Проза

 

 

 

 

Так его и знали – Калинин на «калине». Те, кто у него учился, прежде всего перенимали фразеологизмы инструктора и затем, когда попадали на дорогу уже в своем собственном автомобиле, изъяснялись в высокомерно-витиеватом стиле: женщин за рулем называли всадницами без головы, инспекторов ДПС – Фуражкиными, мелкие ДТП – коцками, крупные ДТП – мясным салатом, плохие дороги – обгаженными, хорошие дороги – взлетками, начальство – Соломонами, проституток – бабоньками, тонированные автомобили – сварщиками, старые автомобили – крошевом, быстрые автомобили – завистью, медленные автомобили – печалью, водителей немецких автомобилей – фюрерами, водителей японских автомобилей – узкоглазыми, водителей грузовиков – засонями. Кажется, у всего в этом мире было свое название, отличное от традиционного, даже самого себя Калинин называл Кал Калинычем.

До того, как стать инструктором, Калинин перегонял легковушки с Дальнего Востока, был рукопожатным в среде братков, но остался верен не им, а автомобилям. Он помнил каждую машину, которую гнал через всю Россию изъезженными трассами, помнил, кому она предназначалась, и если это было возможно, отслеживал непростую механическую судьбу: долго мучил малолетний сварщик, потом была пара коцок, отъезд в область, возвращение к какой-то всаднице, снова коцки, но несерьезные, машина стала печалью, захирела, обрюзгла, а потом в нее на полуночном перекрестке вошел лихой фюрер, который похоронил с потрохами и мамзель и ее авто, превратив все в мясной салат.

Калинин говорил, что водить должен уметь каждый мужик, и что это за мужик, который не умеет водить — начальник, что ли, которого везде возят? Своего сына он намеревался посадить за баранку, как только тот сможет дотянуться до педалей. Машины созданы для того, чтобы ими управляли люди, а люди созданы для того, чтобы управлять машинами, говорил Калинин.

Для кого-то машина — средство передвижения, а для кого-то — существования, говорил инструктор. Если у тебя есть машина, ты не пропадешь, на хлеб и бензин всегда заработаешь. Хоть курьером иди, хоть таксистом, говорил он. В бытность извозчиком Калинин натерпелся всякого, но зато «выучил» город, он так и говорил - «выучил», словно город был стихотворением или молитвой.

Пешеходов он терпел из последних сил и был уверен, что когда-нибудь придут такие времена, когда их не станет, все будут водить автомобили, и города будут кардинально изменены в угоду водителям — тротуары станут проезжей частью, площади — парковками.

Несмотря на то, что он нелестно отзывался о «крошеве» и «печалях», он любил все автомобили без исключения. Больше всего в людях его расстраивало небрежное отношение к «железным коням»; тот, кто купил самый захудалый «форд» обязан был посвящать ему все свое свободное время, следить за его исправностью, не забывать, что автомобиль требует чистоты и порядка.

Калинин не любил автогонки по понятной причине: большинство зрителей были в восторге от массовых аварий и завалов на трассе, а у него сердце обливалось кровью, когда он видел искореженный в «мясном салате» металл; тех, кто допустил столкновение с противником, Калинин ненавидел всей душой и про себя советовал им сначала освоить картинг или компьютерный симулятор.

Калинин помнил много городов и помнил их главные достопримечательности: во Владике одни «узкоглазые», не протолкнуться, все сидят на правом руле и почему-то думают, что это нормально; в Москве и Питере все заполонили «всадницы», покоцаешь одну такую, и она давай сразу набирать какого-то дядю, который щас приедет и стрясет с тебя бабло; в Перми в последнее время дополна «фюреров» — пацанчики затариваются «немцами» в Ближнем Зарубежье и разъезжают с таким видом, будто они трофейные, будто увели их у побежденных фашистов.

В автомобиле можно жить, уверен Калинин: сухо, тепло, с утра проснулся — и на работу. Кажется, он был даже несколько опечален тем, что у него есть настоящий дом, и что ему редко выдается шанс переночевать в автомобиле.

Жену (ее звали Света) он себе «взял» значительно моложе себя. «Взял» у него звучало так, будто он пришел в салон, присмотрелся и остановил свой выбор на наиболее подходящем экспонате. За руль он ее не пускал.

Езда по городу с ним напоминала экскурсию:

- Вот здесь на прошлой неделе еду, смотрю, зависть на крыше лежит, а из окон люди лезут, сопляки какие-то... А тут пару лет назад в лобовухе сошлись Фуражкин и какая-то печаль. Все бы ничего, но Фуражкин по встречке топил, олень... Здесь, короче, у сварщика одного тормоза сдали, он на полном ходу в бочину автобусу, ну встали, стоят, из автобуса народ попер, все выходят и матерят этого дебила, а он даже не вылазит, сидит, окно открыл, курит... А еще в прошлом месяце здесь всадница какого-то работягу приняла на капот, но не смертельно, она традиционно давай набирать дядю, чтоб тот разрулил ситуацию, дядя приехал и разрулил — дал ей п***ы на глазах у работяги.

Калинин говорил, что, возможно, и по сей день работал бы перегонщиком, но однажды, как только он выехал из Владивостока на новеньком «ланд крузере», ему позвонили:

- Накладочка вышла. Машина в розыске.

- Подумаешь, - сказал Калинин, для которого это действительно было не впервой.

- Ты не понял. Ее угнали у какого-то большого хмыря. Не пропустят.

- Ясно, - сказал Калинин.

Он припарковался у таверны, позавтракал яичницей, потом вышел на трассу и на попутках добрался до родственников в Хабаровске. Занял у тех денег и улетел домой. Но дома его ждал другой большой хмырь — тот, кому предназначался «лэнд крузер». Хмырь хотел полную стоимость машины плюс возмещение морального ущерба. Компаньоны Калинина залегли на дно, он остался на передовой. Он продал свою свежую «шкоду» и еще два года выплачивал долг «кредитору». Так он заработал на несуществующий «лэнд крузер».

Калинин считал, что музыка — это лишнее. Ничего не должно отвлекать от дороги: ни болтающийся на зеркале заднего вида освежитель воздуха, ни разговоры, ни тем более посторонние мелодии. Однако сам он, заскучав, бывало, затевал:

 

Еду, еду, еду, еду я, 

Реки, степи, горы и поля... 

Видел я вчера в твоих глазах 

Шар воздушный - глобус в небесах…

 

Каждый год на исходе лета они с женой и сыном уезжали на юг. Однажды с ними отправилась дочка Калинина от первого брака, золотоволосая Дина, хмурая и крепкая девочка, всего-то на десяток лет младше его жены. Его бывшая супруга практически насильно спихнула ребенка Калинину, припоминая невыплаченные алименты. Сын Калинина Рома был не рад, что теперь заднее сиденье придется с кем-то делить, непрестанно скандалил, задергал мать, вполне по-взрослому переругивался с разнервничавшимся отцом. Одна Дина сохраняла тяжелое, какое-то тугодумное спокойствие, глазела в окно, иногда опускала стекло и делала несколько шумных вдохов, словно узнавая пыльные жаркие запахи.

Свету, кажется, выводило из себя даже то, к чему она раньше относилась вполне терпимо: прошлый брак Калинина, отсутствие музыки в автомобиле, капризы Ромы, долгая дорога и то, что Калинин не пускал ее за руль. «Так бы быстрее добрались», - склочно обвиняла она.

Калинин, утомленный постоянными перепалками, часто сбивался с дороги.

​ - Надо было навигатор купить, - укоряла Света.

​ - Сто раз ездили. Я тут все знаю, - говорил он.

​ - Если бы сто раз, я бы счастлива была, - угрожающе затевала женщина. - Раз в год в одну и ту же дыру выбираемся.

​ - Щас разберемся.

​ - Надо было на поезде ехать, - не затихала Света.

​ - Скучно и дорого, а здесь дешево и сердито, - пошутил Калинин.

Он не узнавал свою жену, обычно кроткую и степенную. Ему было неловко перед Диной, хоть та и делала вид, что местные разборки ее не интересуют и не касаются. Они въехали на бесконечное подсолнечное поле, которое он абсолютно точно видел впервые.

- Срежем, - оптимистично сказал Калинин и, не обращая внимания на протесты жены, устремился по ухабистым тропкам вглубь покачивающихся от ветра головастых рядов. Они плутали больше часа, Рома начал всхлипывать и проситься обратно домой.

- Ничо нормально сделать не можешь, - сказала Света. Это его задело.

- Привал, - объявил Калинин и на удивление не встретил протестов — все были голодными.

Разложили небольшую скатерку, Света озлобленно швыряла на нее скромные яства. Калинин побрел куда-то вдоль подсолнухов, его догнала Дина.

​ - Мне мама телескоп купила, - доложила она. И почти без паузы: - Это я ей сказала, что хочу с тобой поехать.

​ - Почему? - слегка невпопад спросил Калинин.

​ - Потому что мы с тобой никуда не ездили. Мама говорила, что ты хорошо водишь, и я хотела, чтобы ты меня покатал.

​ - Да, - сказал Калинин.

​ - Но я не хотела тебе мешать.

​ - Ты не мешаешь.

Это, кажется, был самый продолжительный разговор с дочерью за последние несколько лет. Он и забыл, какая она вдумчивая и светлая девочка.

​ - А куда мы едем? - спросила Дина.

​ - В Симеиз, это в Крыму.

​ - Хотя, это неважно, - отмахнулась она.

​ - Почему?

​ - Обычно я спрашиваю, куда мы едем, потому что боюсь, что мы не доедем. А сейчас я знаю, что мы доедем.

Он усмехнулся.

​ - Ты ведь хочешь туда доехать? - продолжила Дина.

​ - Да. И поскорее, - невесело улыбнулся Калинин.

​ - Значит, и я хочу.

Они вернулись в «лагерь», который обступили колышущиеся подсолнухи. Дина присела рядом со Светой.

​ - Я хочу вам помочь.

Та замерла и посмотрела на девочку так, будто видела ее впервые. Отвела прядь волос с лица.

​ - Я нарежу помидоры, - сказала Дина.

​ - У нас нет второго ножа, - ответила жена Калинина.

​ - Я нарежу вашим. - Она мягко взяла нож из рук Светы. - А вы пока можете делать бутерброды.

​ - Хорошо, - сказала Света и перевела взгляд на Калинина. Тот пожал плечами.

Когда Света и Дина были рядом, они показались ему очень похожими, почти как сестры.

​ - Рома, у тебя есть телескоп? - спросила Дина, деловито расправляясь с помидорами.

​ - Нет, - ответил мальчик, еще не успевший сдуться после недавней обиды.

​ - А у меня есть, - сказала Дина. - Только он мне больше не нужен. Хочешь я тебе его подарю?

«Еду, еду, еду, еду я», - хотел было затянуть Калинин, но промолчал, потому что ехать куда-то было уже необязательно.