Проза

Нора и я пили на веранде чай. Из угла бормотало радио. Я рассматривал на синенькой клеенке некрасивые бледные розы и раздумывал о том, что будет, если сюда бухнется нейтрино.
- Алло, академия наук? Мою клеенку пробила частица. Вы в Байкал шары погружаете, а я на обычную клеенку принял.
- Не покидайте линию! – закричит голос в трубке. – Я приглашу специалиста!
Я услышу отдаленные голоса: «… срочно Ведерникова сюда… номер, определите номер… возможно – нейтрино. Да, нейтрино. Ведерникова».
Прилетят сюда на вертолете, вырежут из стола кусок, а Ведерников даст мне значок со своего пиджака, синий такой, с буквами «А» и «Н».
 

Нора же читала какую-то книгу без обложки, найденную вчера на чердаке. Вдруг она отложила чтение:
- За прошлый год я написала тридцать девять стихотворений. И где я?
Я немного испугался. Ничего не предвещало таких эмоций. Хотя я понимал Нору – время идет, но никто не бежит с цветами и не падает к ногам.
- Ты нигде и не должна быть. Если бы мотоцикл купила, тогда была бы где-нибудь. Сиди и пей чай, пока не трогают. Другим за каждый стих по пальцу отрубали, потому что обстановка была тревожная. Знаешь, как тяжело жили поэты всего век назад? Интернета нет, Сталин не спит, около домов коптят черные воронки. Вот запихали бы тебя в автомобиль, отвезли к товарищу Ведерникову…
Я замолчал, так как назвал фамилию, которая до этого ассоциировалась у меня с наукой. Получается, Ведерников не академик вовсе. Кто же этот Ведерников, зачем к нему возят поэтов?
Я виновато посмотрел на Нору.
- Отвезут к Ведерникову, короче. Будет спрашивать тебя, что да как. Почему ты пишешь такие строки и чего тебе, дуре, не хватало в Советском Союзе.
- Да кому я нужна, – уныло сказала Нора.
По стеклу ползала первая весенняя муха. Проснулась, здравствуйте. Мы сидим, мучаемся тут без признания, а она вся такая выходит на чистое стекло...
Я встал, прошел к тумбочке, вытащил бутылку водки и поставил на стол.
- Ты что? – спросила Нора.
- Смотри, Нора. Муха проснулась и что она будет делать? Ныть и плакать? Или жрать, кусаться и жужжать? Мы сидим и скорбим о том, что в нашей жизни не случилось чего-то, чего бы хотелось. Хочется - бери!
- Я не хочу водки.
- Чтобы хотеть водки, надо хотя бы лотерейный билет купить – выпить полстакана и прислушаться к себе.
Я разлил водку по чайным чашкам.
- На-ка.
Мы выпили.
Воздух на веранде, до того невидимый и пустой, обрел взвешенные частицы и стал тихонько потрескивать. Я благодарно посмотрел куда-то на потолок: какая же это радость, жить на земле!
- Депрессию как рукой сняло, - сказала, наконец, Нора.
- Потому что ты русский поэт.
- Я не называй меня поэтом, это как-то нагловато. У меня просто тридцать девять стихотворений.
- Ты русский тридцать девять стихотворений.
Я прикрыл бутылкой дырку на клеенке, которой еще пять минут назад не было, и задернул штору, где маячило чье-то умное лицо в кожаном плаще.
- Организаторы концертов Марка Нопфлера пытаются убедить его приехать в Россию, - внезапно громко сказало радио.
Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.
Нопфлер не нужен.