Проза

Пригрелся. Даже оцепенел. Стало вдруг хорошо, хорошо. Веки потяжелели… Смеживаются. Убаюкан журчанием. Но перед глазами… ясная картина. Я ведь всё вижу. Всё, всё, всё. Вот несёт меня река. Широкий, мощный поток. Скорость нарастает. Господи! Впереди водопад. Кругом туман, водяные брызги. То ли дым, то ли вода. Жёлтое марево. Дымка. Ухаю вниз. Лечу. Страшно. Лечу так, что сердце то замирает, то сжимается. Весь в воде. Нет. Вынырнул поплавком. Выскочил. Всё нормально. Нормально. Но вот опять течение понесло. Несёт мимо ивовых кустов. Не зацепиться, а очень хочется. Проносятся какие-то стога на берегу, сарай, мельница. Мельница водяная. Сто лет таких не видел.

И вдруг пошёл снег. Крупные, пушистые снежинки. Крупные. Снежинка, величиной со снежок. Всё кругом бело! А снег – то пошёл вдруг… вверх. Это иллюзия? Мираж? Галлюцинация? Нет! Снег идёт вверх! И скрипки, скрипки. И тонкие высокие голоса.

Масса воды несёт меня дальше. Стремление вперёд. Неудержимо несёт! А вода вдруг обрела белый цвет. Как будто белой скатертью накрыта река…

И вот опять водопад. Удивление и восторг!  Но тут что-то иначе… Что? Я его вижу! Водопад не вниз идёт, пропадая, а вверх! Водопад вверх несётся. Но, ничего! Скорость такая, что вознесусь. Ничего страшного! Всё преодолеем!

Преодолел! А искры откуда? Костёр? Искры, много искр.  Нет. Это не искры. Это звёзды, много звёзд. Значит уже ночь? Звезды моргают, вздрагивают… Зовут куда – то? А вот вдруг стали падать. Косо летят, целыми стаями. Куда вдруг летят? А, ясно! К костру они летят. К огню. Значит там им холодно. Там, в вышине, жуткий холод.

Успокоился бег воды. Стало спокойным течение, даже величавым.

Странным стало свечение берегов. Какие-то отсветы на полях. Какое-то зарево. Что это? Пожар на злаковых полях? Или это освещение такое? Нет, нет. Пожара не может быть. Иначе гарью бы пахло. Ветер, в какую бы сторону не дул, – почувствовал бы. А воздух свеж. И потом крестьяне не сидели бы на берегах. Какой хозяин сиднем будет сидеть, когда  за спиной хлеба горят? А крестьяне сидят и чем-то привлекают взгляд. Чем-то необычным. Чем? На голове у каждого из них тюбетейка, а в руках – виолончель. Играют. И играют ладно. Не всё слышно. Но когда слышно, то доносится, что это мелодия струнного оркестра, а, может быть даже, симфонического.

Можно проплыть мимо какого-то видения, события или случая. Проплыть и забыть. Но я не таков. Всякое происшествие, каждый фактик я обдумываю, осмысливаю, итожу. Стараюсь так делать.

Играют слажено. А куда им деться? Мелодия написана, рамки жёсткие поставлены. Какая там импровизация? Ни-ни! Играй, деревня. И деревня, как видим и слышим, играет.

Давайте сначала с тюбетейками разберёмся. В общем-то, с ними всё ясно. Приезжает в деревню узбек. Приезжает работу работать. Надо ему дорогу оправдать, окупить? Надо! И надо так, чтобы сразу, чтобы побыстрее. Что у них там, на Востоке, из постоянных обстоятельств? Пыль, жара, ковровое ткачество и артели по тюбетеечным делам. Что из всего этого набора проще всего привезти? Понятно, что головные уборы. Ну, с этим ясен пень. Кстати знаете, как местная полиция определяет, в какой деревне живут потомственные хлопкоробы, виноградари и бахчеводы? Вижу, вы догадались. Тогда от одежды перейдём к инструментариям.

Скорее всего, возле деревни опрокинулась фура с виолончелями. А что? Бывает! Но не в нашем случае. Мы ведь оцениваем всесторонне, на всё смотрим многофакторно, системно… Никакая трасса, никакое шоссе здесь не проходит. Отсутствует! А по ухабам грунтовки тащить виолончели? Нет, не вяжется, нет, невозможно.

Значит что-то похуже, что- то пострашнее произошло… Что же? От нечего делать, после сенокоса, деревенские жители сговорились и лунной ночью напали на проходящий товарный поезд дальнего следования. А в вагонах 5 и 7 этого поезда накиданы, как попало, футляры. В футлярах покоятся виолончели. Ведь так они появились? Опять же - нет! Железки в этих местах не было, нет и не будет. Как через овраги, буераки, балки, рвы, ложбины  тащить шпалы с рельсами? Акведуки и мосты тянуть? Нет, батенька, так не пойдёт! Никакой экономике это не под силу. Знаю про рабочие места. Знаю! Наслышан! Не пойдёт!

Но нужны выводы. А их нет. Кроме одного, – в деревне меценат из местных построил фабрику музыкальных инструментов. Пусть его ФИО не Амати, а Кукушкин. Пусть! Но построил же!  А раз это своё, родное, от земли, то тогда понятно, почему они так бережно держат свои большие скрипки. Не декой, многослойно пролаченной декой в землю, в грязь, а опираясь на шпиль. На по-крестьянски добротный шпиль. На такой и трактор может опереться. Скоро сотни Пабло Казальсов отсюда попрут на сцену. И тогда звучание Do и Sol большой октавы, Re и La малой пронзят весь музыкальный мир и будут слышны всякому.

Опять стремительно понесло. Это я уже про реку. Видно сузилось русло, и водный поток ускорил движение.

А вот этот плёс надо бы проскочить. Шарят прожектора. От этого на душе тревожно и почему-то весело! Бесшабашность какая-то появилась!

Яркий свет слепит. Солнечные блики, отражённые поверхностью льда, заставили меня внезапно открыть глаза. Заснул? Да, пригрелся и отдался дрёме. А хотелось посидеть над лункой с уловистой, как говорили друзья, мормышкой. Половить окушков…