Проза

                                    

 

     Безжалостной хваткой норд-оста усмирял всё живое месяц лютый. Набрав силы, накатывали с моря пенные волны, умножая наледи на берегу. Водоплавающая птица терпеливо ждала милости от природы. Но милость по обыкновению запаздывала, и ослабевшие птичьи тела выбрасывало на берег, где они, кося отрешенный взгляд в небо, тихо отходили, вмерзая в береговую наледь.

     Свирепый ветер растекался по улочкам города, а его гарпии задували по закоулкам, отбирая остатки тепла. Бледное солнце на белесо-вымерзшем небе землю не грело. Выпавший неделю назад снег слежался и успел укрыться грязно-серым налетом. Городские птицы забились по чердакам. Перелетные скворцы расплачивались за норов погоды жизнями. Их поблескивающие в крапинку тушки повсеместно чернели на снегу. Жизнь замерла в ожидании. И не для каждого найдется по такой поре приют - под замками двери подъездов и подвалов.

     В стихийных гетто бездомные отчаянно пытались отогреться у костров. Но разве согреешься от мусорных отходов, от кадящего дыма, да на таком ветру. И совсем слабые замерзали тут же, накрывая телами пепелище. Для города бездомные, что стаи бродячих псов. И редко кто вынесет и подаст, видно так проще жить. И нет никакой радости от этой простоты никому. Разве что чиновник городского масштаба тихо радеет: повымерзнут бродячие животные, повымерзнут и бездомные людишки, вот и передышка осточертевшим проблемам.   

 

     Наутро шестого дня ветер, наконец, утих. Мороз ещё держался, но всё живое приободрилось. По дворам забегали в поисках пищи изголодавшиеся собаки. Бомжи, обмотанные тряпьем поверх худой обуви и головных уборов, пытались отыскать съестное в обледенелых мусорных контейнерах, соревнуясь с собаками. Собаки были ловчее. Они вытянули из-под мусора трупик младенца и, скалясь, принялись грызть. Люди отпрянули. Но мешать звериному делу не стали.   

     Вдруг среди бомжей пробежал приглушенный ропот: "Лютый, Лютый идет". Все развернулись в сторону приближающейся фигуры. Фигура являла собой тело, почти квадратное, на мощной короткой шее сидела большая голова, изуродованная шрамами, под густыми бровями налитые свинцом глаза. За Лютым ходила невеселая слава. Болтали, будто мог усмирить взглядом любого зверя, не то что человека. Слышали, что зарабатывал боями против бойцовых псов. Бои эти собирали зрителей злее собак, но богатых, и ставки росли. Денег перепадало и Лютому – на разгулы хватало.      

     Лютый подошел и тут же стал смотреть в глаза каждому. Каждый, как и водится, поспешно отводил глаза в сторону. Взгляд его задержался на новичке, что прижимал к телу посиневшими от холода руками облезлую гитару.

     - Оставь и с голоду подохнешь в обнимку с гитарой, - пробурчал Лютый.

     Ему вдруг вспомнился очкарик со скрипкой, что минувшим летом играл неподалеку, собирая подаяния прохожих. Поначалу Лютый терпел скрипача как юродивого. Но когда тот допек его пиликаньем, не выдержал, взорвался и вдавил кулаком выпуклые линзы очков в такие же выпуклые глаза скрипача.

     С Лютым это случалось. Не часто, но чем реже, тем ужасней всё происходило. Нечто внутреннее, глубоко сокрытое, неконтролируемое, неподвластное ни богу, ни черту, и темное, как сердцевина вселенной, взрывалось и нависало мраком. Выбросив накопившуюся энергию, отпускало, отходило и пряталось вновь в нору, словно дикий зверь.

     - Смотри в глаза, - бросил Лютый гитаристу.

     Гитарист не умел упираться взглядом в глаза другому человеку. Похоже, стеснялся заглядывать внутрь другой сути.

     - Смотри в глаза! – прорычал Лютый, входя в раж, и кулаком резко приподнял подбородок гитариста.

     Тот посмотрел на него взглядом загнанной лошади, взглядом безысходной тоски.

     - На дело пойдешь? – спросил Лютый гитариста.

     - Какое дело? – тихо отозвался тот.

     - Плёвое, шмон навести. Или с голоду будешь дохнуть?

     Гитарист растеряно повел плечами и вновь опустил взгляд в землю.

     - Я, я пойду, - откликнулись тут же синие от холода и пьяни лица.

     - Сначала отогрею вас, козлов, - уже спокойнее сказал Лютый.

     Сказал и направился к ближней многоэтажке. Подошел к двери подвала, подергал замок и вдруг резко ударил подошвой ноги в дверь. Замочную проушину вырвало, дверь с ржавым визгом распахнулась. Лютый махнул рукой, подзывая подельников. Те подбежали, прихрамывая на окоченевшие ноги, и толпой стали протискиваться в подвал. Протиснулись, прикрыли дверь. Лица и руки обдало теплом.

     - Кайф, - раздался хриплый голос.

     - Раскатал губу, счас ментов натравят, - тут же отозвался другой.

     - Ша! – оборвал Лютый. – До утра прокантуетесь.        

     Глаза попривыкли к темноте и стали различать хлам подвала. Люди двинулись к стене, руки жадно потянулись к трубам отопления, сгоняя котов с насиженных мест. Через пару минут всех стало корчить от боли. Раздались стоны и матерщина.

     - Ша! Рас…яи, - потребовал Лютый, и тут же добавил: - Утром на дело.

     - Утром? – переспросил кто-то.

     Вожак не ответил и покинул подвал, хлопнув дверью.

 

     Дело вышло не одно, сразу два.

     Первое оказалось пустяшным – зашли на квартиру к старикам, взяли нехитрые сбережения и тихо ушли, оставив "доноров" с кляпом во рту. Тонкая пачка денег, завернутая в пожелтевшую газету, грела налетчиков мало. Лютый был раздражен плохой наводкой, а ещё больше нищетой пенсионеров.

     И здесь под руку попался жирный боров у банкомата с солидной суммой в руках. Торговец стоял в одиночестве и пересчитывал купюры, проверяя банкомат. Решение созрело тут же. Левой рукой Лютый в одно мгновение выхватил деньги, а правой нанес нокаутирующий удар в челюсть. Торговец остался лежать у банкомата, а гоп-компания продолжила путь.

     Оптимизма вмиг прибавилось, на "базу" вернулись в возбужденном состоянии. Шальные деньги приободрили и Лютого. Раздавая вознаграждение подельникам, он усмехался. Дойдя до гитариста, не бравшего участия в походе, сунул сотню и миролюбиво бросил:

     - Сдохнешь, помяни моё слово.

     - Перевоспитается, куда он денется, - гомонили довольно другие.

     Гитарист молчал, вперив взгляд в землю.

     Уходя, вожак предупредил:

     - В район, где брали, рыла не совать.    

     Пир устроили знатный. Экономя на закуске, взяли на берегу лебедя, самого слабого.

     - Не жилец, - вздыхал бомж по прозвищу Сморчок, притащивший добычу.

     И правду не жилец, всего пару раз дернулся, когда шею сворачивали, дернулся и затих. Ободрали перья, тушку с потрохами на вертел и на костер. Всего и дел. Ни соли, ни перца, так пошло. Проглотили под водку, не заметили. Кости обглодали и собакам уступили.

     С темнотой потянулись в подвал, где ночь провели, но там опять замок и дверь уже под железным листом. Потолкались, потолкались и спьяну на снег залегли.

     Утром двое не поднялись, так и остались лежать на снегу – задеревенели, даже глазные яблоки льдом взялись. В кладбищенский фургон тела сбрасывали будто дрова, как дрова они и громыхали. После отъезда фургона наскребли по рваным карманам остатки промелькнувшей роскоши. На бутылку хватило, помянули как люди.   

     К обеду вновь пожаловал Лютый. Увидел лебединое перо и взвился:

     - Кто?!

     Взгляды сразу обернулись на Сморчка.

     - Предупреждал лебедей не жрать?! – зарычал Лютый и схватил Сморчка за горло.

     Тот обмяк, не сопротивлялся, а только издавал нечленораздельные звуки.

     - У, падаль, - прохрипел вожак и бросил тело наземь.

     Бросил и стал бить ногами, сплевывая с хрипом слова:

     - Котов мало? Собак жри! Лебедей не трожь!

     Бомжи терпели блажь - очень уж свиреп был Лютый в ярости своей.

 

     Джип подскочил внезапно, захрустел колесами по снегу, заскрипел тормозами. Тут же отвалилась дверь и из неё выскочила стая бойцовых собак. Пять псов – крупных, откормленных, тренированных, мышцы под шкурой, будто пружины. Они бежали сосредоточено, тихо, и только легкая хрипотца с едва слышным повизгиванием выдавала нетерпение. Люди не успели осознать происходящего, а собаки уже налетели.  Прыжок, и клыки брали добычу. Не клыки – ножи. И брали не за лохмотья – прямо в горло. Мертвой хваткой брали. Люди падали под звериным напором, на снегу образовался клубок из тел.

     Уцелевшие бомжи бросились врассыпную. Лютый остался. Остался и тут же пошел в атаку. Он бил кулаком-молотом по собачьим головам. Пары ударов хватало, но челюсти не ослабевали и после смерти пса, приходилось руками разводить.

     Лютый нанес последний удар и здесь раздался сухой хлопок, затем второй, правое плечо обожгло болью. Джип зарычал и дико рванул с места.

     Выжившие люди корчились на земле. Гитарист лежал распластавшись с разорванным горлом, кровь затихающими импульсами струилась на снег. С рук Лютого тоже капала кровь. Он поднял валявшуюся под ногами гитару. Жалобно тенькнула, оборвавшись, последняя струна.

     Пошатываясь, Лютый отошел к мусорному контейнеру и устало оперся телом на бетон ограждения. Сверху слетел голубь, уселся на ограждение и принялся с удивлением разглядывать происшедшее. Лютый потянулся к нему окровавленной рукой, пытаясь схватить. Голубь взмыл вверх и полетел.

     Лети голубь сизый, лети за моря, лети за горы. Лети подальше от заиндевелого, мертвого края.