Проза

 

 

 

 

Выходя из купе, Ботаник почувствовал, как в кармане завибрировало, а затем взорвалось залихватским вступлением песни “The Ballad of little Johnny”. Ботаник достал телефон, звонили с работы. «Идите, я – сейчас» – бросил он вслед друганам и остался в купе.

Покидая 14-й вагон, два его компаньона двинулись к середине состава поезда № 88  Владимир – Санкт-Петербург. Шумные плацкартные вагоны с мельтешащими снизу женщинами и детьми и торчащими сверху мужскими ногами, перемежаясь ароматами тамбурных туманов, сменялись вагонами купейными, предлагавшими в виде препятствий лишь отдельные жирные задницы, застывшие средь узких коридоров… Они шли вдвоем, принимая свою роль и зная свою цель. Тот, что шел первым, был пониже ростом, но превосходил второго в иных габаритах. Он без устали отворял вагонные двери, чтобы через одну-две секунды их мог хлестко закрыть шедший следом товарищ. Их волевые нарочито бесстрастные лица органично вписывались в контуры безупречно выбритых черепов. Они шли как хозяева своих дней, их глаза светились отвагой и смыслом. Мало сделать осознанный выбор, но быть верным ему до конца – вот долг настоящего воина. Ни угроза, ни разум, ни блажь, ни инстинкт не смогли бы смутить их решимость. Они шли тяжелым, но ровным шагом навстречу судьбе, жребию, доле. И теперь, когда выбор был сделан, любая иная возможность казалась нелепой и сказочной. Никто и ничто не могло сбить их с толка, и их курс был незыблем. Позади оставались все те, кто привык отступать с полпути, кто готов утешать себя малым. Впереди же их ждали подвиг, радость битвы и смерть. И кто-то уже наполнял для них чашу Грааля. Вагонные двери открывались и хлопали одна за другой, пока за очередной наконец не возник ресторан.

 

Сергей Александрович Ворсенко взял с полки наиболее крупный кубок и, встав у большого зеркала, поднял его над собой. В дверь постучали и, не дождавшись ответа, тут же вошли.

- Сергей Александрович, разрешите поздравить вас, - передовик спортивной российской прессы Игорь Рабман, войдя в кабинет только что назначенного президента Российского Футбольного Союза, старался излучать искреннюю радость, граничащую с эйфорией. – От лица нашей газеты, от себя лично, от всей, так сказать, души, – натренированная улыбка журналиста, демонстрирующая свежевставленный фаянсовый оскал и подкрепленная горящими выпученными глазами, на миг подернулась неприязненной гримасой. Отравляющая торжественный момент обида предательски вынырнула на поверхность сознания. «Почему я, вероятно, талантливейший и ярчайший футбольный публицист, я, Игорь Рабман, чье призвание воспевать страстную спортивную борьбу молодых и здоровых, крепких и сильных, пластичных и упругих футбольных богов... оооОО... АаааА... Не сейчас... Да. И все-таки – почему именно я должен писать эти плакатные лозунги, всю эту скучную, топорную, кондовую, абсолютно нетворческую, лишенную всяческой драматургии и фантазии тарарабумбию?.. Этот кладезь идиотизма, этот символ профанации и лицемерия, это олицетворение позора. Этот нелепый, абсурдный, никому нахуй не обосравшийся, уебищный Кодекс, так сказать, чести.. И вот теперь, как прилежный ученик с выполненным домашним заданием, как старый холуй перед новым хозяином, очередным ставленником всемогущего Гарьпрома, перед типичным блатным карьеристом, перед бездарнейшим, да и в сущности недалеким человеком – стою я, всего добившийся сам, своим трудом и талантом.. Стою я, Орфей российского бля футбола!.. И протягиваю недостойное избранного пера творение».

Сергей Ворсенко, новый законно избранный глава РФС, кивнул вошедшему, с неохотой поставил кубок на место и жестом указал в направлении длинного стола для посетителей, составлявшего букву «Т» со столом хозяйским, за который сел сам.

- Спасибо, спасибо, Игорек. Вижу – принес. Садись, дорогой, – улыбаясь, оглядел Рабмана Ворсенко и перевел взгляд в направлении лежащих перед ним документов, благоразумно посчитав, что при более длительном разглядывании скандального журналиста чувства гадливости и отвращения непременно найдут отражение на лице, а это могло помешать делу.

Сергей Ворсенко знал Игоря Рабмана как человека, готового ради «красного словца», обложить, очернить и оклеветать своих же коллег, друзей, сексуальных партнеров и ближайших родственников. Про таких говорят – «ничего святого». Игорь Рабман, являясь профессионалом широкого профиля, не имел строгой географической или спортивно-видовой привязки для своих всегда острых и животрепещущих репортажей. Поэтому от талантливого пера доставалось как российским футболистам, играющим на Европейском континенте, так и российским хоккеистам, выступающим в Америке. Игоря часто били. Ему периодически приходилось покидать родные пенаты и отправляться в творческий отпуск на неопределенный срок; менять страны и континенты, сбивая со следа мстительных ревнителей справедливости, которым «так сказать, правда глаза режет». И все ж таки это самое «красное словцо», по мнению сведущих людей, удавалось ему на славу! Сергей Александрович мнению сведущих людей доверял.

 

«Конечно, конечно, Иван Трофимыч, в понедельник все сделаю! До свидания», - с энтузиазмом отрапортовал Ботаник и положил телефон на стол. Иван Трофимыч был его питерским шефом, зловредным старпером из головного офиса небезызвестной страховой компании, во владимирском филиале которой в отделе системного управления и служил сам Ботаник. Дотошный маразматик любил по несколько раз на дню поебать по телефону мозги своим подшефным даже в нерабочее время. И все же работу свою Ботаник ценил: в ней требовались мозги, да и платили нормально.

За окном среднерусские мартовские пейзажи заливало вечернее солнце. Поблуждав взглядом среди позолоченных голых крон, он скользнул по покрытому снегом полю, пробежался по фасадам деревянных домов, проскакал по конькам их крыш, и, скатившись с одной из них, увяз в придорожном кустарнике. Обратно запрыгнув в поезд, он мысленно проник в вагон-ресторан, где два его кореша – Быдло и Ойойой – как неуемные питомцы Бахуса, вовсю уже звякали да брякали рюмками-бутылками. Молнией вылетел оттуда, с облегчением выдохнув, и, шагнув через уставленный остатками «разогрева» стол своего купе, усадил свой взгляд на место напротив. Место было не занято.

Тем временем за окном кусты, столбы и деревья заполнили весь обзор. Кусты, столбы и деревья, как закольцованный видеоряд, пошли бесконечно – столбы и деревья, и снова – кусты… Уж третью минуту кряду. Сверху было немного неба. Ботаник посмотрел на него с интересом, будто видел впервые, и словно не зная – что это такое. И, глядя туда, у кого-то спросил: «Почему я здесь? В чем же смысл моего путешествия?».

Он спросил: «Почему я опять вписался на гребанный выезд?».

«Нет, все-таки, блядь, что прельстило меня? Непременный нажир&угар? Вероятные траблы с ментами? С вражеским фанатьем? Полнейшая разруха тела и духа на обратном пути?»

В последнее время ощущенье того, что радость подобного блудняка оставляла его фанатскую душу, становилось все более явным. Однако поделиться такими подозреньями со своими корешами он пока не решался – ведь те имели гнусную привычку жестоко чморить всякого, кого сочтут уклонистом.

А душа вожделела иного…

«Интересно, - думал он, - а вдруг на свободное место в Москве сядет симпатичная телка…

Но как начать конструктивное общение?

Скажем, она раскроет и начнет читать книгу. Книгу Уэлша. Например, «Дерьмо». Или «Порно». Тут я спрошу: «Вам нравится «Дерьмо»? Хотя конструктивнее было бы «Порно»… Ну ладно, пусть так: «Вам нравится Уэлш?».

И понеслась…

Или, например, девушка в наушниках, что-то слушает. Наконец, вынимает их, и в этот момент мне звонят. А на телефоне - тема SYDNEY CITY TRASH. Она хлоп по ушам – а наушников нет, смотрит на свой телефон – он молчит...  Наконец, понимает, что это - у меня! Улыбается в счастливом удивлении - ведь это ее любимая группа!

И все. Пиздец! Мы глядим друг на друга и понимаем: вот мы и встретились наконец…»

Мобильник Ботаника и впрямь вдруг завибрировал. Звонил Ойойой:

- Ты как там, жив? Хорош дрочить.

- Да иду я, в пути, - промычал фантазер, выходя в коридор.

 

Всвоем старом кабинете в Доме Футбола уже бывший руководитель РФС, а ныне глава Федерального Агентства по Развитию Спорта, Виталий Леонтьевич Мутный делился с журналисткой братией сокровенными чувствами:

- Сегодня всю ночь не спал. Думал. И знаете, горжусь. То, что я сейчас стою перед вами как глава ФАРСа, говорит о том, что мою работу в РФС высшая власть оценивает как положительную. Многое удалось воплотить… Ведь за эти годы количество полей в регионах увеличилось в разы! В десятки разов! Разве это не показатель? Думаете, они по взмаху палочки появились? Нет, это был адский труд. Я много летал, уговаривал, делал все возможное. И невозможное. Государство приняло федеральную программу развития футбола, согласно которой ежегодно выделяет более триллиарда рублей!  Недавно прочитал, что, мол, тяжко будет преемнику Мутного... Да ему вообще можно будет отдыхать - с такой-то программой! Все ж поставлено на рельсы – только двигайся, умно управляй чемпионатом, за кубком присматривай, занимайся сборной, работай с СМИ – ведь тебя все равно вынесет куда надо. Если бы продолжал работать президентом РФС, я, извините за слово, кайфовал бы. Было бы здорово! Мне 52 года, еще 5-6 лет ездил бы: Лига чемпионов, чемпионаты мира, ФИФА, УЕФА... Но, видите, не всегда ты делаешь то, что хочешь, порой надо то, что умеешь... С другой стороны, нынче тоже масштабные задачи решать приходится. Сейчас вот еду докладывать президенту страны, как мы готовы к Олимпиаде в Ванкувере.

- Виталий Леонтьевич, и все-таки – грустно покидать пост президента РФС?

- Грустно было вчера, а сейчас уже... Хотя, не буду врать, иногда так, знаете, волнами накатывает-откатывает… Время лечит. Но вопрос вы затронули для меня непростой. Постоянно мыслями к нему возвращаюсь... Люблю я это дело! Знаю, как его делать. И, кто бы что ни говорил, а ведь я, между прочим, все обязательства перед своим предшественником выполнил, его служебный автомобиль – вон, рядышком припаркован, водитель имеется, радиотелефон у него никто за пять лет тоже не отобрал. Так вот, кто бы что, знаете ли, не говорил, а дело я свое люблю и понимаю! А разглагольствовать легко…

- Можно ли надеяться миллионам простых болельщиков, что наш футбол все равно не останется без вашей опеки?

- Да никто никого не бросит, пусть не беспокоятся. Я еще лет пять буду президентом. Морально. Я обречен заниматься футболом. Это же спорт номер один. Та же заявка на проведение чемпионата мира – 2018 – дело государственное. Потом – содержание клубов. "Томь" куда обращалась? Новый президент РФС с ходу разве способен решить вопрос поддержки "Томи" или снять проблемы "Крыльев Советов"? Ну обречен я еще какое-то время побыть "футболистом"… Конечно, это все тяжело. Но это же часть моей жизни. В свое время мечтал не уезжать никуда из Питера, быть с Гарьпромом, в смысле – с "Зенитом", всю жизнь. Более того - публично об этом говорил. Хотел сделать клуб а-ля "Барселона", открытым, народным. Чтобы потом в мою честь назвали стадион, как у них "Сантьяго Бернабеу", памятник рядом поставили.. Да. Условно. Было такое пристрастие, всю свою жизнь хотел посвятить большому делу, чтоб день и ночь трудиться. Потому что видел, как востребован, как нужен людям. Но – попросили заняться российским футболом. Вы знаете мой главный тезис: решать все вопросы. Понимаю, что весь РФС, наверное, устал, вся администрация, но зато мы снимали все вопросы, любой каприз выполнялся. У них, - Виталий Леонтьевич показал большим пальцем в направлении улицы, - нет ни шанса сказать, что мы что-то не решили. Точно так же, к слову, поставлено мной дело и в ФАРСе в плане подготовки к Ванкуверу. Я вот сейчас беседую с вами, а сам думаю: как там долетели с трамплина прыгуны – наши стреляющие лыжники?..

 

 

- Где же ты пропадал, богатырь? Иль наша компания недостаточно хороша для тебя? – спросил у Ботаника Быдло, когда его щуплый товарищ наконец-то подгреб в ресторан. Довольные кривые ухмылки поперек наглых рыл говорили о том, что жизнь постепенно налаживалась.

- Желаю, чтобы всех! – объявил Ойойой, и рюмки со звоном встретились.

 

Столичный Курский вокзал не только предоставил перрон для освежающего перекура, но и предсказуемо внес свежую струю в непредсказуемое течение вечера для пассажиров поезда 88. Уже через несколько минут после отправления вагон-ресторан был забит (в смысле – заполнен) одними фанатами. Московские фаны братались с владимирскими, находили общих знакомых, обсуждали совместные выезда, делились веселыми курьезами, хвастали жесткими траблами, обменивались новостями.

- Быдло, - обращался к тому москвич Квакер, - Приезжай через неделю с псом. На игру сходим и Бастарду прослушивание устроим. 

- Бастарду – прослушивание? Это – в смысле? – не понял Ойойой.

- У друганов моих группа. – Пояснил Квакер. – СС. То есть – СОБАЧЬЯ СУДОРОГА. Парни рубят грайндкор, а на вокале – питбули - Ле Со и Бэтти. Так вот, Ле Со последнее время как-то зачах, загрустил. Зазвездился он что ли? Стал капризный, пропал драйв, скулит да воет, в основном. В лирику, в общем, ударился. На Бэтти плохо влияет. А парни-то стиль менять не хотят, ищут теперь замену. Вот я и вспомнил – у Быдло же нашего Бастард есть. Хоть не питбуль, а этот...

- Чихуахуа, - напомнил Быдло.

- Вот и я говорю, - согласился Квакер, - не одна ли хуйня? Привози, пацаны посмотрят. Слух есть – будет петь.

- Хе-хе, а чего? Так-то он голосист, - подтвердил Ойойой.

- Слушайте, а у меня в конторе есть перец, тоже программист, - включился Ботаник, - так у него дома попугай, тоже - поющий. И чел его записывает, а потом на хэви-метал всяческий накладывает вместо хрипящих визгунов…

 

Поезд 88 нес фанатов столичного клуба на первый выезд сезона в Питер, а фанатов несло по алкогольным волнам воспоминаний. Кто-то вспомнил шедвел на дерби в Москве.

- Мы встали по верху. Колбасит, конечно, пиздец. Мрази что-то запели убогое. И тут Пинцет как зарядит: «Ебать!», а Мелкий - хуяк с ноги мудаку перед ним…

- Слышь, Быдло, ты шедвел мутил? – тихо спросил кореша Ойойой.   

-Неа.

- Ну, ты убогий.

- А ты, бля, типа мутил? – отозвался с обидой кореш.

- А-а, - мотнул головой Ойойой, - и я - нет.

Затем, зашла речь о прорыве на поле в Ярославле с целью сорвать просераемый кубковый матч. Ойойой пихнул товарища в бок и снова спросил:

- Ты тогда прорывался?

- Нет, - с раздражением выплюнул Быдло, нахмурился и отодвинулся.

- Я тоже, - попытался утешить его Ойойой.

Какой-то бывалый фанат вспомнил, как еще в девяносто пятом, перегнувшись через перила деревянной трибуны в Набережных Челнах, он наблевал на фуражку стоявшему снизу менту.

- Друг, чтобы все прояснить: ты хоть раз блевал на мента? – это снова был Ойойой.

Быдло молча повернулся к товарищу, и пристально на него посмотрел. Сначала в глаза, потом в подбородок, и снова в глаза. Гипноз возымел свой эффект, Ойойой как-то сразу смутился и поспешил объяснить:

- Чел, я просто пытаюсь понять – мы с тобой вообще жили?

 

У стола появился Ботаник.

- Боевик, ты куда пропадал, - хлопнул Быдло его по плечу.

- У нас в купе пополнение.

- С сиськами?

- Не совсем, - уклончиво начал Ботаник. - Прихожу я в купе, смотрю - лежит на столе буклет. Читаю: «Российский Футбольный Союз. Международная конференция. Толерантность – дорога футбола. Тезисы докладов». Прикольно, думаю. Чел с футбольной конференции с нами едет, будет – о чем попиздеть. Может, известный… И тут появляется он… Негр! Черный, как ебаный в рот! Улыбается мне так и говорит: здравствуйте, мол. Я ему: «На здоровье!». Он: я, мол, плёх понимать по-русски. Давай, говорю, по-английски. О кей, говорит. В общем, зовут его Жоан Антуан, приехал он из Анголы. Из ангольской футбольной федерации – какой-то там хуй по связям международным. Приехал, говорит, на конференцию, и буклетом мне тычет. Ага, говорю, понятно, а в Питер – чего, на футбол? Нет, говорит, как турист. Учился он в Питере в универе – не то назад десять лет, не то всего десять лет – недопонял.   

- Вот вам подвезло, пацаны! - оживился Квакер. – Аж завидно. Вы доклады-то тезисов прочитайте. Завтра в Питере на секторе пацанам хоть про толерантность расскажете, многие ж и не в курсе – че за хуйня...

 

Слегка наклонив голову набок, прищурившись и периодически выпячивая губы, новый президент РФС с видом взыскательного эксперта в очередной раз пробегал глазами все 13 пунктов подготовленного по его просьбе судьбоносного для всего российского футбола документа с простым и бескомпромиссным названием – «Кодекс чести». Сергей Александрович старался по возможности абстрагироваться от всяких помех внешнего мира, включая назойливое сопение сидящего рядом Игоря Рабмана,  дабы полностью погрузиться в текст, и, словно кит в морской пучине, фильтрующий через роговые пластины питательный планктон, пропустить через свое сознание буквенные символы, ощутив в результате весомость и мощь каждого отдельного тезиса. Игорь Рабман, подавшись вперед и прикусив указательный палец правой руки, с трепетом следил за интеллектуальным процессом шефа российского футбола.

- «Игрок, Тренер, Работник команды;

Фанат, Болельщик, Любитель футбола…» - А это, вообще, не один ли хер?

- Но для размера…

- Ладно, пусть.. Бубу-бубу.. «Президент РФС, член Исполкома, просто член.. журналист..» Так.. «Понимает значение футбола как развивающей, совершенствующей человеческую личность спортивной игры... Знает и принимает законы и правила Честной Игры.» Вот, хорошо: «Осознает ответственность перед страной, городом, командой, семьей за свой труд, уровень самоотдачи, преданность самой красивой и умной игре», и вот дальше: «Любит свою семью, город, команду, помнит первого наставника, учителя, школу, класс». Так... «Соблюдает традиционные российские законы общности: взаимовыручка, поддержка, сострадание, гуманизм, толерантность, чистота  помыслов и поступков». Неплохо-неплохо… «Отвергает всякое проявление грубости, хамства, словесного хулиганства на футбольном поле и за его пределами, строго следит за соблюдением норм речи». Угу. «Презирает и отрицает бесчестные способы состязаний: договорные матчи, - да-да!- подкуп судей, применение методов устрашения к судье и сопернику, использование запрещенных препаратов»… Как там, ваши-то сейчас ничем не балуются? А то ж в Лиге чемпионов осенью играть. А, бромантановое племя?

- Да я б первым! – встрепенулся Рабман, - Вы же знаете…

- Ладно, ладно. Надеюсь, у Валеры хватит мозгов не палиться, когда такие задачи у нашего футбола на носу… «В матчах сборной России демонстрирует высокий дух, патриотизм, полную отдачу; достойно несет звание гражданина великой страны и верит в победы». Вот это правильно! А то некоторые у нас не верят еще, не понимают… Ну что ж, в целом – неплохо. Хотя и суховато. Вот вступление, например. Оно сразу должно задавать планку. Ты написал:"Я научился понимать и ценить игру, на каком бы уровне она ни проводилась, - прежде всего по духу честной борьбы и спортивного благородства".  Это да, в целом, мне это близко. Но я бы немного уточнил и усилил. Например: «Однажды я понял: для того, чтобы достигать максимального результата в игре… сечешь?..  на каком бы уровне она не проводилась, прежде всего нужно следовать духу честной борьбы и спортивного благородства». А? Каково? И еще добавил бы: «Россия – чемпион!», - при этих словах Сергей Ворсенко хлопнул левой ладонью по столу, а пальцами правой щелкнул под носом опупевшего Рабмана.

- Но это ж цитата, - проскулил опомнившийся журналист, - Это ж Андрей Петрович Старостин. Типа эпиграфа. Я там не указал авторство?

- Не указал, - Сергей Александрович разочарованно откинулся на спинку кресла, - А жаль. Ну что ж, все равно вступление нужно усиливать.

Как бы подчеркивая важность проблемы, Ворсенко встал из-за стола и заходил по кабинету.

-  Игорь, пойми, нужно яркое начало. И не только мне, но и всему нашему футболу, перед которым, как ты знаешь, ставятся высокие цели, - последние слова президент РФС сопроводил красноречивым кивком в направлении висящего на стене портрета двуглавого президента страны Дмитрия Владимировича.

- Тогда… тогда, тогда, тогда, тогда, - подыскивая единственно верные слова, лихорадочно соображал  Рабман, - тогда давайте попробуем так: "Российский футбол вступает в новую эру… фазу… в новую фазу… И добиться побед можно, начав только с самого главного – Кодекса чести российского футбола. И если  мы хотим всех...  всем... То есть: если мы хотим быть лучшими, то все мы... то все участники нашего футбольного процесса… нет– нашего футбольного пространства должны принять Кодекс и воплотить его в жизнь». Ну как?

- Вот это пойдет. Значит, как ты говоришь? Все участники нашего футбола должны приобщиться к Кодексу и воплотить его в жизнь. Россия – чемпион! - взмахнул кулаком Ворсенко, довольный собственным дополнением.

Игорь Рабман закрыл ладонью лицо и проблеял замученным голосом:

- Чемпион чего?

- Чемпион всего! – последовал воинственный ответ, - Хотя бы мира. В 2018 году. Если добьемся проведения домашнего турнира. Должны добиться, - покачал кулаком перед физиономией скептика разошедшийся Ворсенко, - Это наш момент истины, как говорят - «моменто морэ». Понимаешь?!

Журналист пискляво пукнул и примирительно поднял ладони.

 

* * *