Проза

     Решение приобрести в складчину небольшое суденышко три товарища долго не обсуждали. Наскребли по сусекам деньжат, подыскали подходящий товар, назначили день сделки.

     Направляясь к условленному месту встречи, Святослав и Петр увидели Андрея издалека. Тот стоял на перекрестке и беседовал с мужчиной. Заметив друзей, Андрей помахал им рукой. Святослав и Петр подошли. Собеседник Андрея оказался, мягко говоря, не интеллигентного вида: на лице следы побоев, речь блатная, глаза юлят. Впрочем, Андрей тут же с ним распрощался. Петр не удержался:

     - Не думал, что водишь знакомство с подобными людьми.

     - Подобными? – переспросил Андрей.

     - Ну да, очень смахивающими на уголовников.

     - Он и есть самый настоящий уголовник. Уже две ходки на зону имел.

     - Тебе-то он зачем? – с недоумением спросил Петр.

     - Жизнь многогранна, друг мой, и мне интересно знать её во всех проявлениях.

     - И давно знакомы? – поинтересовался Петр.

     - Да года три уже. Я даже рассказ о нём написал как-то. Ну не буквально, а использовал в качестве прототипа. Но он узнал себя сразу. Доволен был, журнал с рассказом этим давал прочесть своим товарищам.

     - У тебя проблемы с темами для произведений? – не унимался Петр.

     - Зачем проблемы. Ведь эти люди тоже наш народ. И знаешь, они мне как-то ближе сладкоголосой и преуспевающей элиты нашей. Они, по крайней мере, не лицемерят, делают своё бандитское дело, прямо об этом заявляют и расплачиваются по закону, когда терпят неудачу.

     - Об этом и беседовали? – съязвил Петр.

     - Да нет. Спрашивал, не знаю ли где можно подешевле ствол раздобыть, - ответил с легкой улыбкой Андрей.   

     - Зачем ему? – продолжал Петр.

     Андрей, продолжая улыбаться, ответил более пространно:    

     - Вообще-то он не мокрушник, воровские законы чтит. На дело выходит к ночи, специализируется на зеваках. Выхватит сумочку или барсетку и дает ходу. Бегает быстро. Своих жертв именует коровками. Недавно вышла осечка. Коровка оказалась быстрее и сильнее, и била его не столько кулаками, сколько ногами. Он отлежал неделю в своём логове со сломанными ребрами и выбитыми зубами. Боли было много, вот и пришла в голову мысль раздобыть ствол.     

     - А бросить своё бандитское дело, такая мысль не приходила ему в голову? – напирал Петр.

     - Вижу, упрекаешь меня за то, что не повёл я его в церковь.

     - Но ведь перед тобой бандит!

     - Не просто бандит – закоренелый рецидивист. И своё мнение о нём я ему уже давно высказал. Мало того, и жизнь его звериную и беспросветную до последнего вдоха уже описал, в том рассказе и описал. А он чуть ли не с гордостью участь свою воспринимает. Жизни наши хоть и соприкасаются, но протекают в разных измерениях. Разговорами это не исправишь.

     - Мне казалось, когда смотрим на павшего с высоты нашего положения, в нас естественным образом пробуждается желание помочь ему встать на ноги, - тихо произнес Святослав.

     - Теория, а у древа жизни масса опавших листьев, все не поднять, - в тон ему ответил Андрей: - Хотя понимаю, речь ведешь не о павших, а о смотрящих сверху вниз. 

     - Так мы идем брать бот? – нарушил беседу её же зачинщик.

     Товарищи тронулись с места. По дороге им странным образом один за другим стали попадаться люди не в здравом уме. То бабка, на всю улицу разговаривающая со своими миражами. То молодой человек, сосредоточенно в одиночку перетаскивающий с места на место бетонные вазы с цветами. Передвинет в новое место, посмотрит и тут же возвращает на старое. А метров через триста совсем уж оригинальное. Пожилой мужчина в тельняшке, наклонившись вперед и упершись ногами в землю, толкал со всей натугой лбом стену дома и пыхтел: "Я тебя, поганый дебаркадер, отбуксирую. Стал на дороге, сволочь! Сейчас освободим фарватер".

     Петр предположил:

     - Наверно из дурдома сбежали.

     - Зачем бежать, их просто выписали, - сообщил Святослав. – Психоневрологический диспансер в городе закрыли на прошлой неделе.

     - А, реформа здравоохранения в действии, - пробурчал Петр.

     - Оставьте, друзья. Разве наш мир существенно отличается от сумасшедшего дома, - без всякой иронии заметил Андрей.

     - Пожалуй, - подхватил Петр: – Сегодня не стоит большого труда раскрутить в голове обывателя пример для подражания, и завтра тысячи дегенератов, признанных психиатрией абсолютно здоровыми, будут лбами толкать дома.

     Остановились у светофора, пропуская длинную вереницу машин из образовавшейся пробки. Петр, морща нос, снова высказался:

     - У городка, где воздух ещё недавно был эталоном свежести, теперь на набережной ароматы, вызывающие паралич дыхания, а на улочках выхлоп от стада автомобилей. Умом не понять. Городок, который за час можно обойти от края и до края на своих двоих, забит автомобилями. Они везде: на дорогах, на тротуарах, во дворах. Это уже шизофрения, сознание раздваивается между элементарным здравым смыслом и фетишем престижа, вдолбленным в людские головы. И вот для этого абсурда все обманывают и обворовывают друг друга.

     - Ты, я смотрю, настроен сегодня критически по отношению к нашим реалиям, - заметил иронично Андрей.   

     Святослав молчал. Перешли дорогу, по тротуару растекалась река от канализационных стоков. Друзья попытались миновать её с наименьшим ущербом для обуви. При этом Петр высказал умозаключение и по этому поводу: 

     - Оглянуться не успели, как вся страна превратилась в сточную канаву, в выгребную яму. А так называемая элита приноровилась выуживать и в этом дерьме свои доходы. Нет, пришло время переименовать конституцию этой страны в проституцию.

     - А конституция при чем? – спросил Святослав.

     - При том! - ответил Петр, не выдержал и рассмеялся.

     - Самому смешно, - легко пожурил Андрей. – А ты старайся обращать внимание на приятные вещи. Например, на девушек. Смотришь, и настроение улучшится.

     - Насчет девушек я воздержусь высказываться, - продолжал смеяться Петр.

     - И правильно сделаешь. Здесь следует не высказываться, а действовать. Может, зайдем в таверну, снимем приятных во всех отношениях женщин? - уже подтрунивал Андрей. – Не понимаю я тебя, морской волк.

       За разговорами не заметили, как вышли к лодочным причалам. Барыга, торговавший бот, был на месте. Едва поздоровавшись, он тут же принялся расхваливать товар. На самом деле бот был стар, очень стар. Перекошенный рваный парус грязно-серого цвета болтался на мачте, от такелажа одни воспоминания, ржавый движок - ровесник судна. Петр осмотрел внимательно корпус, в подозрительных местах постучал носком ботинка по доскам. "Да не сомневайся. Корыто что надо. Долго прослужит", - уверял продавец. 

     Но что сомнения, когда других лодок по доступной цене не продавалось. Были быстроходные красавцы, но цены на них заоблачные. Да и нужен был тихоход, надежный, чтоб волну в три бала держал. Оставалось поторговаться. Но продавец стоял на своей цене. Он совал под нос сработанные по случаю новенькие документы и распинался о достоинствах товара. "Да с него рыбколхоз сети ставил, - разводил продавец руками в стороны, показывая неохватность невода, и заливал дальше: – И снимал сотни кило рыбы!"

     Продавец пустился демонстрировать движок. На удивление тот завелся сразу. Затарахтел, задымил. Но был тут же остановлен. "Нельзя без охлаждения", - пояснил хозяин. "Если берете, то спускаем на воду", - добавил он.

     Святослав достал из кармана деньги и отдал продавцу. Тот, слюнявя пальцы, старательно пересчитал дважды, вложил деньги в карман и приступил к спуску. Лебедка скрипела, киль бота скрежетал, проползая по деревянному слипу. Как только бот подхватила вода, продавец вскочил в него и пустил движок. Пригласив друзей, он покинул борт и помахал на прощание рукой.

     Петр взялся за румпель и, включив муфту, осторожно добавил газ. Бот тронулся, медленно набирая ход. Небольшая волна шлепала в днище. Петр взял курс на мыс. Внутри стала скапливаться вода. "Не переживайте, законопатим, засмолим, сухо будет",  - успокаивал Петр друзей, вычерпывающих воду. "А ну поддайте газу!" – крикнул он и сам добавил ход. Друзья интенсивнее замахали банками. Когда подошли к маяку, корпус суденышка был уже на треть полон забортной воды. Уткнулись носом в конец слипа, подготовленного загодя, завели трос подъемной лебедки и принялись отливать воду уже ведром. "Вот где течет, вот где!", - восклицал Петр, пытаясь пометить места предстоящей работы. На берег бот выходил тяжеловато. Святослав и Андрей напрягались и пыхтели, накручивая рукоять лебедки. Надо будет всё-таки сменить пару в редукторе, - заключил Петр.

 

     Через две недели бот сверкал свежевыкрашенным корпусом. Петр потрудился на славу. Выполняя ремонт корпуса, он попутно подкрепил мидель-шпангоут, поставил два дополнительных бимса, поднял комингс у дверей кормового помещения. Так надежнее будет, - пояснял он товарищам.

     Назначили день выхода. Стали пускать движок. Но тот оказался глух к стараниям команды, пришлось разбирать. Здесь и обнаружилось, что не обойтись без замены и цилиндровых втулок и поршневых колец. Слава богу, подшипники коленвала были в сносном состоянии.

     - Знать бы, как барыга его пустил, когда сбывал нам, - поинтересовался Андрей.

     - Да что там знать, - пробурчал в ответ Петр: - пустил на специальной смеси, а не на соляре, и держал тепленьким до нашего прихода. Наука простая и рассчитана на таких оболтусов как мы.             

     - Не стоит переживать, ведь всё одно отдал нам по цене лома, - успокаивал всех Святослав.

     И ремонт дизеля лёг в основном на плечи Петра. Закончив дело в три дня, он объявил друзьям:

     - Теперь осталось привести в порядок парус.

     - А может без паруса? Движок ведь в строю, - подправил Святослав.

     - Нет, без паруса нельзя, - воспротивился Петр, - Ты не понимаешь, что такое парус. Только под парусом и наступает настоящий контакт с морем. Как моряк говорю.

     - Столько потратили, можно и на парус раскошелиться. Под парусом думается по-иному. Я за парус, - поддержал Петра Андрей. – А уж когда ветра не будет, тогда и движок.

       Петр вновь вспомнил барыгу, обругал последними словами. Андрей посоветовал беречь нервы. Петр махнул рукой и перевел разговор на обобщенную тему:

     - Трудно с людьми. Хочешь строить отношения на доверии и чистосердечии, но тут же найдутся мастера манипулировать тобой в своих целях. А если ты был неосторожен и проявил ещё и искренность, то будь готов, что и затопчут, и оплюют, и грязью обмажут.

     - Иногда грязь бывает лечебной,- подшутил Андрей.

     Петр, устанавливая ванты к мачте, продолжал подбрасывать:

     - А вот ещё. Бывает, встретишь человека – образован, умён, оригинально мыслящим покажется. Но пройдет некоторое время, и видишь – заезженная пластинка, как и все. Отчего так?

     - Уж не меня ли имеешь в виду, дорогой друг? – откликнулся Андрей.

     - Ну что ты, - засмеялся Петр. – Я так, в философском смысле.

     - А если в философском, то ты, Петр, ещё ребенок, и вопросы задаешь как ребенок. Способностью думать человек обладает лишь в небольшой степени, и даже самый образованный человек видит мир сквозь очки наивных, упрощенных формул.

     - Но почему отстой такой в головах? – не унимался Петр. - Почему отстой, куда не погляди!

     Отставив на минуту работу, Андрей серьезно ответил:

     - Почему, почему? Да потому, что сама жизнь - тиражирование прошлого, стереотип, и не знает другого способа продлить себя. А черепаха эволюции совсем неспешна. Потому что мир наших эмоций зиждется на стереотипах прошлого, а мысль судорожно ищет опору в догме. 

     - Какие глубокие мысли, - не удержался от иронии Петр.

     - Ты не поверишь, самые глубокие мысли приходят в голову, когда занимаешься мелочными делами, - парировал Андрей.

      Но Петру было мало, и он с хитрецой в голосе добавил:

     - Среди писателей отстой заметнее всего.

    Андрей улыбнулся.

     - Вот ты и вышел к цели. Нередко в споре аргументы обращают к личности, а не к сути. Но я отвечу. Писатели растиражированы, потому заметнее. Да и относить их к мыслящей категории будет легковесным.

     - Как самокритично.

     - Стараюсь быть объективным, - улыбнулся Андрей.

 

     К кафе, служившим местным литераторам чем-то вроде клуба, вела старая платановая аллея. Кафе располагалось в небольшом особняке причудливой архитектуры, замыкавшем аллею. Андрей шел по просьбе молодого человека, которого знал поверхностно - когда-то рецензировал одно из его произведений.

     Час был ближе к полудню, лёгкий бриз нёс прохладу с моря. Солнечные лучи, преодолевая могучие кроны деревьев, освещали аллею мягким светом. Мир в этот час и в этом месте был вполне пригоден для неспешных размышлений. И только вороны, обустроившие гнезда на верхушках деревьев, мешали изредка своими голосами.

     Народу в кафе оказалось мало. Молодой человек уже ждал Андрея. Выглядел он угнетенным, взгляд тоскливо блуждал по сторонам, ища не то сочувствия, не то защиты. Андрей присел к нему за столик и подбодрил:

     - Выше нос, коллега. Ну, рассказывайте о проблемах ваших.

     И заказал сухого вина, себе и собеседнику.

     - Если можно я начну по порядку. 

     - Отчего нельзя, начинайте.

     - Вы же знаете, я тоже пишу.

     Андрей поддержал коллегу взглядом, тот продолжил:

     - Так вот, познакомился я как-то с главным редактором одного из известных литературных журналов. Поводом послужил мой очерк о его книге. Не то чтобы я его там хвалил, но старался быть объективным. Он мне по поводу очерка письмо прислал. Мол, вы человек неординарный, талантливый и всё такое. Написал даже, что на таких людях, как я, Россия держится. Каково? – и молодой человек посмотрел на Андрея, ожидая оценки сказанному.

     - Продолжайте, продолжайте, - предложил Андрей.

     - Спросил он моего мнения и о новой книге своей. Я прочел присланную книгу и ответил. Уверяю вас, критики с моей стороны хватало. А в ответ вновь теплые слова. Я даже подумал: неужели с настоящим другом судьба свела. Завязалась между нами переписка. Он меня уже дорогим называет. Неловко как-то, но стараюсь отвечать тем же. Он пишет, что в его жизни таких друзей мало было. Я и вовсе растаял. Произведения свои послал, очень дорогие душе моей. Как другу послал, чтобы душевность углубить. Вовсе не для печати. Вы верите мне?

     - Верю, верю.

     Принесли два бокала наполненные рислингом. Молодой человек залпом опорожнил свой бокал и продолжил:

     - Он мне в ответ: какие замечательные тексты, и какие искренние! Я и поплыл от такого взаимопонимания, отвечаю, что благодарен ему за всё. Не понимал, что это было началом моего кошмара. Представляете, какой дурак!

     - Отчего же дурак? Нормальному человеку свойственно на тепло и сочувствие отвечать тем же.

     - Тепло и сочувствие, говорите? Так слушайте. В следующем письме он просит разрешения опубликовать мои тексты. И я, форменный идиот, под наплывом дружеских чувств отвечаю, что доверяю ему и разрешаю поступить с текстами по его усмотрению.

     Андрей усмехнулся, а молодой человек продолжил:

     - Через месяц нахожу свои тексты опубликованными в его журнале. Но как? Обглоданными и упакованными сверху и снизу так, что оторопь взяла. Да ещё в предбаннике ключевые слова выстроил в издевательском смысле. Это было самое настоящее глумление над моей душой. Уверяю вас. Когда шок прошел, я ему сообщаю, что негоже поступать таким образом. С чувством обиды, конечно, сообщаю, но вполне интеллигентным образом. И знаете, что он мне отвечает? Вы только послушайте! Мир, мол, не изменить. И не следует мне в злобе быть. Ему, мол, осталось его, а мне – моё. Каково?

     Кто-кто, а Андрей прекрасно понимал своего коллегу, ощущал его душевное смятение и горечь от нанесенной обиды. К тому же, Андрей прекрасно знал и журнал, о котором говорил молодой человек, и писателей, обосновавшихся в нём – группу конъюнктурщиков выступающих под маской радетелей отечеству. Смешно выглядел этот журнал. Но Андрей не стал травить ран.

     - Согласен, обидно, - сказал он визави: - Шутка ли, наплевали в душу. Вы, мой друг, столкнулись с одной из разновидностей мерзляевщины. Но посудите сами - эка невидаль в мире нашем. И вам жизненный опыт.

     - Да помилуйте, зачем мне такой опыт? От такого опыта шею в петлю тянет, - отвечал молодой человек.

     - Это вы совершенно зря. Уверяю, пройдет некоторое время, и будете историю вашу вспоминать даже с некоторым юмором.

     Молодой человек вскинулся, но тут же осел и тихо проронил:

     - Да уж, непременно с юмором.

     - Вот видите, мир наш устроен странно, и люди в нём весьма чудаковаты. 

     - Я ведь попался только потому, что отвергнут был литературной средой. Все журналы меня игнорировали. А здесь такое внимание. Я и попался.

     - Журналы не только вас игнорируют. Да и игнорированием это назвать нельзя. Это самотёк. Всё присылаемое проходит беглый контроль и стороннее отходит в корзину нечитанным.

     - Я писал на другие адреса, писал главным редакторам. Они хранят молчание. А ведь там были серьезные мысли и столь же серьезные вопросы. Но всё проигнорировано.

     - Вы наверно думаете, что делают они это от своей колоссальной занятости или от своего писательского величия?

     - Вообще-то да, кто они и кто я, - проронил молодой человек.

     - Уважаемый коллега, большей частью им сказать нечего, вот и все причины. Сердца некоторых пусты, в головах у других стереотипы. Что же им вам ответить? Если бы они вдруг заговорили, я думаю, вы бы всё это легко поняли.

     Молодой человек, вспоминая, уточнил:   

     - Правда, как-то помредактора одного журнала ответил: лирики не нужны.

     - Очень лаконично. Так вы лирик? Уж не вам ли я давал характеристику прирожденного лирика?

     Лицо молодого человека расплылось в улыбке:

     - Вспомнили.

     - Да, вы из тех, кого рефлекс "обрезания пуповины" преследует всю жизнь.

     Улыбнулся уже Андрей.

     - Как это? – вскинул взгляд молодой человек.

     - Видите ли, - продолжал улыбаться Андрей. - Лирика это когда автор кричит, эпос – повествует, большей частью беспристрастно, драма – устраивает в своей голове балаган. Из этого следует, что все мы от рождения  лирики. Но затем многие успокаиваются и забывают. А некоторые помнят всю жизнь этот акт отторжения.

     - Какая-то психофизиология.

     - Шутка, всего лишь шутка, коллега. Но перейдем к делу. Не для того же вы просили меня прийти, чтобы только поведать вашу грустную историю. К делу, коллега.

     - Я бы никогда не потревожил вас. Но вы тогда так по-человечески отнеслись ко мне. Мне не к кому больше обратиться.

     И молодой человек понурил голову.

     - Смелее, смелее.

     - Как вы уже поняли, меня практически не печатают.

     - Вас не печатают? Ну и что? Рискну повторить слова известного в кругу русской интеллигенции человека: "Терпение – мать мужества, а мужеству нужно учиться. Творчество требует мужества. Творчество не слава, не лавры. Это тернистый путь, требующий самоотдачи".

     - Я согласен следовать этим словам, но понимаете, надо на что-то жить, как-то зарабатывать на жизнь. Стоять продавцом за прилавком или бегать официантом, душа не лежит. Не могли бы вы помочь мне как-то в этом деле? Точнее в писательском заказе.

     - Согласен, стоять в лавке или прислуживать в кабаке для мужчины стыдно. Но, знаете, и писательским словоблудием заниматься тоже ведь далеко не мужское дело. А приносит сегодня деньги только словоблудие.

     - Я о литературе.

     - Литература ныне в агонии, на кладбище всегда успеете.

     - Что же делать?

     - Настоящее для мужчины дело всегда одно и тоже.

     - Какое же? – спросил молодой человек, поникнув.

     - Защищать родину, обустраивать жизнь, созидать. На худой конец носить грузы или мести улицы, - ответил совершенно серьезно Андрей.

     Молодой человек как-то растерянно посмотрел на Андрея. Он вряд ли понимал сказанное.  

     - Какое у вас образование? – спросил Андрей.

     - Институт культуры.

     - Действительно, сейчас с таким дипломом только за прилавок… в местную газету пойдете работать?

     - Спасибо вам.

     - Спасибо скажите, когда устрою. Зарплата не ахти какая, но с голоду не помрете. Через пару дней позвоните мне.

     Андрей поднялся и направился к выходу. Наперерез ему бросилась рыжая дама бальзаковского возраста, завсегдатай клуба и всевозможных литературных порталов.

     Кажется, влип. От этой дамы так просто не отделаешься, - промелькнуло в его голове.  

     - Здравствуйте, Андрей, - произнесла она запросто, будто были они закадычными друзьями. – Что пишите, если не секрет.

     - Не секрет. Ничего не пишу.

     - Напрасно, напрасно… а может быть и правильно. Писательский крест, знаете, такая тяжелая ноша. По себе знаю.

     Андрей едва не рассмеялся. Нет, с этой барышней не соскучишься. Это же надо, послал бог крестоносца в юбке. И этот крестоносец так непринужденно виляет мыслями, как иная женщина задом.

     - Я вот сейчас подправляю своего "Лунного двойника" в надежде найти кинопродюсера. Вы не представляете себе, как бывает тяжело. Иногда кажется, не вынесу ноши этой, - продолжила дама со вздохом.

     И тут, как бывало с ней, безо всякого перехода сменила направление мысли:

     - Как вы относитесь к Сорокину? Подражает Пушкину безобразник, но как, просто замечательно. А к Акунину? Знаете, мне его Фандорин тоже не нравится. Но вот новая вещица у него интересная. А Лиля Зиль как вам?

     - Вы так быстро меняете свои пристрастия, что я за ними не поспеваю. Я мало разбираюсь в современном литературном потоке. Больше, знаете, древности читаю. Так что могу вам только и сказать: сей мир вода, а люди пузыри.

     - Я читала вашу последнюю повесть. Я не верю вашему герою, совсем не верю. И почему вы посмели его убить, а оставить жить больную умом героиню.

     - Может быть оттого, что только сумасшедшие и могут выжить в этом мире?

     Но дама не замечала иронии в словах Андрея. Она напирала:

     - Знаете, он должен был остаться жить, непременно остаться жить и беречь память об их любви. А так что получается? Нет, это какой-то идеализм.

     - Самый что ни на есть махровый идеализм, спиритуалистический идеализм высшей пробы, - засмеялся Андрей. – Не верите моим героям? И правильно делаете. Таких, если и найдется один на тысячу, хорошо будет, сумасшедших больше. Да и кто они такие? Букашки! И ещё вздумали демонстрировать неприятие окружающего мира.   

     - Всё поучаете? Вы же знаете, я против прямой морали в литературе.

     - Проводите кривую мораль, кто вам мешает, - усмехнулся Андрей.

     А сам он во время разговора всё норовил обойти даму, но та ловко преграждала ему путь своим телом в узком проходе.

     - Вот вы про духовность изволили писать. Так вот, вся наша духовность в эмиграции.

     Выпалила она и победно посмотрела на него. Андрей только неопределенно пожал плечами в ответ на подобную сентенцию. Дама не унималась:

     - А вы не путаете духовность и нравственность?

     - Вы полагаете это можно разделить, а затем спутать?

     - Я полагаю, что писатель может быть и не очень хорошим человеком.

     - Может, даже очень нехорошим человеком может быть. Что дальше?

     Этот разговор уже просто досаждал Андрею, а писательница наступала:

     - Я считаю, что нечего говорить об этом.

     Андрей воспользовался моментом и тут же вставил:

     -Да, я тоже так считаю. Пора заканчивать разговор.

     Но не тут то было, дама посмотрела на него уничижительным  взглядом и додала своему голосу силы:

     - Надо не говорить, а делать! Вот я делаю! Я собираю старые костюмы, чиню их и передаю нашему театру. А вы?

     - О своих делах я расскажу вам как-нибудь в другой раз.

     - Вы не увиливайте. Вот я пишу сейчас статью под названием "У нас с духовностью всё в порядке".

     - Я вас поздравляю.

     - С чем?

     - С тем, что у вас всё в порядке.

     - Где у нас?

     - Там, где вероятно уже подросло поколение, воспитанное на высоких ценностях такого  кино как "Бригада".

     - Язвите. К вашему сведению духовность может быть только в светском обществе, - добавила в голосе дама.

     - В том, которое эмигрировало?

     - Ну да.

     - Вот и мне пора эмигрировать.

     И Андрей предпринял очередную попытку проскользнуть мимо дамы, но та была начеку:

     - Вы не понимаете. Духовность это…

     - Я всё понимаю.

     - Это не церковь, не религия… духовность это…

     Даму явно заклинило на стремлении дать определение духовности. Андрей пришел на помощь:

     - Это свойство души, состоящее в преобладании духовных, нравственных и интеллектуальных интересов и ценностей над материальными. Вы это хотели сказать, да забыли заглянуть в толковый словарь? Бывает.

     Даму вновь развернуло на сто восемьдесят градусов.

     - Я вот что вам скажу, я прочитала ещё одну вашу повесть. Опять смерть, опять вы убиваете своих героев.

     - Прямо не писатель, а серийный убийца, - уже расхохотался Андрей.

     - Не ерничайте, вы меня прекрасно поняли. Ваши герои опять умирают.

     - Все мы умираем. Такова наша участь.

     - Вот опять. Ну что это у вас? Вы можете объяснить?

     - У меня, допустим, циркулярный психоз. А у вас?

     - А что у меня? – вскинулась она.

     - У вас, как с психикой?

     Наконец Андрей сумел воспользоваться замешательством дамы и обойти её тело. Путь был открыт и он, не мешкая, направился к выходу. Вслед ему она уже кричала:

     - Вот так всегда. Совсем не прислушиваетесь к мнению коллег.  

     - Будьте здоровы и не чхайте, - ответил он, не поворачивая головы, и покинул клуб.

     Выйдя на улицу, Андрей с облегчением вздохнул. Дернул черт зайти в клуб, встречу можно было назначить и в другом месте, ведь давал же зарок обходить это заведение стороной, думал он. Да и бабёнку послал бог. Зачем ей всё это? Казалось бы, остановись, оставь необоснованные надежды, сбрось иллюзии. Но нет, ей необходимо верить в то, что она писатель. Откуда это у неё? Кто или что внушило ей это, заставило поверить? И бегает, бегает по кругу. Жалко даму. Всё ведь кончится слишком поздним прозрением. Хотя кто его знает,  может и в гроб ляжет с непоколебимой уверенностью, что мир потерял великого писателя. Теперь будет бомбить посланиями по электронной почте, она меня доконает.

     Но доконать его раньше дамы решил, видимо, иной рыцарь пера. Уже в сквере Андрея нагнал мужчина пожилого возраста с редким для наших мест именем Ричард, непревзойденный мастер по продолжению классических литературных произведений. Андрей съежился в ожидании читки на ходу продолжения "Евгения Онегина" или чего-нибудь подобного. Но опасения его не оправдались, пиит заговорил о текущем моменте. Хотя кто его знает, что было бы лучше.

     - Извините, но я вынуждено оказался свидетелем вашего разговора с этой особой. По-моему она по-настоящему глупа, нет, она определенно глупа. Вы слышали её мысли? - заговорил продолжатель классики.

     - Что же мне оставалось делать, пришлось выслушать, - ответил Андрей.

     У него едва не вырвалось: как вынужден выслушивать и вас. Но удержался. А писатель-продолжатель говорил:

     - Какое ей дело до ваших тем. Не нравится, пусть не читает. 

     - Видимо не всё так просто. Скорее всего, она хотела донести своё несогласие с моим миропониманием и мироощущением. Она ведь, судя по всему, большая оптимистка, у неё, похоже, всё в порядке с защитными механизмами психики.

     - Слепцы, слепцы.

     Пробормотал Ричард и уже в полный голос спросил с некоторым пафосом:

     - А имеет ли человек хоть какое-то основание для оптимизма?

     И тут же добавил:

     - Вряд ли. Тогда зачем всё то, что  нарекли жизнью? Душа человека подобна миражу - из ниоткуда является, в никуда и отходит. Люди мало озабочены душой, больше телом. Но и телом человек есть субстанция насквозь заимствованная – из атомов возникает, к ним и возвращается. И вряд ли можно найти какое-то утешение в этом. А душой мы кто? Нет ответа на этот вопрос, и вряд ли когда будет.

     Ну вот, для полного счастья мне не хватало сегодня только философа, да ещё с подобной темой, – подумал Андрей и спросил резковато: 

     - Вам куда?

     Не дожидаясь ответа, махнул рукой в сторону:

     - Мне туда. До свидания.

     Развернулся и пошел прочь.

     Освободившись, наконец, от завсегдатаев клуба, Андрей тут же дал себе клятву забыть раз и навсегда дорогу в этот писательский кабачок. Вообще писатели - народ мало к чему приспособленный в жизни, думал он, разве что марать бумагу. А я то чем лучше их? Впрочем, всё это бег от безысходности и отчаяния. Я бегу, они бегут, все бегут. Жалко людей. А за что их собственно жалеть? Да и некому больше жалеть, нет больше Андрея, был - и нет. Скончался от душевной колики. Похоронили и забыли.

     Вечером того же дня Андрей нашел в своей электронной почте весьма обширное письмо всё той же дамы. Это было даже не письмо, а послание о повсеместном нарушении Андреем законов жанра, которые дама познала на литературных курсах. Тирада перемежающаяся клоунскими выходками. Андрею было вовсе не смешно. Ему очень хотелось отписать автору письма известные слова незабвенной Фаины Раневской: "Пионэры, идите в жопу". Это была самая подходящая фраза для ответа. Но он сдержался и ограничился удалением письма из компьютера. И это ему предстояло делать в ближайшие дни неоднократно, пока словесный поток неугомонного оппонента, наконец, иссяк.

 

     Со Стариком, главным редактором городской газеты, Андрей познакомился не так давно. Тот явился к нему как-то ранним утром (в деревне бы сказали: вместе с петухами), явился и стал говорить о том, что непременно надо познакомиться. Со сна Андрей никак не мог взять в толк зачем. По мере разговора выяснилось, что минувшей ночью, ворочаясь в постели, Старик решил вдруг писать статью об Андрее, и теперь его интересовало всё. Всего рассказывать Андрей не стал. Статья появилась через месяц в одной из газеток, и Старик лично вручил её Андрею. Далеко не со всем Андрей был согласен, но высказываться не стал. С этого момента они поддерживали дружеские отношения. Старик не забывал временами повторять, что ждёт шедевра, Андрей отшучивался.

     Старика Андрей нашел в редакции. На стене, где обычно вывешивают портреты всевозможных деятелей, красовался плакат с заснеженной горной вершиной. На фоне вершины Старик смотрелся символично. Рядом висели настенные часы, очень старые часы: пожелтевший циферблат, потемневшие стрелки, маятник за стеклом. Они привлекли внимание Андрея, Старик заметил и отреагировал:

     - Всю жизнь со мной, отсчитывают моё время. Присаживайтесь, мой молодой друг.

     В этот момент часы стали отбивать Лакримозу. Андрей с удивлением вскинул взгляд. Старик принялся пояснять:

     - Видите ли, я появился на свет с окончанием самой кровавой, самой ужасной в истории бойни. Бойни порожденной особым видом помешательства общественного сознания. Европа, кичившаяся своей особой миссией в мире, в грош не ставившая другие континенты и народы их населявшие, умудрилась в своем жестокосердии поставить цивилизацию на грань жизни и смерти.

     Старик проницательно посмотрел на Андрея и продолжил:

     - Я появился на свет ещё при жизни тирана, успевшего к тому времени уже достаточно измордовать страну. От печально известного тридцать седьмого года меня отделяло каких-то десять лет, от братоубийственной войны – только одно измученное поколение моих соотечественников, а от падения монархии всего пол человеческой жизни. Я мог дотянуться до этих событий буквально рукой, я жил среди их очевидцев, мои родные и близкие были непосредственными их участниками.

     Андрей непроизвольно заинтересовался и манерой изложения, и самим рассказом. Старик продолжал:

     - Посудите сами, в какой действительности я и мои соотечественники могли оказаться, если от крепостничества нас отделяла всего одна человеческая жизнь. Мы жили среди поколения рожденного, по сути, рабами. И в то же время, как это не покажется странно, мы были уже не рабы. Мы жили в стране восставшей из пепла, в стране новой, небывалой надежды. Мы, внуки и правнуки крепостных, дети рабов Гулага, дети фронтовиков и работяг изнуренных непосильным трудом и скудной пайкой, отлученные повсеместно от любой религии, кроме коммунистической, тянулись всей душой к духовным началам, - Старик улыбнулся. – Не все, конечно, но достаточное количество, чтобы можно было сейчас об этом говорить. Нередко простая уборщица или рядовой рабочий старались из последних сил, чтобы дать детям высшее образование. И страна надежды давала им такую возможность. Не удивляйтесь и поверьте - в моей жизни было немало горечи и подслащать прошлое у меня нет никакого желания. Я стараюсь быть объективным, оглядываясь назад. Это был глубинный внутренний порыв к свету после долгих веков тьмы.

     Слушая старика, Андрей понимал, что во взгляде его на прошлое присутствует аберрация, но цепляться по мелочам к рассказу не стал. Тем более рассказчик увлёк его своей эмоциональностью. Старик продолжал:   

     - Моё поколение отделяло от Пушкина чуть более ста лет, а от Достоевского и Толстого и того меньше. По историческим масштабам - сущая малость. Мы говорили на их языке, мы чувствовали как они, мы понимали их. Но за последние четверть столетия произошло необъяснимое. Будто сработала адская машина времени, и нас теперь разделяет тысячелетняя стена непонимания и равнодушия. Совсем иное время, совсем иные люди.

     Старик вновь улыбнулся, на этот раз грустно, и, помолчав, проронил:

     - Бог знает, что за время было.

     Андрей поддержал разговор:

     - Наш народ имел массу иллюзий и неоправданных надежд. А это всегда приводит к печальным результатам.

     Старик проницательно посмотрел на Андрея и произнес:

     - А вы знаете, я ведь согласен с вами. В самом начале реформации и я думал: вот он путь к всеобщему благоденствию. Оказалось – путь в ад. Добро пожаловать в десятый круг ада.  Это худшее, что могло с нами произойти. 

     - Возможно, вы излишне драматизируете.

     - Да что вы, зачем мне, старику, подобные театральные жесты. Кстати о театре, послушайте, по-моему, очень забавно и в теме. Неделю назад я по делам был в столице. Пошел в театр, не глянув толком на афишу. И попал на вполне характерную для нашего времени картину. В театре, архитектурном шедевре позапрошлого века, на сцене кривлялась парочка бездарных дегенератов, веселя публику пошлейшими шуточками. И публика смеялась, хлопала в ладоши. Потом на сцену вышел хор мужчин, парочка шутов с помпой объявила, что хор состоит из одних гомосексуалистов. Что пел хор, я уже не слышал, потому как покинул в раздражении помещение театра. И только выйдя на улицу и вдохнув свежего воздуха, посмотрел на всё это со стороны. Посмотрел и рассмеялся. Нет, я не просто смеялся, я хохотал. И прохожие смотрели на меня как на умалишенного. Ничего не скажешь, времена настали – будь гомиком и интерес к тебе обеспечен.

     - Что поделаешь, культура погребена под субкультурой, под извращениями, - с отрешенностью произнес Андрей.

     Но у Старика видимо слишком много накопилось за последние годы, накопившееся искало выход и, обретя его вдруг, спешило излиться.

     - И великая русская литература уже не литература для ныне живущих. Посмотришь, чем забиты книжные лавки, и такая тоска охватывает душу, такая безысходность. Литература, представшая уродом, что выступает против человека.  

     Андрея поражала в Старике столь сохранившаяся живость души. Какой же он старик, да он форы даст другим молодым, - думал он.

     А Старик продолжал:

     - Мы и заметить не успели, как из души народа выхолостили его исконную мораль и подменили заимствованной. Мол, всё что полезно, то нравственно. Остался только маленький вопрос: для кого полезно?

     Андрей не стал разворачивать свою точку зрения, высказался коротко:

     - Человеку не дано стоять над добром и злом. Ему дано блуждать между ними. Вот люди и блуждают.

     - Это не блуждания и не заблуждения. Это нечто иное. Сегодня появилась целая категория писателей уверенных в том, что сострадание испортило нашу жизнь.

     И тяжело вздохнув, Старик завершил:

     - Мир стал иным, люди стали другими. Кончилось моё время.

     - Поживете ещё, какие ваши годы, - бросил дежурную фразу Андрей.

     - Я не о годах, я об эпохах.

     - Я прекрасно вас понял, - и Андрей грустно посмотрел на собеседника.

     - Знаю, что поняли. Я и распространяться не стал бы, если бы сомневался в вашей способности понять. Ладно, простите старика за излишнюю разговорчивость.

     И выдержав паузу, спросил:

     - С чем пожаловали?

     - Пришел просить.

     - Так просите. У слабого не грешно просить, у слабого грешно отнимать.

     - Есть у меня один знакомый молодой человек, литератор. Трудно ему сейчас без заработка, работа нужна.

     - Понятно. Ну что же, я думаю, оболтуса вы рекомендовать не станете. Дайте мне что-нибудь прочесть из его опусов.

     Андрей полез в портфель и положил на стол предварительно заготовленную повесть.

     - Вы сами это читали? – спросил старик.

     - Да, - ответил Андрей.

     - Ну и как на ваш взгляд?

     - На мой взгляд, газете он принесет пользу.

     - Я вам верю. Раз вы читали, то я не стану, - и редактор отодвинул стопку бумаги к Андрею. – Скажите вашему протеже, пусть завтра приходит. Возьмем его в штат. Я всё одно думал через полгода на покой уходить. Уйду раньше, кадры сдвинутся, место освободится.

     - Ну что вы, я вовсе не этого хотел.

     Старик махнул рукой.

     - Какая разница, посудите сами, месяц туда, месяц сюда. И потом, я планирую уход для того, чтобы успеть закончить нечто, на что положены годы жизни. Так что всё очень даже кстати. И если честно, то сыт по горло работой в прессе.

     - Устали сеять правдивое слово?        

     - Какое правдивое слово, мой друг. Допустим, найдется порядочный человек и скажет  слово правды. Так на его слово тут же найдется тысяча конъюнктурных, прислужливых и продажных слов. Такова суть нашей прессы. И чтобы это поправить, следует изменить нечто большее, чем прессу, надо изменить всю нашу жизнь. 

 

 

     Возможность собраться вместе на относительно продолжительное время трём товарищам выпадала нечасто. Помехой тому была занятость Святослава на работе. Но вот выпало два выходных, по стечению каких обстоятельств - неизвестно, но выпало. Андрей сразу заявил:

     - Идем на катрана. Покажу вам настоящую рыбную охоту.

     - И что будем делать с твоим уловом? И есть не вкусно, и выбросить жалко, – произнес Петр, имевший видимо несколько иные планы.

     - Разве дело в еде, здесь процесс, - настаивал Андрей.

     Святослав молчал, ему было всё одно. Отдых на природе, смена обстановки уже являлись для него эффективной разгрузкой от повседневного напряжения.

     Катран, так катран, - согласился Петр и стал готовить бот к выходу в море.

     Утро стояло замечательное: солнце, едва ощутимый ветерок, на море штиль. Вышли под мотором. На расстоянии нескольких кабельтовых от берега Петр заглушил мотор и сказал, обращаясь к Андрею:

     - Ну что, господин охотник, командуй.

     - Близко от берега, давай дальше, - затребовал Андрей.

     - Куда дальше? Ты, надеюсь, понимаешь, что мы не на сейнере, - высказался Петр.

     - Хотя бы ещё милю, полторы, - просил Андрей.

     - А налетит ветер, поднимется волна, что тогда? – и Петр серьезно посмотрел на Андрея.

     - Ну какой ветер, какой шторм, разве не видишь что за погода.

     - Послушай, господин писатель, за ваши драгоценные жизни отвечаю я как профессиональный моряк.

     - Да пойми, моряк, рыба эта не бычок, и по этой поре в прибрежных помоях не плавает. Она на чистом просторе. Будь человеком.

     Поддержал Андрея Святослав:

     - Петр, не упрямься, ведь погода райская.

     - Райская, - пробурчал Петр. – Мало вы, интеллигенты, знаете нрав моря.

     - Знаем, знаем. Нептун позаимствовал норов у тебя, - улыбнулся Андрей.

     - Ну, смотрите, я вас, сухопутную интеллигенцию, предупредил.

     Петр вздохнул, запустил движок и повел бот в море. А Андрей стоял у мачты и периодически жестами показывал – дальше, дальше. Вот и берег уже едва различим в дымке. Петр заглушил мотор и решительно заявил:

     - Всё, баста, господа рыбаки, сушим весла.

     Андрей принялся готовить снаряжение: специальная леска, крючок с блесной, крючок с наживкой. Рыбёшкой для наживы Андрей запасся загодя.     

     Поднялся легкий ветерок. Андрей обрадовался:

     - Замечательно. Для ловли нужен ход, лучше всего под парусом.

     Петр и Святослав принялись готовить парус. Через десять минут бот уже скользил под парусом. Андрей сбросил рыбацкое снаряжение в воду, крепкая прозрачная нить натянулась. Петр вёл бот галсами, стараясь не удаляться в море. Андрей наблюдал за индикатором. Занятие приобрело монотонный характер. Петр не удержался:

     - Ну и что в этой охоте замечательного?

     - Спокойно, кэп, весь адреналин ещё впереди, - тут же отпарировал Андрей. – А чтобы не скучать, ты пока подискутируй со мной.

     - О чем же с тобой дискутировать. Обычно вы, горожане, оказавшись на природе, отдыхаете не только телом, но и мозгами.

     - А ты, моряк, не таков? Твои мозги в постоянном кипении?

     - Для меня пребывание на природе естественно и не вызывает обычного для вас умственного расслабления.

     - Согласен, отшельник. Вот ты и займи нас разговором.

     - Не знаю, чем бы я мог вас занять, господин писатель. Может быть технологией насаживания наживки на рыболовный крючок?

     - Ну вот, обиделся, - добродушно произнес Андрей, проверяя индикатор и пробуя на палец натяжение лески.

     - С чего мне обижаться.

     - Вот и хорошо, побеседуем.

     Андрей попытался вспомнить, о чём они с Петром говорили в последний раз, но так и не вспомнил, пришлось придумывать на ходу. И он насочинял:

     - По-моему мы закончили в прошлый раз разговор на твоем вопросе: когда, наконец, к управлению государством придут мудрые люди? Признаюсь, твой вопрос застал меня врасплох и я не смог на него сразу ответить.

     - Ну и мастер ты заговаривать зубы, - добродушно ответил Петр.

     Андрей, не реагируя на реплику, продолжал:

     - Подумав на досуге, я пришел к выводу, что вряд ли из мудреца может выйти настоящий правитель. Для него созерцать мир первое занятие. А правителю следует действовать.

     - Ну и действовал бы мудро, - предложил сдержанно Петр.

     Андрей серьезно посмотрел на Петра и закончил своё пояснение:

     - Тот, кто служит духу, вообще не должен становиться политиком. Мне кажется, достаточно было бы и просто порядочного, неравнодушного, образованного и активного человека.

     - Да, нужны порядочные люди, - согласился Петр.

     - Да разве они войдут в эту клоаку? – подразнил слегка товарища Андрей.

     - Нужна партия порядочных людей, - шутливо настаивал Петр.

     - Ну да, ты только объяви об этом и завтра под её знамена соберешь всех негодяев, - засмеялся Андрей.   

     Смеялись и его товарищи. Хотя тема власти и содержала для них достаточную долю юмора, относились они к ней всё же по-разному. Андрей предрасположен был иронизировать и острить. Для Святослава большей частью тема эта будто и не существовала. И только Петр заводился иногда всерьез. Но сегодня они дружно смеялись.

     В этот момент и сработал индикатор рыболовного устройства, нить натянулась, Андрей попробовал её рукой и весело закричал:

     - Попалась. Тормози, ребята.

     Петр и Святослав быстро пригасили парус. Андрей с небольшими паузами наматывал леску на барабан. Было видно, что рыбина серьезно сопротивляется и водит нить с борта на борт. Наконец улов всплыл, за кормой вода забурлила и стала видна спина большой рыбы.

     - Святослав, - крикнул Андрей. – Давай багор, а то уйдет.

     И принялся выбирать на барабан появившуюся слабину, но не успел. Катран вдруг ударил хвостом, обдав бот брызгами, и вновь ушел на глубину.

     - Теперь он нас поводит, - предположил Андрей, оттирая со лба испарину. – Будем подтягивать осторожно.

     Андрей подтягивал всякую малость появлявшейся слабины, но не более, опасаясь резкой реакции катрана. После получаса позиционной борьбы голова рыбы показалась у левого борта, совсем рядом. Святослав попытался подхватить багром, но тот скользнул по рыбьему боку, а сам катран снова ушел под воду.  Минут через пять он всплыл уже с другого борта. Петр выхватил у Святослава багор и ловко поддел за жабры. Андрей воскликнул:

     - Попался, голубчик. Молодец, Петр. Вот это приём.

     Петр крикнул:

     - Не вытащить, оборвем. Святослав, давай конец.

     Святослав быстро подал швартовый с бака.

     - Отлично, - командовал уже Петр. – Сделай петлю и заводи с хвоста.

     Андрей тут же приладил к петле груз. Завести петлю на хвост рыбы оказалось делом непростым. Но после нескольких неудачных попыток им всё же удалось завести петлю и затянуть. Поднимали на борт, уже не суетясь. Катран оказался чрезвычайно редким экземпляром для этих мест, длина его составляла почти два метра.

     Ветерок стал крепчать. Первым изменения в погоде заметил Петр - со стороны моря горизонт окрасился в темно-свинцовый цвет. 

     - Идём к берегу, - твердо скомандовал он.

     Андрей хотел, было, возразить, но здесь налетел шквал. Бот сильно накренило, хорошо, что парус был приспущен.

     - Полундра,- уже прорычал Петр и бросился гасить парус до основания. 

     - Если к берегу, то давай под парусом, - советовал Андрей.

     - Салага, скоро тебе будет не до паруса, готовься вычерпывать воду из кокпита, - на бегу выкрикнул Петр.

     Ветер крепчал на глазах. Минут через десять он уже гнал по морю волны высотой в метр. Петр находился у румпеля, лавируя и поддерживая наиболее безопасный курс. Отдельные волны захлестывали судно. Включили насос осушения.

     Вскоре заволокло дымкой и берег. Петр крикнул Андрею:

     - Компас неси, в рундуке.

     Андрей принес. Петр выставил компас и показал направление рукой:

     - Нам туда.

     Но когда выправил курс, бот стало захлестывать водой больше.

     - Вычерпывай, - крикнул он.

     Андрей и Святослав принялись вычерпывать воду за борт. Пока им это удавалось. А ветер продолжал крепчать. Он уже посвистывал в ушах и срывал с верхушек волн пену. Высота волн увеличивалась. Корпус стал скрипеть.

     - Страдает старичок, - произнес Петр и похлопал рукой по борту.

     И тут же зычно подал команду:

     - Экипажу надеть спасательные жилеты.

     В сложившейся обстановке товарищи выполняли приказы Петра уже беспрекословно, признавая авторитет.

      В какой-то момент набежавшая волна ударила в скулу, поднялась над суденышком и сбросила внутрь большую массу воды. Бот присел под грузом. Друзья дружно замахали ведрами. Петр развернул судно в более безопасном направлении. Теперь курс их пролегал не к маяку, просто к берегу, а там уж куда вынесет. Волны подходили с кормы, под углом к борту, подхватывали суденышко и взметали вверх, а затем столь же стремительно опускали во впадину. При одном из таких подъемов Святослав, находящийся на баке, заметил впереди нечто плавающее. Он тут же сообщил Петру. Тот поднялся в полный рост и увидел метрах в тридцати по курсу днище перевернутого катера и прилепившуюся к нему человеческую фигурку. "Становится весело", - грустно подумал он.

     Подойти непосредственно к катеру было опасно, да и вряд ли можно было выполнить маневр при такой болтанке. Петр приказал готовить конец со спасательным кругом.

     - Когда подойду ближе, будешь бросать, - крикнул он Андрею, уцепившемуся в борт.

     - Катер может пойти на дно, - прокричал в ответ Андрей.

     - Не пойдет! Непотопляшка.

     Подошли ближе. Можно было уже четко разглядеть человеческую фигурку, уцепившуюся обеими руками за выступ на днище катера.

     - Женщина, - крикнул Святослав Андрею.

     - Вижу, - ответил тот.

     - Бросай, - крикнул теперь Петр.

     Андрей бросил. Ветром спасательный круг отнесло в сторону.

     - Бери поправку на ветер, - посоветовал Петр. 

     Несколько раз бросал Андрей круг, и каждый раз без нужного результата. Один раз круг упал на воду рядом с женщиной, но та упорно продолжала держаться за катер. Видя это, Святослав выхватил из рук Андрея круг и бросился за борт. Андрей только растеряно посмотрел вслед. Отчаянный мужик, - промелькнуло в голове у Петра, и он стал держать бот ещё ближе к терпящей бедствие.

      Святославу на очередном взмахе волны чудом удалось оказаться рядом с женщиной. Он подтолкнул к ней спасательный круг, крикнул: "Разожми руки, надень!" И увидев шальные, почти безумные глаза, понял - руки она не отпустит. Что-то следовало предпринять. И он, обхватив одной рукой женщину, другой стал отрывать руки от катера. Здесь нахлынувшая волна оторвала их от катера, подняла вверх и отбросила в сторону.

     Спасенная женщина сидела на банке, мокрые длинные волосы закрывали лицо, тело бил озноб. Андрей вытащил из рундука плащ Петра и набросил ей на плечи. Петр прокричал:

     - Спроси, был ещё кто?

     Андрей переспросил женщину и крикнул в ответ Петру:

     - Какой-то ещё Ринат.

     Петр внимательно осматривал водную поверхность и через некоторое время увидел чуть в стороне от курса оранжевое пятно.

     - Есть Ринат, - крикнул Петр и изменил курс.    

     На Ринате оказалось два спасательных жилета. Второй был на поясе и поднимал задницу молодца кверху. В протянутые руки Андрея Ринат вцепился мертвой хваткой.

     - Святослав, помоги, этот боров утянет меня, - попросил Андрей.

     Вдвоем с трудом втянули грузное тело Рината на борт. Тот тут же упал на колени и принялся благодарить бога за спасение. Отблагодарив, он как был в двух спасательных жилетах, так и подошел к Петру:

     - Ты должен взять на буксир мой катер.

     - Я тебе ничего не должен.

     - Он стоит много денег, нельзя бросать, - настаивал Ринат.

     - Нельзя, а женщину можно, - закричал в гневе Петр. – Ты чего напялил два жилета, а женщину оставил без спасательного средства?

     Ринат, надувшись, долдонил своё:   

     - Я заплачу.

     Петр, доведенный до белого каления, высказался уже более конкретно:

     - Заткни свои деньги себе в задницу. Сядь и сиди тихо, иначе прикажу взять тебя на буксир, поедешь к берегу за кормой, как улов.

     Ринат посмотрел на Петра со злобой, но приказ выполнил.

     Неожиданные пассажиры сидели друг к другу спиной, не обмолвившись ни словом, ни жестом. Со стороны - совершенно чужие люди. Петр периодически бросал взгляд на женщину. Казалось, что и проглядывающие через ниспадающие волосы контуры лица, и аккуратные руки, сложенные на коленях, и сами колени давно ему знакомы.

     Бот вынесло на пустынный берег залива к востоку от маяка. Судно осталось в целости, выжил и экипаж, и пассажиры. Общими усилиями товарищи завели бот за песчаную отмель, в относительное затишье. Теперь следовало дождаться конца бури.

     Как только форштевень коснулся берега, пассажиры сошли на сушу. Женщина сбросила плащ, ветер подхватил волосы и открыл лицо. Петр замер, перед ним стояла Кира. У него невольно вырвалось: "Кира!" Ветер подхватил восклицание и унёс. Петр стоял в нерешительности. Перед ним была Кира, та самая Кира, которую он когда-то любил. Как давно это было. Кира взглянула на него, задержала на мгновенье взгляд и отвела в сторону. Было видно, что не узнала. Петру хотелось сказать: "Кира, неужели не узнаешь меня! Вспомни, много лет назад, крохотная комната в мазанке на слободке, молоденький старший лейтенант. Это был я. Неужели не помнишь!? Неужели не помнишь мои письма к тебе из Североморска… и твоё глухое молчание. Я не знал, что думать, я тревожился. Я слал телеграмму за телеграммой, пока не получил от тебя несколько опаливших душу слов: вышла замуж зпт прошу не беспокоить". Кира вновь остановила на нём взгляд, но это был взгляд чужого человека. И Петр промолчал. Не узнала, подумал он, а раз так, то выходит, такова была и любовь. И за кого же вышла замуж? Неужели за Рината? Но это не имеет уже никакого значения.

     Сам Ринат в это время пробурчал Кире:

     - Что высиживать, пошли, надо поиски катера организовать, а то найдутся ушлые. 

     Пробурчал, развернулся и пошел прочь, даже не поблагодарив своих спасителей. Кира двинулась, было, за ним, но остановилась и произнесла, обращаясь к Петру:

     - Спасибо за спасение.

     - Благодарите Святослава. Он вытащил вас, я только присутствовал при этом, - ответил Петр сдержано.

     Кира постояла, будто не решаясь на что-то, развернулась и поспешила за удаляющимся Ринатом.

 

     К вечеру ветер утих также внезапно, как и возник. Хаос морского волнения уступил место размеренным длинным волнам. Они катились к берегу, пенились вершиной, рокотали. Друзья собрали хворост, развели костер, расположились вокруг и принялись сушиться.

     - Ну и порыбачили, - усмехнулся Петр и покачал головой.

     Андрей вскочил на ноги:

     - А улов! Надо разделать, иначе пропадет. Я и соль с собой прихватил.

     - Мало того, что из-за этой дурной рыбы чуть животы не положили, так теперь ещё возись с потрохами, - выразил недовольство Петр.

     Вытащили рыбину из бота, обмыли в море.

     - Ну и что, на песке разделывать? – с укоризной бросил Петр.

     - Зачем на песке, на песке никак не годится, - приговаривал Андрей, стряхивая от песка плащ Петра.

     - Ну вот, ещё и плащ жертвой пал. А ты знаешь, что это за плащ, сколько воспоминаний с ним связано? – вопрошал Петр.

     - Не сердись, клянусь, отстираю твою реликвию, как новенький будет, - обещал Андрей, расстилая плащ на песке.

     Рыбацкий нож был один, работали по очереди. Через какой-то час разделанное тело акулы, порезанное на мелкие куски и просоленное, висело на длинных нитях между двумя веслами, воткнутыми вертикально в песок.  

     - Помнишь своё обещание? – бросил Андрею Петр.

     - Помню, помню.

     И Андрей отправился отмывать плащ. Выйдя из воды и набросив плащ на прибрежный кустарник для сушки, он спросил:

     - Ужинать будем?

     - Вещевой мешок с провиантом съело море. Придется довольствоваться уловом,  - ответил Святослав.

     Запекли на углях несколько кусков рыбьего мяса. Сели у затухающего костра ужинать,

как-то поели. Приготовили в солдатском котелке чай, стали ждать, когда остынет. Молчали. Небо очистилось, проявились звезды – яркие, бесчисленные. Святослав тихо произнёс:

     - Самое время благодарить бога за спасение.

     - После пережитого недурно вспомнить и о боге. Только что делать тем, кто сомневается, в том, что бог ещё жив, - с грустью произнес Андрей: – Бог умер, скончался от одиночества.

     - Интересная религия с мертвым богом, - заметил Петр.

     - Мало здесь интересного, - ответил Андрей, помолчал и вдруг спросил: - Петр, а женщина, которую мы сегодня выловили из воды, случайно не знакома тебе?

     Петр несколько сконфузился. 

     - А, старая история, уже травой поросла, - махнул он рукой: – Да и не узнала она меня.

     - Или не захотела узнавать, - очень тихо произнес Андрей и уже громче добавил: - Люди так легко забывают добро, и так долго помнят зло.

     И тут же пошутил:

     - Мы, Петр, обречены на забытье. Хотя подожди, по-моему, нас будут помнить долго, мы ведь отказались буксировать драгоценное барахло. Пока жив Ринат, память нам обеспечена.

     - Барахло его выбросит на берег, если не этим штормом, то следующим. Но думаю, катер его мало уже на что пригоден. Ничего, купит новый. Такие хмыри делают деньги быстро и делают их на чём угодно, - ответил Петр.

    

     С восходом солнца мало уже что напоминало о вчерашнем разгуле стихии. По морю катились небольшие волны, взмученные на мелководье, прибрежный песок был завален отбросами моря, груды водорослей издавали резкий запах. 

     Петр проснулся первым, встал, оглянулся по сторонам. Лезть в мутную воду не хотелось. Он наклонился за борт, зачерпнул ладонью влагу и омыл лицо. После чего встал  и зычным голосом подал команду:

     - Подъём!

     В ответ Андрей отмахнулся, а Святослав сладко потянулся, досматривая сон.

     Петр вновь зачерпнул ладонью и обрызгал товарищей, те вскочили и попрыгали в воду. Было мелко, купания не получилось, и они тут же взобрались обратно на борт. Глянув друг на друга, принялись хохотать, облепленные мелкими водорослями с головы до ног.

     - Хватит ржать, черти, готовьтесь к выходу, - прогудел Петр.

     - А что нам готовиться, парусину поднимем и в путь-дорожку, - смеялся Андрей, выбирая водоросли из волос.

     - А стойбище чукчи оставим до следующей высадки робинзонов? - и Петр указал на развешенную рыбу. – Или на прокорм чайкам отдадим?

     - Зачем чайкам, чукча съест сам, - и Андрей полез на берег.   

 

     Легкий ветерок надувал парус и подгонял бот. Петр держал курс на маяк. Андрей сидел рядом. 

     - Я наверно съеду завтра от тебя. Пора и честь знать, - говорил он Петру.

     - Чего это ты? Живи хоть год, хоть два. И вместе веселее.

     - Веселее, конечно, только работа идёт плохо.

     - А куда тебе спешить, напишешь свою книгу. У тебя пол жизни впереди.

     А здесь ты, друг, ошибаешься. Времени у меня мало, совсем мало, - подумал в ответ Андрей, но сказал иное, шутливое:

     - Целый месяц прожил у тебя на маяке. Думал, продвину книгу. Да какой там – то дрова коли, то козу дои, то дуй в город за продуктами.

     Петр рассмеялся:

     - Какую ещё козу?

     - Козу я приплел фигурально, для образности.

     - Я думал, в движении сочиняется бойчее.

     - Может и сочиняется, да записать некогда. Пока доберешься до места, многое из головы испаряется.

     - Писал бы на манжетах.

     - Это стишок можно на манжетах, а я их давно не пишу.

     - Делай, как знаешь, - ответил Петр, вздохнул и добавил: - Раз моё средневековое бытие тебя не устраивает.

     - Нет, этот маячный Сократ меня доконает.

     И Андрей крепко обнял друга за плечи.