесшабашных вьюг
и просвещенного укора,
к которому снисходит юг,
гуляк в гуляющих стреножив,
пообломав разгул и прыть.
Кандид вздохнул: какие рожи –
поехали в Москву кутить!

                      Казанцев Владимир Гаврилович. На Урале. 1888
 

 

 

***
Какая смена парадигмы,
какой неистовый уход
в края немыслимой энигмы,
где даже рек беззвучный ход
зимою слышен и понятен,
а сосны из камней растут!
Хотя… и небо не без пятен,
и берег дальше будет крут,
и нет запасов на ночевку,
а ночь никак не обмануть –
плотнее запахни поддевку,
последний продолжая путь.
Река чернеет нефтяная,
скала из черного угля,
страна грядущего – иная,
не приспособленная для
животноводства, земледелий,
для остановки на постой –
не то что дорогих отелей,
нет даже хижины простой.
А речка шелестит всё тише
сквозь белоснежный кракелюр,
и вспоминает о Марише
застывший возле нарт каюр.