Поэзия

 

 

 

 

 

***

 

 

Вот уметь бы руками беду отводить,

тучи, боли, обстрелы из Хаймерсов в нас.

Все молитвы мои затвердели в груди,

не молюсь, я на них говорю каждый час!

 

Валентина сказала: мы созвучны с тобой,

вот бы звуками этими взять и суметь

заговаривать в пользу победы наш бой,

останавливать пули, несущие смерть!

 

Что я раньше умела? Почти ничего,

и кому наши ямбы-хореи нужны

про цветы-васильки, про леса, ручеёк

и кому это надо в пределах страны?

 

Ты постой со мной, дерево, здесь вот, где сад,

научи меня ветви, что руки, тянуть,

умоляя, чтоб не было бомб никогда

на Донецк, на Купянск: кровь, осколки и жуть.

 

Ты постой со мной, Волга-река моя мать!

Научи меня также текучей воде!

Ибо горлом слова все в крови у меня

про любовь к нашим братьям на той высоте!

 

У меня на войне все мои, как отец,

до чего же красивы, что взгляд не отвесть!

Ты постой со мной рядом, как братец, Донецк,

ибо ты нам не город почти, ты нам – крест!

 

Говорят, что рассудит история кто

был талантлив воистину, кто пустота.

Полежи ты на мне, снег, ложись на пальто,

поцелуй меня, небо, в уста!

 

Говорит Валентина: туда не пиши.

Не пишу ни туда. Ни сюда. Лишь на фронт.

Там душа моя вся, вся до дна вглубь и вширь,

ибо сердце летит моё, будто бы дрон.

 

 

 

 

***

 

В нашей церкви Рождественской Спас-на крови

и она посредине огромной земли,

и она Спас-на правде и Спас-на любви,

ты постой рядом, возле,

мой каменный Храм,

если ляжешь, то я твоей буду травой,

отпевают впервой и венчают впервой,

каждым камнем цепляясь, тебя не отдам!

Эти женщины рядом – седа голова,

у меня коса крашена в розовый цвет.

Усмиряла себя, ибо я не права,

они старенькие так, как будто их нет.

Переносимся с Храмом мы вместе туда,

где сегодня война,

а война есть везде.

Не могу своего я жалеть живота,

я иду, и нет жалости мне в животе!

Ибо жалость одна: мало я родила

для Отчизны,

для родины и для страны.

Они были бы лучшими в мире сыны

наподобие сокола в небе, орла.

Мало я родила…

Храм, меня обними.

Нерождённые мне позвонят сыновья

прямо с передовой, ибо там все они,

и ещё нерождённая Настя моя,

у неё-то как раз эти – женские дни.

Подыши мне в затылок, кто ранен, живой,

это я, мой хороший, пластаюсь травой!

Это вы – нерождённые – сердца нажим

заставляете – надо! – кричите – Живи!

Это вы достаёте из всех передряг

и не только меня. Небо, рядышком ляг!

Помогайте снаряды братве подносить,

укрывайте их ангельскими в три ряда,

ибо крылья белеют для вещей Руси,

и простите меня навсегда!

Как отпинывать смерть, словно теннисный мяч?

Храм стоит на крови посредине любви.

…Мои парни спасают тех, кто неходяч,

мои девки спасают от ран болевых!

 

 

 

 

***

 

Учителя бывают разные, любые,

с дипломом и без. Для меня учитель –

вот эти солдатики молодые,

все вместе – скопом. Солдат-спаситель!

«Мой дедушка – памятник» из гранита

он самый лучший,

вселенский учитель!

Ещё мой учитель – поэт Шамшурин,

помощник,

батя,

причастник к цеху.

Я в жизни малой живу большую,

как нить Ариадны, он вёл меня кверху.

Как будто в сказке про Сивку-Бурку,

где шесть златых в серебре шерстинок,

тогда учитель в «Литературку»

мои стихи поместил в пучину.

Я не хочу их терять!

Их – смертных,

их – беззащитных.

Как смерть отбросить?

Я им траву постелила – клевер,

костянку, мятлик, щавель, амброзию.

Где даль.

Где гибель.

Где битвы жерла.

Я не хочу, чтоб они умирали!

Солдат-учитель – как быть мне твёрдой.

Поэт-учитель, как быть из стали!

Вот знать бы эту Кащея тайну,

а жизнь хранить, как строку в айфоне.

Меня их смерть довела до отчаянья,

не разожму я никак ладони!

Я та, которая, я им – дети,

солдат дитя не обидит в стылость!

Они любовью моей бессмертны –

когда смертельно у них я училась!

Башкой упрямой уткнувшись в небо

в ядро науки, в стальные зёрна:

стихо-фонемы, стихо-лексемы

они живые на фланге фронта.

И на краю, дальше нет дороги,

лишь только ввысь, отряхаясь от ада.

Глядит учитель с портрета строго,

мой охранитель.

Солдатик.

Вагнер!

 

 

 

 

***

 

 

Пока я готовилась к празднику,

пока ногти лачила, покупала краситель

и ещё продукты простые и разные,

у меня

в это время

умер учитель.

 

Пока здесь в нашем городе всё шло по графику,

снег с утра, а потом льдом покрылись дороги,

ну какая там роспись, скажите, по батику?

Он – один из немногих!

 

Все поэты безумники и алкоголики,

все поэты немножечко, но сумасшедшие.

Неужель непонятно? Со мной – горе-горькое:

мой учитель взял, умер.

Ах, ежели

графоманам бы лгал он о том, кто талантлив,

а бездарным бы лгал, что дар – это идиллия.

Нет! Талант – наказание, вечная плата нам,

за талант никого так безбожно не били.

 

И не слёзы в глазах, а картины застывшие.

Я всю ночь не спала: ныло сердце и плакало.

Я как будто бы слышала, словно бы слышала

мой учитель стремился в ангела.

 

 

 

 

***

 

Колыма – река в Якутии, Магаданской области России,

длина две тысячи километров от Кеньеличи…

Если подвезут сегодня снаряды, как всегда, подносили.

кричит дядя-Женя из своей лички,

а ты, блин, Африка, Африка,

а надо: рыба, золото, бивни мамонта,

вообще, всех блогеров на зарплате, согласно графикам,

всех Ивлеевых, Киркоровых, всю шайку – махом к нам!

 

Дороги, порты, горно-обогатительные шахты

в «Зекамерон» двадцать первого века!

Ну, какие расстрелы? Какие там плахи?

Лопату в зубы. Кайло. И стамеску.

 

Здесь сидели власовцы, бандеровцы, прибалты-каратели,

те, кто сотрудничали с фашистами, зеки,

здесь пусть попробуют эти предатели

танцевать на костях в Колыме, в лесосеке!

 

Где тяжёлые баржи идут вниз по Лене,

надевай сапоги и шей шубы оленьи,

так, дядя Женя?

Да, дядя Женя?

 

Хватит хайпить на наших сыночках солдатских!

Хватит вид принимать, что ничто не случилось.

Хватит русскими просто для виду казаться.

Как мне стыдно за вас перед братской могилой!

 

так, дядя Женя?

Да, дядя Женя?

 

Вот приехали вовремя боеприпасы

и снабженье на фронте улучшило время.

…Колыма свои русско-якутские пальцы

нам вонзает, лаская, в темя!

 

 

 

 

***

 

Наше русское поле ничем не испортишь!

Ни фугасною миной, ни живыми, ни мёртвыми.

Ибо поле всё Спасами Нерукотворными

снизу до верху теплится. Поле – наш кореш!

 

И летят вертолёты, привет тебе, поле!

И идут наши танки, привет тебе, поле!

 

Дым рассеется: поле – горячее мое

А фашисты удрапают на своё взгорье!

 

Не испортишь ничем наше русское поле

ни сухим сапогом, ни тевтонским проклятьем,

как писал Александр Ярославович – сборища

все кончаются нашим Ледовым побоищем.

Вознесеньем кончается в Небо распятье!

 

Наше русское поле ничем не испортишь,

все тлетворные запахи мёртвых нацистов

испаряются с ветром, цветами, которых

здесь бесчисленно, синих, безудержных листьев!

 

Наше поле глаголет устами младенцев

и глаголет оно географией света,

наше поле глаголет то Крепостью Брестской,

то скульптурой, что в парке, где Трепов.

 

Музыкальное поле,

огромное поле,

васильковое поле

берёзы да сосны.

 

Даже гаубицы этот пир не испортят,

даже взрывы, для поля они, что покосье!

Вспашут, как журавлями, родную муляку,

как живыми, но мёртвыми вспашут мышами,

наше поле – избыток, глобальное яблоко,

ешь его! А оно разрастается нами!

 

Обнимай его, руки раскрыв для объятья,

для распятья, а, значит, любви, ибо - поле!

Не выносит ни жёвто-блокитные тряпки,

пожирает оно чужестранцев, от боли

наедается так, что всё глубже могилы:

до экватора рой, до небеснейшей жилы,

хоть до Нила, в котором живут крокодилы.

 

И плывут пароходы – привет тебе, поле,

и летят самолёты: люблю тебя, поле!

И пройдут пионеры – у них кудри смольи!

 

Поле, поле, бескрайнее русское поле!

Исторически поле – Кирилл и Мефодий,

ибо азбука липнет на тёплые руки,

ибо комья земли поля сердце проткнули,

ибо фразы его как из чрева, как роды,

каждый день по дитю я рожаю сквозь муки!

 

Наше поле в натуре врагу не облапать,

сколь не тискали, сколь не пытались нахрапом,

оно – голое,

но оно вечно в кольчуге,

в латах!

 

Не приманишь стекляшкой, ни с бисером ниткой,

не сносилуешь жёстким немецким ботинком:

как тряпичную куклу берёзку и клюкву.

Поле – это наука.

Поле – это наука

побеждать! Верить. Значить.

Наше поле не плачет

 в Суре и на Ваче.

Это я вся в слезах здесь стою, точно в Храме.

И кричу – дай ему! Ибо русские! Дай им!

 

 

 

 

***

 

…костюм мужской зимний, маскировочный «Клякса»,

камера CO PRO Black-800

полный комплект у России! Скупляться,

скидываться

на кросс-берцы в отчёт

лишнее!

Это возня, вправду, мышья.

Если сложились, молчи в унисон…

 

Господи, Боже, неужто не слышал,

как я валялась в ногах у икон?

 

Ибо за этой стеною в больнице

капельницы, процедуры, врачи,

маленькие, словно птицы, сестрицы,

(если собрали, купив, то молчи!)

 

Просто молчи

про молитвы и битвы,

раны глубокие, что в поле ров!

Я не молюсь: говорю на молитвах

про нашу русскую к людям любовь!

 

Всё есмь любовь: и убитый враг в поле,

там взят опорник под городом К,

всё есмь любовь, и наш раненый Коля,

госпиталь,

сёстры

и блюз ЧВК.

 

Всё есть любовь. И расклёванный нацик

с вывернутой шеей возле ручья.

Просто сражаться, сражаться, сражаться,

ибо сражение – суть бытия

да за вот эти деревни, пригорок,

Павлово, Нижний и Красный Осёлок,

слишком родная

до крови

земля!

 

 

 

***

 

Моя посылка наполнена леденцами на палочке,

шоколадками, книгами, в ней А. С. Пушкин,

называют солдаты в в/ч меня мамочкой.

Я не брошу детей.

Ибо я – не кукушка.

 

Не «ку-ку», не «ку-ку», что в лесу раздаётся,

а молчанье в суровой толпе, что на почте.

Я стою целый час. Час не видела солнце.

Но готова стоять хоть три дня и три ночи.

Это – почта.

Это – почта и твердь, это точка и почва.

Отправленье посылки. Там ждут очень-очень.

Отвечает мне Ищенко Лариса,

впрочем,

у меня, словно сердце летит, обрываясь

в этот миг. Я впервые почуяла это,

не волнение, нет! Так малиновый заяц

под дождями стоял. А дожди – вся планета.

Я – малиновый, заяц.

Малиновый заяц.

Вот стою и на очередь я чертыхаюсь.

Чертыхаюсь на индекс, на пункт пересылки,

это значит, люблю я любовью сплошною.

Вы запомните нас! Грудью, сердцем, спиною.

Даже если, где сердце, дырки…

 

Вот оно – наше устье, как в сказке, ты помнишь?

Это русский наш дух. Всё у нас пахнет Русью!

Небольшая моя,

деревенская помощь.

Говорят мне: ку-ку, а ты всё волонтёришь?

Всё читаешь стихи солдатне и бабусям?

 

Да, читаю. И вижу: из чёрной избушки

с красным флагом выходят мои же старушки!

Баба Оля и бабушки Вера и Света.

Волонтёрю, чтоб не было войн – Новой, Третьей!

 

Волонтёрю.

С горы поднимаюсь я в горы.

Так вспотела, что даже пальто кажет палец!

Я – малиновый заяц, малиновый заяц,

что

искала опоры, опоры, опоры!

 

Вот они: моя ясенем Ясиноватая,

эй, ямщик, будь ты в поезде поосторожней,

эй, ямщик-почтовик, не ругайся ты матом,

пахнет Русью.

Вдыхай,

мой хороший!

 

Это только начало. Мы Дух, и мы Души!

Уходить нас всем рано в свои серафимы.

И набита утроба земли нами, слушать,

чтобы Русь изнутри. Мы нутром триедины.

Сохраняющие

и, молясь, грозно каясь,

как малиновый заяц.

Я – малиновый заяц,

мне не стыдно.

 

Вот кому захочу, тем стихи я читаю,

перевязанным в госпиталях и больницах,

мертвецам тем, кому нынче похорониться.

Лишь запомни меня: я сейчас молодая

и красивая, как мой солдатик на фронте,

и бескрайняя, как моя Русь. И я таю,

таю, таю, как снег. Остаётся лишь контур

мой малиновый!

Но я хочу ещё больше

сделать! Больше собрать и отправить!

Это очень легко: почта. Очередь. Ноша

та, своя, что не тянет ни слева, ни справа!

Ты мой заяц, мой Авве младенцем орущий.

…Люди, видя: посылка в Донецкую область,

расступились:

идите и вяще, и суще.

 

Значит, вместе за мир мы боролись!