Проза

 

 

 

Добраться туда было не трудно. Это место было недалеко от города, куда он и так часто ездил в командировку. Он прибыл где-то за полчаса до указанного времени.

Было около десяти часов утра. Он подошел к двери маленького, выкрашенного в красный цвет кафе. Если смотреть с улицы, то это кафе было не более, чем дверью и большим окном, к которому изнутри было приставлено два столика со стульями.

Он надавил на ручку двери и толкнул ее внутрь. При открытии двери в кафе раздался звук, похожий на одиночный звон колокольчика. Он зашел и осмотрелся. Позади стойки справа стояла взрослая худая женщина-хозяйка с короткими желтоватыми волосами, которая поздоровалась с ним и спросила, могла ли она ему чем-нибудь помочь. Внутри было еще пару столиков, за одним из которых пожилой мужчина, удобно сидевший в кожаном кресле, потягивал, судя по всему, кофе и листал газету.

Он попросил чашку чая и выбрал место за столиком возле большого окна, границей между утренним светом и темнотой, исходившей из глубин помещения. Он глотнул чая и смотрел в окно. За большим деревом вдоль дороги виднелась компактная детская площадка, выкрашенная в красно-желтые цвета. Особой активности там не наблюдалось. Лишь одна женщина раскачивала на качелях своего малыша.

Позади детской площадки выступал парк с массивными деревьями и просторными травными площадями. Если присмотреться, то можно было увидеть пруд, по которому медленно скользили несколько полусонных уток и два лебедя.

 Он опустил голову и смотрел как октябрьский ветерок подгоняет ворохи бордово-желтых листьев. Они разбегались в разные стороны, а потом подтягивались обратно и, прижавшись друг к дружке, исполняли плавный волнообразный танец, который заканчивался сильным вращением, напоминавшим воронку.

Послышался легкий скрип открывающейся двери и сопровождающий его звонок. Он повернул голову к двери. Вошла женщина в джинсах и синей куртке. Расстегнув куртку, она шагнула внутрь, ответила на приветствие хозяйки за стойкой и осмотрела помещение. Она повернула голову в его сторону, и их взгляды столкнулись. Ее лицо, казалось, ничего не выражало.

Она постояла так несколько секунд, затем направилась к его столику и села напротив.

Они сидели молча. Охваченный радостью и в то же время необъяснимым страхом, он нервничал и думал, что не сможет заговорить. Это была она, действительно, она, постарше, чуть потяжелее, но она!

Он смотрел в ее широко раскрытые голубые глаза, терял силы и сразу же наполнялся новыми, обводил взглядом ее чуть угловатые скулы и понимал, что именно такая форма определяет его жизненное начало. Малозаметная ямочка на ее подбородке уколола его сердце колокольным звоночком, почти таким же, как тот, что он услышал в этом кафе.

- Я рад, что ты вернула волосам родной каштановый цвет, - вылетело у него вдруг.

Ее легкая улыбка напомнила о когда-то так нравившихся ему впадинках на щеках.

- Черные волосы мне оказались не к лицу, - ответила она, - но хотелось просто попробовать чего-нибудь новенького. Как узнать, что тебе подходит, если только не попробовать?

 - Что ты хочешь пить? – спросил он.

- Воды.

Он ухватил лицо руками, закрыв щеки и нос, помотал головой и пробормотал:

- Я не верю, что все это правда.

Она вновь улыбнулась, уже поспокойней и расслабленней:

- Я помню тебя... Твое письмо что-то встревожило во мне, я не могла понять, что именно и почему. Долго думала о твоих словах, и мне захотелось взглянуть тебе в глаза.  

 - Душа привела тебя сюда ко мне, - он накрыл ее холодные ладони своими.

- Мне стало теплее, - произнесла она, не убрав руки.

 Они не отрывали друг от друга глаз. Как и тогда на стадионе, она не играла с ним. На ее лице была одна правда, спокойная, чистая.

 - Я ничего о тебе не знаю, - сказала она.

- Моя жизнь – это не я. А меня настоящего ты знала всегда, даже если сама этого не знала. Я о тебе тоже ничего не знаю и не хочу знать. Мы ведь встречаемся не в жизни, а на ее окраинах, на границе с иным миром, где живут мечты.

Ее брови дрогнули, а яркая голубизна глаз поблекла под натиском сомнения. Она молчала, ладони сжались в кулачки. Человек, мать и жена в ней боролись отчаянно и бескомпромиссно.

Требовалось время. Он не беспокоился, потому что понял, что она уже увидела свет мечты, услышала голос правды, а правда сильнее человека.

 

 

Красное кафе стало местом, где встречаются души. Интуиция хозяйки подсказывала ей, что ее заведение превратилось в нечто колдовское. Она уже знала, в какой день гостья попросит чаю, а гость – воды. Пили они только эти два напитка и никогда не брали одно и то же.

Она научилась предчувствовать, когда они придут. Не совсем понимала, как у нее это получалось, ведь никакой временной закономерности в их встречах не было. Но все же какие-то предвестники были. В эти дни улица затихала, машин становилось меньше, и, самое главное, обычные посетители куда-то пропадали. Впоследствии они ей говорили, что появились срочные или неожиданные дела. И это у людей, у которых, как она хорошо знала, не могла быть, как правило, срочных дел. Правда, пожилой посетитель, который был в кафе в день их первой встречи неизменно был там.

Каждый из них вежливо здоровался с ней, но всегда коротко. Только однажды она попыталась завести с ними разговор, когда поднесла поднос с чаем и водой к их столику. Но ей показалось, что они были не в силах полностью развернуть головы в ее сторону. У нее возникло странное ощущение, что их там не было. Края их губ, нашептывая благодарность в ее адрес, оставляли прощальный след на их лицах – след, оставленный улетевшими далеко душами.

Хозяйка, растерявшись в тот момент, подняла глаза и, посмотрев прямо в окно, с удивлением обнаружила, что все вокруг – деревья, припаркованные вдоль дороги машины, детская площадка и стоявший за ней парк – медленно удалялось от ее кафе, полукругом уплывая куда-то вглубь. Ее кафе вроде как оставалось единственным местом на земле. Или, может, наоборот, это кафе уплывало в неизвестность, возвращаясь только тогда, когда эти два посетителя покидали его?

Испугавшись, хозяйка больше не осмеливалась завести с ними разговор. Для них же встречи в красном кафе стали погружением в мечту. Они мало о чем разговаривали, в основном про все незначительное, про погоду, про чай или воду. Она говорила про ее любимые цвета, и о том, как ей нравится его голос. Он же говорил ей, что не может насытиться ее глазами и готов смотреть в них бесконечно.

О жизнях друг друга в другом мире им разговаривать было незачем. Ему не хотелось знать о ее привычках, о том, что она думала о происходивших в мире событиях, о том, кем она работает и какое у нее было детство. Нельзя было им становиться людьми друг с другом. Мечта бы тогда попала в капкан. Жизнь съела бы ее, и душа осталась бы навсегда разорванной и испачканной неизбежными спорами и компромиссами, самоподавлением, горькими привкусами и грязными цветами.  

Они познали истинное счастье, ставшее возможным только благодаря надлому их жизней, через который они и вылетали, в корабле красного кафе, в непостижимый, но ставший для них настоящим, мир.

По возвращении они обнаруживали, что жизнь на земле прекрасна, как никогда. Они любили свои семьи, стали добрее, светлее. Мечта стала солнцем, освещавшим жизнь.

Его не грызла совесть. Он никого не предавал. Он любил жизнь и всех, с кем ее проживал.

Она же была мечтой, совсем из другого мира. Жизнь не может быть мечтой, и наоборот. Но при этом он понял, что счастливая жизнь невозможна без мечты, и потому она, ее голос и глаза, были ему необходимы. Иначе мечта бы умерла, а вместе с нею и жизнь.

 

 

 

Его переполняло счастье, и от того он не сильно задумывался о том, что погружение в мечту может навредить жизни.

Однажды, когда он, вернувшись с работы домой, позвонил в дверь, ее никто не открыл. Пришлось отворить дверь своим ключом. Он вошел внутрь и громко выкрикнул, что он дома. Он не услышал привычного приветствия жены, наполненного нежностью. Не было и бегущих ему навстречу детей.

Настороженный, он зашел в гостиную. Кроме торшерного света, комнату больше ничто не освещало. В этом приглушенном свете он увидел сидящую на диване жену. Ее ноги были плотно прижаты друг другу, а локти словно вросли в колени. Она сгорбилась и, закрыв глаза, оперла лоб на сжатые в кулак ладони. Ему показалось, что она даже слегка покачивалась, что-то приговаривая.

Он спросил, что случилось. Она долго не отвечала. А потом гостиную охватила буря. Она выкрикнула, что все знает, что натолкнулась в компьютере на их переписку. Он молчал, ничего не отрицая.

Она вскочила с дивана и бросилась на него. Ей удалось дать ему пощечину, но после этого он не давал ей ударить себя в лицо. Тогда она начала его толкать и бить кулаками в грудь. Ее светлые волосы вертелись из стороны в сторону и в этом отчаянии даже приобрели темновато-воинственный окрас. Обычно бледноватое лицо побагровело.

Он дал ей выплеснуть гнев и отчаяние. Затем силой усадил ее обратно на диван, просил успокоиться и призвал к нормальному разговору. Она обрубила его, сказав, что нормальности между ними уже быть не может.

Он попытался ей все объяснить, про жизнь и про мечту. Но она разрыдалась, и поток ее слез начал заливать его душу грустью. Закрыв лицо, она спрашивала, как он мог так с ними поступить. Как он мог разом перечеркнуть и разрушить всю их жизнь? Чем она заслужила предательство?

Он спросил, где дети. Она ответила, что отвезла их к подруге.

Он сказал, что ей надо остыть, а потом дать себе выслушать его. Она плакала и, казалось, не слышала его.

Он думал, что выехал из дома всего лишь на пару недель, что все постепенно успокоится и осколки их жизни со временем срастутся. Верил, что чаша времени вновь наполнится семейным теплом и счастьем. Но жена навсегда закрыла ему дверь в семью.

Семьи не стало, а с этим рухнула и его жизнь. Семья была его естественным продолжением. Она – войско, расширявшее его владения в мире тогда, когда ему одному этого сделать было не под силам. С семьей он превратился в нечто большее, чем он сам.

Смех и радость детей разрисовывали его, как детскую раскраску, невиданными цветами. А находясь в объятиях жены, он чувствовал, что нужен жизни, и в такие моменты в нем бурлила любовь, как к жене, так и к жизни.

А теперь свет в нем потух. Время утратило здоровье, настоящее заболело, слегло, а будущее ослепло.

Он тряс свою душу, пытался ее разбудить, но она теперь вечно валялась в лохмотьях в грязной канаве и не могла проснуться. Ей все время снилось какое-то красное кафе, где она никогда не была. Она смеялась над собой, потому что пила все время чай или воду. Что за нелепость, разве она могла это пить?

Напротив нее за столиком сидела другая душа, удивительно красивая, голубоглазая. Его душе во сне становилось дико стыдно, ведь ей, смердящей, не место сидеть рядом с этим совершенством и чистотой. И она бросала свой чай или воду и с позором и слезами улетала из этого проклятого кафе. Ей хотелось выброситься из окна сновидений, в явь, чтобы больше не быть униженной этими голубыми глазами. Но сил проснуться не было, и сон повторялся.

Слыша, как его душа кричит от своих кошмаров, ворочаясь и дрожа в канаве, он сидел перед компьютером и перечитывал ее письма. Она беспокоилась, спрашивала, почему он пропал, и когда же они встретятся в красном кафе.

Ему нечего было ответить, потому что его уже не было. Без жизни не могло быть и мечты.