Проза

 

 

 

Шум домашних убывал постепенно. Детские возгласы, все время что-то ласково приговаривающий детишкам голос жены, ослабевший после долгого рабочего дня, течение воды в кране, звон посуды и беседующий сам с собой телевизор – в его голове это дурманящее ум смешение звуков утихало и тускнело медленно и плавно, как небо на солнечном закате.

Затем сумбурное, беспорядочное движение вечернего времени начало ударяться о могучие неровные углы натиска ночи. Словно пьяница, столкнувшийся со смертельной опасностью и от того резко протрезвевший, вечер вздрогнул и застыл, а через мгновенье был поглощен молчаливой и безжалостной темнотой.

Дети легли спать. Жена прибралась, походила из стороны в сторону, умылась. Не дождавшись его, она тоже уснула.

Он же начинал просыпаться. Жизнь и шум усыпляли его, а тишина позволяла ему поговорить с собой, пробуждала.         

Шум жизни уже не способен заглушить собою все, что он, человек, мог услышать. Он слышал в себе крик, очень похожий на свой, но какой-то далекий или, скорее, звучавший параллельно всему привычному. Эти два шума будто исходили из двух разных поездов, проезжающих по соседним рельсам. Шли ли они в одном направлении? В каком из поездов он находился и мог ли быть в обоих одновременно?    

Он не мог разобрать, о чем был этот крик. Тем не менее, крик поменял его. Он стал жить, прислушиваясь к чему-то вне своей жизни.

Каждая попытка взглянуть внутрь себя заканчивалась тем, что он видел одну и ту же картину. Он стоял в пустоте, расставив руки и закинув голову назад. Затем начинал крутиться, быстрее и быстрее, пытаясь стряхнуть остатки себя, и кричал, протяжно и громко. Звук шлейфом уплывал в пустоту, а он просто терял равновесие и падал.

После одного из таких бессмысленных падений, он понял, что крик в голове не только не стихал, но и становился громче и обретал фонетическую оболочку. Он прислушался и разобрал, каким словом был наполнен крик.

Это был имя человека из далекого прошлого, о ком он давно забыл. Перед его глазами предстала девочка из его школы, которую он когда-то любил, пылко и безнадежно.

С того времени крик несколько поутих, но вместо него образ девочки все чаще и сильней обволакивал его сознание.

Появление ее образа сделало его более отвлеченным, чем обычно. Жена говорила, что он стал каким-то рассеянным. А он просто думал. Думал, почему девочка вот так взяла и вошла в него. Ностальгировал ли он по прошлому, детству или молодости? Нет, в этом он не сомневался. Был ли он несчастлив и искал другой жизни? Опять же, нет. Занимался интересным делом, был успешен и любил семью.

И, потом, откуда она, на самом деле, пришла? Из прошлого или откуда-то еще? Она приходила к нему во снах, разговаривала с ним, появлялась в разных образах, далеких от ее реального облика, и разных возрастах. Иногда она брала его за руку, и они бродили по просторам, наполненным золотым светом. Она часто улыбалась ему, и ее улыбка, казалось, излучала какую-то жизненную истину.

В тяжелые дни, когда он задыхался от волнений, ее появление во снах успокаивало и заряжало его. Он становился сильнее и крепче духом, или, может, она просто учила его видеть мелкость земных проблем или показывала, что есть еще и совсем другой мир, откуда она пришла, и потому не стоит заполнять себя исключительно земной жизнью. А может, это все – одно и то же?

Когда он видел ее в себе, сердце билось так же сильно, как и в юношеские годы. Но теперь оно билось не просто пылкой влюбленностью молодости, но и странным чувством голода, голода души. Ей не хватало воздуха в обычной жизни. Она не просила сменить одну жизнь на другую, нет, она искала еще одну жизнь, параллельную и неземную. Ни одна другая земная жизнь не могла быть лучше той, что у него была. Но этого было мало.    

Его мысли возвращались к одному и тому же моменту. Он – зритель на школьном стадионе во время футбольной игры двух соперничающих школ, а она – одна из танцующих вдоль поля девушек, поддерживающих свою команду. Девушки выкрикивают всякие лозунги, иногда даже припевают, выполняют искусные акробатические танцы, развлекая и заводя болельщиков.

Он переключает внимание от игры и пристально смотрит на нее. Она, словно чувствуя его взгляд, поднимает голову и начинает смотреть на него в ответ. Она продолжает подпрыгивать и иногда отворачивается от него, когда того требует танец. Но ее движения замедляются, и вскоре она совсем останавливается, несмотря на то, что вся команда продолжает выступление. Она просто похлопывает в ладоши и что-то приговаривает. Ее взгляд теперь устремлен прямо на него.

Его спина потеет и леденеет. Он перестает чувствовать собственное тело, но при этом его сердце словно накалили. Он видит, как меняется ее взгляд, от вопросительного до присматривающегося, от твердого и слегка вызывающего до теплеющего и томящегося, от ни в чем неуверенного до раскрывающего все сокровенное. Она не кокетничает, не приглашает, не ставит барьеры и не отталкивает. Как тихая гладь воды, ее глаза отражают всю правду о ней. В этот короткий миг, охвативший вечность, они раскрыли перед ним полотно ее души.

Он поглощен ее взглядом и уже не слышит ни выкриков и смеха болельщиков, ни предматчевой музыки. Друг в предвкушении матча время от времени что-нибудь восторженно говорит или толкает его в плечо. Хоть он бросает какие-то реплики другу в ответ, на стадионе его уже нет. Он испытывает новое для себя чувство присутствующего отсутствия. Он проходит через эти мгновения в раздвоенности, когда расколотое пополам сердце разлетается в разные стороны и двумя огненными шарами врезается в противоположные границы его существа.

Он только теперь понял, что ее взгляд объяснял ему тогда, что души живут отдельно от нас, что каждая из них ищет свою мечту – нечто идеальное, во что она может укутаться, когда ей холодно, и зеркало, в котором она увидит всех себя, бесчисленно разных. Души тянутся к тем, кто их залечит, когда жизнь их надкусит, кто будет их сиянием на небе и пленит их красотой. Душе, чтобы быть собой, надо быть плененной. Без плена нет ни истинной радости, ни восторга, ни страдания. Пленницей она рвется к свободе, а, насытившись свободой, изнывает по плену.

На стадионе она раскрыла себя и оставила выбор за ним. А он не выдержал испытания, слишком быстро вернулся в себя, простого нерешительного подростка, который сразу же соединил расколотые половинки сердца и не смог ухватиться за быстро удаляющийся хвостик ее души.

Сейчас же он готов к полету мечты. Та девочка, познавшая так много и так рано, была ему теперь необходима. Он должен шагнуть навстречу свету ее взгляда и сдаться в плен той красоте, которой нет на земле.

Он искал блеск ее глаз в лучах солнца, отражающихся в лужах на тротуаре после дождя, и представлял себе звучание ее голоса, вслушиваясь в пение утренних птиц. Он всматривался в лица, мелькающие в толпе на улицах и в метро, в надежде встретить ее. Надежда жила не в уме, она прислана из другого мира, мира мечты о встрече, на полпути между жизнью и неизвестностью, с совершенством и идеальным родством душ, невозможным в людской жизни.

Ему казалось, что он сходил с ума. Она была все время с ним, но в то же время ее нигде не было. Груз мыслей о ней становился невыносимым, и пришло время напрямую обратиться к мечте, поговорить с ней. Хоть краем уха, но пусть услышит его голос, жаждущий бесконечно терять и находить себя в ней.

 

 

Как легко сегодня найти человека. Достаточно сесть за компьютер, понажимать на кнопки и человек – на экране. Это он и сделал. Убедившись, что все крепко спят, и подстрекаемый нашептываниями ночи, он задал имя девушки и прочую информацию, которая сохранилась в памяти. Результат не заставил его долго ждать. Он ее нашел.  

У нее уже другая фамилия. Она замужем, и у нее, как и у него, двое детей.

Он изучил фото счастливой семьи. Ее муж, высокий мужчина средних лет с открытым и добрым лицом, стоит слева и обнимает за плечи старшую дочь, стоящую между супругами. Она же смеется и полувопросительно смотрит на младшую дочку, кривенько улыбающуюся, которую держит на руках.

Ее смех на фото ему не понравился. Слишком широко был открыт рот, и выглядело это как-то нарочито. Она сменила цвет волос с каштанового на черный, и  это её простило.

Конечно, она уже была другим человеком. Обычная миловидная женщина, на чьем лице не было признаков таинственной души, которую он искал.

Он долго всматривался в нее и примерял на нее образ девочки на стадионе. Это были два совершенно разных существа. Из-за сильного прищура на лице, вызванного смехом, ее большие голубые глаза превратились в темные щелки. Да, он не видел ее много лет, но даже при этом был убежден, что фото исказило ее.

Эта мысль чуть приободрила его. Возможно, живущая в нем девочка не совсем выпарилась из этой женщины кипением жизни.

Даже если той девочки уже нет на свете, он должен услышать свое обращение к мечте. Его душе нужно совершить этот рывок, пусть он и окажется безрезультатным. Это единственное, что можно сделать, прежде чем сдаться перед непобедимой реальностью. Поклон мечте, прощание с непознанной неизвестностью, последний взгляд на закат отколовшейся половинки сердца, которой, видимо, не суждено стать ему солнцем.

Только чужой женщине на фото может все это быть обращено. Через ее глаза душа, пленившая его, когда-то позвала его в бесконечность. Если той души уже нет, то она хотя бы станет могилой, где он попрощается с памятью, расколовшей его. Память  разом разорвала время, с его твердыми пластами настоящего и будущего, заглушила отчетливый ритм жизни в голове, и подчинила себе его душу, как от испорченной еды отвернувшуюся от жизни, которой так долго питалась.

Его тело разделилось на отдельные территории. Одни из них стонали от мороза, другие были охвачены землетрясением,  а некоторые, наоборот, ожили, когда после долгой засухи вдруг пошел сильный дождь. Голова кружилась, его тошнило, и только руки, отпечатывая письмо, знали, что делать.

Они писали, что она, наверное, забыла его и просили прощения за бесцеремонное вторжение в ее жизнь. Рассказали, как сильно он ее любил, когда они учились в школе. Правда, жизнь всегда бежала очень быстро и оставила его любовь к ней позади, в школе, где их уже давно нет. Все у него в жизни шло хорошо, и о ней бы он никогда не вспомнил, если бы что-то вдруг внутри не сломалось, и образ ее, молодой, не вселился в него. Он сошел с ума, потерял контроль и поглощен только душой, которая была создана для него и однажды призналась ему в этом через ее глаза. Она об этом не помнит. Вернее, она этого, скорее всего, даже никогда не осознавала. Но он знал, что это правда. То, что было в ней в тот миг, на стадионе, пришло не из этого мира и совсем не для того, что в этом мире быть. Он не хотел сказать, что они созданы друг для друга и должны соединить свои мирские жизни. То, что он увидел в ее глазах было совершенством, пленившим его душу. Души мечутся между мирами. Чтобы по-настоящему жить в этой жизни, нужно иметь дар подглядывания за идеальным отражением себя в ином мире совершенства и красоты. Дар достанется той душе, которая найдет свою красоту. Он нашел свою в ней, тогда, много лет назад, но понял это только сейчас. Он увидел мечту и должен теперь вернуться к ней. Если эти слова покажутся ей бредом, то он просит прощения и просит стереть и забыть это письмо. Пусть не судит его строго, потому что у него нет другого выхода, кроме как обратиться к ней, потому что она – хранительница его мечты.  Но если что-то в ней замешкается, задумается, хоть на секунду, потеплеет, или она услышит, как его слова разошлись где-то эхом, пусть черкнет ему. Таинство тогда в ней все еще живо, и ей он нужен так же, как и она ему. Ведь сама того не зная, она приходит к нему во сне, особенно, когда ему тяжело. Это не игры воображения. Их души связаны, и они должны приблизиться друг к другу.

Шли дни, недели, но ответа не было. Он был истощен, ни на что вокруг не обращал внимания.

Но все же полегчало. Он сделал все, что мог, выкрикнул, повиновавшись голосу правды. Все остальное не в его силах. Остается надеяться, ждать, а потом все-таки вернуться к жизни и обо всем забыть.

В один из дней, когда он, придя на работу и сев за компьютер, открыл почту, он увидел письмо от нее. В нем не было ни приветствия, ни чего-либо еще, кроме как указания даты, места и времени.