Проза

 

                       

 

 

      «Я расту, поэтому мне снятся все эти кружения», – размышляла умная одиннадцатилетняя девочка Оля, проснувшись ласковым июньским утром в своей хорошенькой кроватке. Она не открывала глаз, а лишь чуть-чуть разлепила веки, чтобы – с одной стороны ещё сон, а с другой уже всё-таки прекрасное летнее утро. А она сама – посередине. Дальше она размышляла так: «Сейчас каникулы и лето и можно никуда не спешить. Отличненько! Всего лишь первые денёчки июня! Просто красота!» Лето ей казалось огромным, гигантским, нет – практически неохватным зелёным шаром, а она сама где-то внутри него, маленькая и весёлая. Шар летит. Оля летит внутри шара.

      «Интересно, что у нас на завтрак? Оладьи или омлет с колбаской? О, только бы не каша… Конечно, Коле необходима каша, но я-то уже взрослый человек. Хотя одну кашу я всё-таки люблю. Это греч…не…видная… нет, гречухинская… нет, гречишниковая…  как могло случиться, что я забыла название моей любимой каши?!» – хотела подумать девочка, но не успела, потому что сквозь приоткрытые веки кто-то заглянул ей в глаза. Совершенно золотым лицом. Лицо было не просто золотое, а такое, каких вообще не бывает нигде ни у кого! Но вот же, лицо это было, и оно заглядывало прямо в глаза Оле. Зажмуриться не представлялось возможным – золотолицый проникал сквозь ресницы под веки и лился прямо в зрачки.  А взгляд у него был очень внимательный. Немного зыбкий. Нет, не злой! Но и не сказать, чтобы добрый. Очень, прямо невероятно внимательный!  «Я же не жучок!» – попробовала возмутиться Оля. Но она не могла не смотреть в эти зыбкие глаза и у неё начала кружиться голова.               

      Накрасовавшись вдоволь, Золотолицый мысленно спросил её: «Кто ты?» Вопрос словно перелился из золотой головы в пушистую. От этого вопроса Оля резко села на постели. И, да, никакой постели не было. А было необъятное, неохватное и абсолютно круглое синее море.  А она, Слава Богу, не на волне какой-нибудь сидела посреди дельфинов и медуз, а всё-таки на твёрдых досках, и доски эти были – палубой корабля. Так это же и был их игрушечный корабль с детской площадки! Кто-то спустил его на воду, и он плыл под тугими парусами, а назывался он «Мокрый кот». «Я и не знала, что наш дворовый корабль называется «Мокрый кот», – подумала девочка. – Интересно, почему он так называется? Наверное, соседский кот Маврикий попал под дождь и прославился этим, и в честь удивительного события корабль так и назвали. Довольно неплохое название. Эффектное!»

 

 

     Оля полюбовалась парусами. «Думаю, эта красивая мачта называется грот-мачта!» Других названий девочка не знала, но – вот удачное совпадение – эта гордая   мачта действительно так и называлась! А на самом кончике её сидел месяц. Тоненький – тоненький и такой бледный, что заметить его в ярком синем небе было нелегко. Но Оля заметила. «Не он ли? Не он ли?!» – заволновалась девочка. Смутное вспыхнуло подозрение насчёт Золотолицего, но тут же улетучилось. Потому что на место смутному подозрению пришла тревожная практическая мысль: «Кто стоит за штурвалом?!» А за штурвалом никто не стоял. Надо заметить, что никого нигде не было вообще.  И штурвал вращался, как хотел.

       Оля одиноко неслась на смелом корабле в открытом море под высоким небом неизвестно куда. И нигде – куда ни обрати взора – ничего твёрдого не было. Кроме самого «Мокрого кота». И Оли.  Корабль то ли летел, то ли парил меж двух синих бездн.  Месяц прилепился к верху мачты, как узенький светлый флажок. Солнце заливало море и небо золотым светом. Даже молодой, солёный ветер, надувший паруса «Мокрого кота», казалось, весь пронизан солнцем. Синева и солнце – солнце и синева – во все стороны!  Восторг!  

      Но, если корабль наскочит на рифы, или налетит шторм в девять баллов… или кончится вода и еда… Или случится мало ли что… Все эти практические мысли залетали в голову девочки и портили ей настроение. Если честно, она не любила практические мысли. И поэтому думала их нечасто и коротко.

       Внезапно за бортом раздался всплеск, небольшая серебристая рыбка с красным хвостиком выпрыгнула из воды и, красиво сверкнув в полёте огненными пёрышками, упала к Оле на колени.

      – Ой! – воскликнула девочка.

     В ответ рыбка беззвучно воскликнула:

      – О!

      После этого забилась на коленях у Оли, обдавая её брызгами, и билась до тех пор, пока Оля не вытряхнула её в море. Всё это время рыбка удивлённо смотрела на неё большими глазами без ресниц.

      «Я бы съела что-нибудь растительное», решила Оля, выжимая мокрую юбку и не в силах забыть эти глаза. – На худой конец, какую-нибудь простую гречуховину. Конечно, лучше бы гречниковую кашу c молоком. Должна же здесь где-то быть обыкновенная гречуха? Или, всё же, гречюниха? Гречинюха?! Надо посмотреть в трюме. Хотя в трюме только бочки с ромом. Ещё с порохом. Ещё там кремниевые ружья. Дорогие камзолы. Ворвань. Рулоны драгоценных тканей. И ящик с инструментами. Там много полезных вещей. Старинные парики и шляпы с перьями.  Кроме еды. Еда, как, например, гречинянка обыденная, должна быть в камбузе! Или гречонинка обеденная? Когда я её увижу, я вспомню, как правильно!» Оля решила поискать камбуз и заодно подумать, почему она так неправильно называет свою любимую кашу. Она же помнила, что это злак! Или не злак?!  Всё равно – увидеть мысленным взором не могла – в голову почему-то лезли цветы кашки, лиловенькие, кругленькие, такие глупенькие, (однажды Оля их наелась и ей промывали желудок), а грекочиха обыкновенная как-то даже не представлялась. Словно её не существовало вообще. Никогда и нигде!  

     

      Оля встала и, слегка покачиваясь на тёплых досках палубы, пошла   искать камбуз. Но нашла трюм.

      Тёмное, с таинственными запахами, помещение было освещено только проёмом люка, через который девочка спустилась вниз по скрипучему трапу. В столбах света танцевали пылинки. Но свет не мог разогнать густой, застоявшийся сумрак трюма. Шляпы с перьями, треуголки с серебряными бляхами, капитанские камзолы, искусно расшитые серебряным кантом, пудреные парики – всё это в изобилии висело по стенам трюма на прочных крюках. Там же, на специальных старинных плечиках висели большие белые рубашки с пышными рукавами, схваченные на запястьях шёлковыми шнурками и буквально залитые белокипящими кружевами искусной работы. Внизу, под одеждой стояли в ряд высокие сапоги с ботфортами и туфли с пряжками и бантами. В одном углу стояли два старинных кремниевых ружья и, на большом медном гвозде висела сабля в ножнах, осыпанных драгоценными камнями. Оле очень понравились красивые камни, но, когда она попыталась вытянуть саблю из ножен, ей пришлось попыхтеть – такая она была длинная и тяжёлая. А когда достала, сабля, сверкая и звеня, упала к её ногам. И долго тоненько ныла у её ног, как живая.  «Очень красивая сабля, – подумала девочка. – И острая! Но её поднять-то тяжело, а  ведь ею надо ещё и махать!»

      Была там и ворвань. В бочонке. Ворвань волнующе остро пахла. Представлялись какие-то доки, пристани и баржи с песком… А вот рулоны драгоценных тканей Олю задержали надолго. Они были тонкие, как стрекозиные крылья, и затейливо прекрасные, как крылья тропических бабочек. «Из них ничего не надо шить! – поняла девочка. – Никаких блузочек, платьишек. Они должны висеть в белой комнате, струясь  на сквозняках, просто так, для красоты».

    Большой старинный сундук Мертвеца, обитый медными скобами, Оля аккуратно обошла стороной. За сундуком стояли два бочонка. На одном было написано: «Ром». На другом: «Порох». «Если сделать факел из пакли и окунуть его в ром, то он будет освещать мне путь ночью!» – подумала девочка и решительно сдвинула крышку с ромового бочонка.

      – Ага! – крикнули из бочонка. – Ага-га!

      Некто толстенький в клетчатом выпрыгнул из бочонка и повис у Оли на шее.

      – Энике! – обрадовалась девочка, согнувшись под его тяжестью пополам.

      – Я уже думал, ты меня никогда не найдёшь! – Энике задрыгал ногами, отчего Оля зашаталась на месте.

      – Но что ты делал в бочонке с ромом? – Оля попыталась отцепить от себя промокшего мальчугана.

      – Прятался! Это же простое, Оля! – удивился Энике, сцепляя пальцы на её шее посильнее.

      – Тогда кто у нас – порох? – крикнула Оля прямо ему в ухо, и оглушённый Энике шлёпнулся на пол, а смышлёная девочка, потирая шею, подбежала к пороховому бочонку и постучала по крышке.

       – Не стучи! Он взорвётся! – испугался Энике.

       - Ха-ха! – самодовольно хмыкнула Оля и смело сорвала крышку.

      И, конечно, из пороховой бочки выскочила великолепная Дора!

     

      Она тоже пряталась! Доре было тесно и обидно, что её долго не находят. В порохе она вся слежалась и измялась. Но заслуженная учительница не стала ворчать. Всё-таки её нашли, и хотелось скорее начать шалить и учить!

      – Дети! Построились парами! – приказала Дора Помидоровна, и стала махать руками, как бы сгоняя в кучу сто детей, (а их-то было всего – два ребёнка!) – И, не спеша, дружно поднимаемся наверх – принимать солнечные ванны!

      «А не стоит ли вначале узнать, куда идёт наш корабль?» -хотелось спросить Оле. Но Дора так подгоняла их, так строжилась, что девочка смутилась и повиновалась приказу учительницы. Она решила, что спросит о маршруте позже, во время солнечных ванн. В конце-то концов корабль идёт себе и идёт! Наверное, кто-то знает, куда он идёт?

      Оля и Энике взялись за руки, но, сделав пару шагов, прыснули и, весело   толкаясь, побежали наперегонки. Дора сердито кричала им вслед, но дети, не слушая учительницу, вырвались, наконец, из затхлого трюма на солнечный и солёный простор. Следом появилась Дора. В руке она несла поднос с тарелками, как заправская работница общепита.

      – Гречневая каша! – объявила Дора.

      – Да! – взвизгнула Оля. – Да! Гречневая каша!

      Как будто пелена спала с глаз Оли – ну, конечно же – каша-то гречневая! Девочка поскакала аллюром по всей палубе, крича на все лады про гречневую кашу, и не угомонилась до тех пор, пока Дора не гаркнула, что выгонит её из класса.

      После этого они ели гречневую кашу с молоком! А когда наелись, бросали тарелки за борт таким образом, чтоб они чиркали по воде наподобие плоских камешков, а бросавшие громко считали, чья тарелка дольше проскачет по золотой поверхности моря. Такое бросание называется «пускать блины».

 

 

 

 

     Сытая и довольная Оля дремала под лучами ласкового солнца, морской ветерок овевал её всю, маленькие волны покачивали корабль, палубу и засыпающую Олю.  Рядом уже храпел Энике, (он съел четыре тарелки каши с молоком и ещё больше разрумянился от этого!)  «Как хорошо учиться в школе Доры Помидоровны Томатовой! – лениво размышляла девочка. – Интересно, в каком я классе?»

      Золотолицый вновь стал заглядывать ей под веки. Он рассматривал её с большим вниманием, он её изучал. Девочка сердилась от такой бесцеремонности, но, словно впала в оцепенение. «Он за людей или против? Добрый или злой? Красивые не всегда добрые? Красивый ли он?» Все эти мысли легко залетали и так же легко вылетали из её головы. Они, как морские брызги таяли на горячем солнце. Главное во всём этом было качание. «Подо мной мегатонны морской воды и они меня качают.» –лениво удивлялась девочка. Ей очень нравилось слово «мегатонны». Впрочем, этого ей показалось мало.  «Ведь, я лежу на водяной бездне. –   восторгалась она дальше. – И как приятно и тихо она меня

качает. А ведь если её измерить, то не хватит никаких мегатонн.» И дальше она подумала про своего наблюдателя: «Если я зажмурюсь со всей силы, то это золотое лицо перестанет меня дразнить.» Да, уже не оставалось сомнений, что Золотолицый дразнил девочку. «Интересно, где я сейчас на самом деле?» – начала было думать она новую интересную мысль, но громовой вопль прервал её дрёму.

      – Приступаем к водным процедурам! – завопила Дора и сиганула за борт.

      Оля и Энике бросились к перилам ограждения. И что же они увидели! Дора, плотно прижав руки к бокам, вся в кипящих струях пузырьков, стремительно шла ко дну.

      -Утопилась! – ахнула Оля.

      -Прощай, Дора! –  просипел Энике.

 

      Достигнув дна, Дора не оттолкнулась от него, как сделал бы любой упавший, а встала своими белыми босоножками на донную гальку на подобие небольшой сваи. Шиньон покачивался над головой Доры, как коричневая водоросль, серебристая нить воздуха тянулась от носа Доры до самой поверхности моря, босоножки сияли белизной на разноцветной гальке, и откуда-то выскочила давешняя рыбка с выпученными глазами. Рыбка шокировано бодала Дору, шевеля хвостиком и восклицая своё «О». Она заплывала то с одной стороны, то с другой, выбирая место для атаки. Выбрав, она отплывала далеко назад, а потом торпедой неслась прямо на Дору и врезалась в неё выпуклым лбом. Дора не реагировала. Рыбка не понимала – сухопутная Дора или водяная? Живая или неодушевлённая? Для чего она вообще?! Зато Оля прекрасно поняла, что Дора не знает, как плавать. И что, когда прервётся тоненькая нитка воздуха, учительница станет утопленницей.

       – Прыгаю! – крикнула Оля и прыгнула с высокого борта в манящую воду.

       – Прыгаю! – крикнул Энике и шлёпнулся следом за Олей.

       Оля стремительно погружалась в морскую бездну, красиво двигая руками и ногами, как в фильмах про глубинных ныряльщиков. «Я неплохо плаваю!» – мелькнула мысль, но восхищаться собой не было времени – внизу маячил, покачиваясь в подводных течениях, шиньон Доры, и девочка удивлялась – с палубы Дора казалась совсем близко, а вот же – девочка плывёт и плывёт, а всё никак не достигнет дна! «Интересно, хватит ли мне воздуха плыть обратно? Как правильно – выплыть или всплыть?» В этот момент пучеглазая рыбка метнулась к Олиному лицу и заглянула ей в глаза. Это было так неожиданно и смешно, что Оля фыркнула и выпустила почти весь оставшийся воздух. Теперь ей действительно грозило «всплыть», и она стала грести так сильно, что в миг достигла Доры, вцепилась в её шиньон и устремилась вверх. Если б Дора помогала ей – начала грести хотя бы руками, но нет – продолжала изображать

сваю, плотно прижав руки к бокам и не шевелясь. Только один раз, когда рыбка совсем уж развязно клюнула Дору в щёку, та попыталась  цапнуть её. Надо ли говорить, что рыбку это только рассмешило, ведь стихия-то была рыбкина, а не Дорина!

      Здесь, внизу, был красивый морской сумрак, а далеко вверху, на поверхности воды плавали солнце и свет. Здесь была тайна, там – жизнь. «Наверное, хорошо, что наши лёгкие не безразмерные, – подумала девочка, поднимаясь к поверхности; одной рукой она гребла, другой тянула за шиньон Дору. – Ведь, если бы мы набирали воздуха сколько захотим, то мы бы застревали здесь так надолго, что подниматься уже не имело бы смысла.»

      Наконец, они вынырнули. Рыбка, неотступно сопровождавшая их, выпрыгнула следом, сверкнула в воздухе прощальной дугой и нырнула в свою бездну, а Оля, жадно дыша, начала плавать вокруг Доры, которая величественно лежала на воде, как  нечаянный плот. Дора выжидающе смотрела в небо. Словно ей сейчас похлопают оттуда. А Оля попросту испугалась.

      – Дора Помидоровна?

      – Чего тебе? – Дора даже головы не повернула на зов – продолжала сверлить небо глазами.

      – Почему вы не шевелитесь?

      – Зачем? – удивилась Дора.

      – Когда купаются, то шевелятся.

      Оля стала показывать, как ведут себя летние купальщики.

      Дора поразилась. Тонко улыбнулась. Приподняла голову над водой и осмотрела своё плоское, квадратное туловище. Особенно ей понравились две белые босоножки, торчащие  в конце Доры, как два поплавка. А потом учительница начала колотить руками и ногами по воде, кричать, плеваться водой и кувыркаться.

      – Мы купаемся! – завопила Дора.

      – Мы купаемся! – подтвердила Оля, уворачиваясь от Дориных плесканий.

      И вспомнила про Энике.

      – Энике! – крикнула Оля.

      – Энике! – крикнула Дора.

      Обе завертели головами.

      А с Энике происходили странные вещи. Он не погружался. Совсем! Этот увесистый малыш, похожий на клетчатый бочонок, пробовал нырнуть, но вода выталкивала его, и он скакал по поверхности, как пузырь.

      – Да что же это такое? – удивилась Оля.

      – Что? Где? – завертелась Дора, взбивая белопенный взводень вокруг себя.

      – Вон! Энике! Он не погружается! – показала Оля пальцем на мальчика и  качаясь на Дориных волнах.

      – Не показывай пальцем!  Это некультурно! – осадила её Дора.

      Но Оля уже гребла к Энике.

      – Ты же тяжёлый мальчик. А на воде ты как мячик. Не понимаю, как это у тебя получается?

      – Мальчик-мячик! Мальчик-мячик! – задребезжал Энике своим старческим голоском и стал прыгать по воде. Он подпрыгивал всё выше и выше, всё выше и выше. Шлёпался о воду и взлетал в самое небо. Пока Оля не рассердилась:

      – Так не купаются!

      – А как? –  заволновался Энике.

      – Плавают наперегонки. Ныряют. – стала показывать девочка.

      И они все вместе начали плавать наперегонки и нырять. Оля, чтоб Энике почувствовал прелесть ныряния, просто утягивала его с собой под воду. Энике был как непослушный пузырь. Погрузившись, он тут же рвался наверх, и Оля, не в

силах удержать лихого вертуна, вылетала за ним пробкой. «Я нырнул! Я видел камешки на дне!» – хвастался Энике. Ничего он не видел, конечно, но Дора тяжело завидовала и за ней приходилось следить, чтоб она не утопилась. Но  наперегонки, конечно – всех обгоняла Оля!

      Наконец, Оля замёрзла невыносимо.

      – Д-дора П-помидоровна, а когда б-будет команда – в-выходить из в-воды? – спросила она, стуча зубами.

      -Дети! Внимание! – закричала Дора. – Время, отведённое для купания, истекло. Выходим из воды дружно!

      И они весело замахали руками и забили ногами, поднимая фонтаны, как киты – поплыли к кораблю. Поплыли Оля и Дора, а Энике поскакал.

      А когда подплыли, то…

      – Может быть, с другой стороны, свисает верёвка? – предположила Оля.   

      Потому что с этой стороны она не свисала.

      Но не было её и с другой. Они просто позабыли сбросить её вниз, когда сломя голову, попрыгали в море. Борта корабля оказались очень уж высокими и выпуклыми , забраться на него не представлялось возможным.

      – Дора Помидоровна, как нам залезть на корабль? – расстроилась Оля.

      – Зачем? – удивилась Дора.

      – Мы не сможем держаться на воде вечно. – объяснила Оля.

      – Я могу! – встрял Энике.

      – А я утону! – упрекнула его Оля. – А за мной наша учительница! И ты останешься один! Держись тогда без нас тут, сколько хочешь!

      – Я запрыгну! И сброшу вам верёвку!  – Энике стал прыгать, но до палубы не доставал, а только стукался головой о выпуклый борт корабля.

      – Может быть помощь придёт извне? – Оля стала озираться – вокруг сверкала безбрежная морская гладь. Но она больше не манила купаться. Она пугала своей неохватной пустынностью. «Когда надо, её никогда нет!» – с досадой подумала девочка о пучеглазой рыбке с буквой «о» во рту.

      Пока она вертела головой, всматриваясь в морскую даль, рыбка выскочила невесть откуда и, замерев у самого её носа, выпучилась на девочку. Оля страшно обрадовалась.

      – Пучеглазик! Наконец-то! Прыгай туда! – указала она на корабль.

      Пучеглазик красиво взвился в воздух, шлёпнулся на палубу и стал скакать и резвиться в непривычной среде.

      – Найди верёвку и брось нам конец! – приказывала Оля дальше.

      Но Пучеглазик не собирался помогать. Он, для собственного удовольствия прыгал по палубе, вилял красным хвостиком, пучил на всё глаза и разевал рот. А потом ему  просто надоело, и он, беззвучно крича своё «о», соскользнул за борт.

     «Это не рыбка, а настоящая дурочка! – рассердилась Оля, – Хотя как такая малышка может не то, чтобы бросить верёвку, а даже просто уцепиться за неё? Вероятно, она не полная рыбка, а ещё малёк-недоросток».

      – Можно бросить бутылку с запиской. – размышляла Дора. – Бутылка поплывёт и её кто-нибудь найдёт. Оля, у тебя есть бутылка?

      – И записка? – загорелся Энике.

      – Для этого нужно находиться на острове. – резковато ответила Оля. – Бутылки бросают с островов. А тут мы сами в положении бутылок.

      – Значит, нас кто-нибудь найдёт! – обрадовалась Дора.   

       - И прочтёт! – заволновался Энике.

      – А кто нас бросил?

      – А что на нас написано?

      – О, сколько чепухи в этих головах! – возмутилась Оля, – Поймите же, наконец – мы в безвыходном положении!

      – Безвылазном, – поправил Энике.

      – Безвыплывном, – подхватила Дора и закричала: – Смотрите!

      И ведь было на что посмотреть! Корабль с надутым парусом плавно уходил от них вдаль.

      – За ним! – скомандовала Оля.

      – За мной! – скомандовала Дора.

      – За Олей! – скомандовал Энике.

      Трое отважных пловцов бросились догонять строптивое судно.

    

       Морская поверхность покрылась мелкой рябью. Тёплый и пока ещё нежный ветер бриз гнал небольшие волны и это он надул единственный парус «Мокрого кота», который насмешливо и легко убегал от пловцов. И вот, когда корабль уже готов был свалиться за горизонт, в морской глубине, прямо под Олей, проступила какая-то тень. Тень медленно поднималась, казалось, из самой бездны и не было никакой возможности избежать с ней столкновения – она была неописуемо огромной. Кто его знает, кто там таится на дне морском? Оно же не изучено до конца!  С кем можешь столкнуться, пока плывёшь вот так, в, казалось бы, пустынном море, гонясь за собственным кораблём?

      Морское создание неотвратимо всплывало из каких-то немыслимых глубин, и было оно хищное или травоядное? Доброе или злое? И как себя нужно вести, чтоб не разозлить его?  Так или иначе – вопрос этот должен был скоро разрешиться. Когда создание показалось на поверхности, Оля очутилась прямо у него на спине.  Да нет, не такой уж он огромный оказался! Большой, но приемлемый. Размером примерно с коня. Ну так Оля его и оседлала! Что же ей было делать? Оля крепко ухватилась за треугольный плавник, торчащий посередине широченной спины. Она надеялась, что морской конь не рассердится. Но ведь, иначе она свалилась бы в воду! А купаться снова ей совсем не хотелось!  

       Оля расселась на спине незнакомца. Свесив ноги по бокам, ощутила, какие они гладкие, тугие и в то же время живые и трепещущие. И тут же девочка поняла, что бояться не надо!  Она ещё крепче ухватилась за плавник и начала колотить пятками по дружелюбным бокам. Существо сорвалось с места и помчало Олю в даль, взрезая и пеня воду с такой скоростью, что наездница зажмурилась от брызг, бьющих в глаза. Да, это был дельфин! А все знают, что дельфины приходят на помощь к одиноким пловцам! Как же прекрасно было нестись на спине вечно юного и весёлого млекопитающего по летнему морю! Девочке казалось, что дельфин смеётся! Потому что она сама смеялась. Оля понимала – что бы ни случилось, обязательно кто-нибудь придёт на помощь!  Она оглянулась – за ними неслись ещё два дельфина. На одном распластался перепуганный Энике, на другом – стояла Дора! Да-да! Смелая учительница стояла на спине

своего дельфина на одной ноге, вытянув другую назад и раскинув руки в стороны на ширине плеч! Конечно, она немного красовалась перед детьми. Но и пеклась о них тоже.  «Не повторяйте за мной! – кричала Дора. – Это умею только я!» (Не хотела, чтоб дети расшиблись!)  

      А дельфины свистели и пели. Море тоже свистело и пело. А Оля визжала от восторга. А Энике сипло подвывал. Дора же делала «ласточку», упираясь одной ногой в дельфина, а другую тянула назад параллельно линии горизонта и сверкая белой босоножкой на конце! Всем было весело! Всем!

       Благородные животные знали, что детей и учительницу нужно забросить на палубу. Сделав щедрый круг по глади морской, они подплыли к кораблю, и взметнув хвосты, швырнули своих седоков высоко вверх! Энике и Дора, описав крутую дугу, шлёпнулись, наконец, на твёрдое: Энике – на самый кончик бака, где он мгновенно стал притворяться рострой, опасно нависнув животиком над морем, а респектабельная Дора шмякнулась прямёхонько на ахтерзейль-кастель.  И тут же стала выкрикивать разные команды. Ну уж никак Дора не могла изображать капитана! У них вообще не было никакого капитана. И вообще непонятно было, куда идёт этот корабль! До сих пор никто не удосужился поинтересоваться его направлением.  И, всё равно, Оля, ни капли, не думая про практическое, закричала своему дельфину:

      – Ну пожалуйста, ну пожалуйста, не подбрасывайте меня пока, господин дельфин!  Покатайте меня ещё!

     Олин дельфин был подросток, чуть постарше Оли, и он не смог отказать ровеснице – он кивнул и помчался в открытое море, взрезая воду белой грудью. Вода кипела вокруг коленок Оли, и ей хотелось держать в руке полупрозрачную раковину, чтоб извлекать из неё тоскливые и прекрасные звуки в память о затонувших кораблях, погибших юношах и русалках. И потом, с ревущим водопадом обрушиться за горизонт, туда, куда падает всё.

      Но дельфин не собирался заплывать так далеко, он, усердно катал свою наездницу по светлым водам, кругами-кругами,  пока сам не запыхался, и, описав самый последний, прощальный круг, выпрыгнул возле корабля и метнул Олю вверх. Кувыркаясь в воздухе, Оля крепко-крепко зажмурилась, чтоб Золотолицый не заглядывал ей в глаза и не насмехался над ней, а, упав на шкафут, девочка открыла глаза и воскликнула:

      – Вот это да!

      – Вот это да! – эхом откликнулись друзья: Энике – с бака, Дора – с кормы.

     

      Убедившись, что все спасены, пучеглазая рыбка, виляя ловким тельцем, ушла на дно. Это она позвала на помощь дельфинов, но наши путешественники никогда об этом не узнают.

 

       Нужно было хорошенько отдохнуть и обсохнуть. Поэтому все трое так и остались лежать, где упали. Доски настила приятно грели, а море укачивало.  По правде, сил у них совсем не осталось после таких интенсивных водных процедур.

      Оля чувствовала, как приятно гудит всё тело, и какая восхитительная лёгкость в голове, промытой Круглым морем.

      Море укачивало…  Глаза начали слипаться и кто-то, услужливый, замурлыкал над ухом колыбельную.  

      А море укачивало и укачивало.  

     

      Вдруг Энике, лежавший на самом острие полубака, ни с того ни с сего подкатился кубарем к Оле, которая загорала в центре шкафута одна и ей было просторно на тёплых досках под горячим солнцем!  Энике больно ударился о неё.

      – Я не хочу играть! Я устала! – закапризничала было Оля, даже не разлепляя век, но в следующий момент учительница шумно сорвалась со шканцев, прокатилась по палубе и  врезалась в неё с другого бока.

     – Да что это с вами! – разозлилась Оля, резко садясь на месте.

     Она хотела было пристыдить своих неугомонных друзей, но тут она сама внезапно подпрыгнула на месте, кувыркнулась и куда-то покатилась стремглав. Ух, как же она неслась! Как оторвавшееся колесо, или осеннее яблоко, или космонавт на тренировке! Бах – и она  ударилась о фальшборт с такой силой, что подскочила от удара вверх! Хорошо, в последний момент успела уцепиться за планширь! Потому что она всем телом перелетела через ограждение и повисла над кипящим морем.  

     – Ты же только что купалась! – удивился Энике.

     Оля с трудом вскарабкалась на фальшборт, перевалилась через него, встала, наконец, на ноги и крепко вцепилась в скользкий планширь. Корабль ходил ходуном. Вода врывалась в шпигаты, заливала палубу и, шипя, уходила обратно.

      Море за бортом пузырчато нагревалось.  Казалось, что оно вот-вот взорвётся и вонзится яростными копьями прямо в небо, синее, как порох и неподвижное, как стекло. В этой неподвижности было что-то ненормальное, грозное. Казалось, что небо закрылось и отказалось быть бездонным. Что все глубины  стекли вниз, в Круглое море. Но море не вынесло. Оно взбунтовалось. Ему стало тесно в самом себе, и оно яростно металось во все стороны, желая извергнуть себя из круглого плена.

      Мимо Оли, прямо по ногам её, вновь прокатилась Дора. Теперь Дору несло обратно, к юту корабля, туда, где бешено вращался никем не управляемый штурвал. Парус же яростно бился на ветру, не просто хлопал, он гремел, словно был из жести, а не мягкой парусины – так надул его страшный ветер трамонтан. Ветер выл и ревел. Маленького бледного Месяца приплюснуло к стеньге мачты. А сама мачта скрипела и гнулась, грозя сломаться пополам.  «Шторм!» – поняла Оля. В ту же минуту гигантская волна встала над кораблём. Она была совершенно прозрачная, ровно синяя, и в ней кое-где застыли медузы и морские коньки. Оля поражённо засмотрелась на волну, но в следующий миг что-то сбило её с ног – это Дора прикатилась обратно, сделала Оле подсечку, и, уже привычно, покатилась к баку, где, на кончике, вихлялся Энике.

      – Нас смоет или раздавит! – закричала Оля, пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться. – Среди нас есть хоть один моряк?!

      – С печки бряк! – зачем-то ляпнул Энике своим разбитым голосишкой, который тут же порвал в клочья шквальный ветер.

      В следующий миг волна и без того гигантская, вытянулась практически до неба и, насквозь пронзённая солнцем и грозным гулом, рухнула на палубу всеми своими мегатоннами, медузами и коньками.

 

 

                                                               

 

    «Это море везде: и вверху, и внизу, и с боков. Куда не ткнись – везде оно.» – Вот, что думала Оля, медленно вращаясь в самом центре невероятной волны. Всюду, куда ни падал взгляд – была вода. Казалось, что суши в мире просто не осталось. Из живых существ на глаза попадались лишь медузы, создания настолько эгоистичные и безвольные, что, глядя на них хотелось спать. А вопросительные морские коньки – те суетливо прыгали острыми зигзагами, но все их устремления были ложными – везде-везде была вода и куда же они порывались?  Ах, оставалось одно занятие для девочки – вращаться и гадать, где верх, где низ? Вот всплыла откуда-то морская звездочка. Похожая на детскую ладошку. Оле остро захотелось спасти её. Но от чего? Звезда-то была у себя дома, а вот Олю вращало в прекрасной, но чуждой стихии. Постояв у Олиных глаз, звездочка плавно опустилась на дно. Оля проводила её грустным взглядом и вдруг поняла, как она одинока. «Звезда дома, а я – где?!»  Заплакала она или нет? Она потрогала мокрой рукой мокрую щёку… «Это и есть настоящий круговорот воды в природе. А не то, про что нам талдычит Марьиванна.» – поняла Оля, и дальше она догадалась, что, море называется Круглым. Да! Круглое море! Ведь оно нигде не кончалось!  И в центре его медленно переворачивалась Оля.  Она ведь только что купалась, причём добровольно, и даже спасла утопавшую Дору. Но море обступило её со всех сторон. Даже с неба падает на девочку! Море упорно погружает её в свою бездонную стихию. «Дорвалось до меня! – сердито подумала Оля. – Ишь, вертит меня – переворачивает!»  Тут она вспомнила о своих друзьях – как они там, одни на шатающемся корабле? Наверное, это похлеще американских горок! Наверное, им страшно одним, без неё! Вглядываясь в толщу воды, она, наконец, различила смутное очертания корабля – его, действительно, нещадно шатало и мотало, крутило и рвало! Потом, на палубе, разглядела фигурку Энике. Крепко обхватив мачту коротенькими руками, он исподлобья в упор смотрел на Олю. Но в нём было что-то странное!  Ах, вот это – голова ребёнка была совершенно лысой! Неужели это страшный трамонтан сорвал все кудри малыша? Да и малыш ли это был теперь? И почему он слегка двоился? Казалось, что за ним прячется другой Энике, и чуть-чуть выглядывает, чтоб тут же юркнуть обратно, как только Оля его заметит. Но самое поразительное было то, что этот второй – тоже был лысый! И с такими же обвислыми щёчками и брюзгливой складкой у губ, как и у первого! Две, абсолютно голые головы когда-то кудрявого мальчика!  Да – и кислое выражение обвислого лица. У обоих!  

      Но вот, над планширем фальшборта медленно поднялась голова Доры. С трудом встав на ноги, и намертво вцепившись в скользкий планширь, Дора вглядывалась в толщу воды, ища Олю беспокойными глазами. Всё у неё было на месте: и шиньон, и платьице, и брошка.  Кроме носа! На месте носа у Доры зияла чёрная дыра. «Трамонтан оторвал ей нос!» – ужаснулась девочка и почему-то испугалась, что Дора заметит её. Оля находилась не в лучшем положении – скована вертикальной волной, поймана, как жучок янтарём. Но ей невыносимо было видеть, как искажаются её друзья. «Если я не буду смотреть, то и она не увидит меня!» – догадалась девочка и отвернулась. Она продолжила рассматривать воду.

   

      Какие-то знакомые очертания почудились Оле в дальних глубинах волны. Как будто остовы старых машин… клубы одичалой малины, прогнившие сараюшки, отлоги и балки пустыря… бледное небо, покосившиеся столбы электропередач и, наконец – провал оврага – самое страшное место, когда-либо виденное ею! А на краю оврага её друг тополь. Но, одно отличие – этот тополь был такой высоты, что верхушка его убегала бесконечно вверх, куда и заглянуть невозможно. Зато внизу, за стволом его – что это? – словно вспыхнули маленькие окошки на улице Сибиряков-Гвардейцев… «Это же наша улица! Наш двор!» – Оля задохнулась от волнения. И улица, и двор и пустырь – всё было таким предвечерним и печальным, словно она уже никогда не вернётся туда! «Они даже не знают, что я смотрю сейчас на них!» – Оля поняла, что тонет.  

      В следующий миг случилось необыкновенное: в толще воды, безо всякой причины, образовалось круглое отверстие размером примерно с арбуз. Из отверстия вырвался сноп пронзительного света. Но светил он недолго. Потому что его заткнула голова Вити Чапкина, хулигана с улицы Сибиряков-Гвардейцев. Его будто воткнули в отверстие и часть лучей с того света так и осталась сиять возле Витиных ушей.  Вид у мальчика был ошарашенный, даже можно сказать – обалдевший.  Глазами Витя вращал, как сумасшедший. «Заметь меня, Витя Чапкин!» – хотелось крикнуть Оле, но в воде звуки неслышны. Поэтому она просто смотрела, как Витя вращает глазами. Видимо, он тайно пробрался на пустырь, и вот – итог! 

      Казалось, что хулиган Чапкин, стоя на том, настоящем, пустыре, разглядывает этот – ложно повторный. Но Витя был такой глупый мальчик, что даже не боялся увиденного. Зато удивлялся безмерно. Ну, конечно – он сейчас шляется по опасному пустырю! (Туда детям запрещено ходить!) Но он хулиган, он – ходит. И вот – споткнулся обо что-нибудь, (о ржавую железяку), полетел стремглав, расшибся весь и пробил головой какую-то дыру неизвестно куда. А тут, здрасьте вам! – снова пустырь! Два одинаковых пустыря – это уже через чур! «Ты ещё здешний тополь не видел!» – мысленно усмехнулась тонущая. И, будто услышав её, Чапкин повёл глазами и увидел тополь. Здешний тополь, который кончался неизвестно где… Взгляд мальчика пополз вверх по стволу, но, словно испугавшись высоты, отскочил от дерева и упёрся в Олю. От такого удивления либо лопаются, либо сразу всё понимают. Вообще – всё про всё. Вспышкой! Озарением!  Раз и навсегда! Но Витя Чапкин, к счастью, не лопнул. Но и не понял ничего, конечно. Потому что он был грубый и неразвитой ребёнок. Но зато он преотлично знал, что детям на пустырь нельзя. Но вот Оля находилась – на пустыре. Это-то и удивляло хулигана! Дочка ихнего доктора! Примерная! Довольно вежливая! Среди столбов и малины! Точно ли это пустырь? Тот ли? И почему  докторская дочка будто парит, безвольно склонив голову к плечу? Глядит на него из-под полузакрытых век и словно усмехается?!  

      Витя шлёпал губами, как рыба на суше, словно задыхался… впрочем, это задыхалась Оля! Ведь она тонула. «Приятно было повидаться.» – мысленно попрощалась девочка с мальчиком. Витю будто кто-то дёрнул сзади – так резко его голова исчезла из сияющей дыры.  Сама дыра тут же затянулась, а волна нежно положила девочку на палубу «Мокрого кота».

 

      – Оля! Оля! Оля! – звенел свежий, как лесой родник, голосок над самым ухом.

      Оля открыла глаза. Румяное лицо Энике нависло над ней.  Круглые кудри прыгали над лучистыми глазами. Из-за плеча Энике выглядывала Дора. Толстый нос был на месте.

      – Что с твоим голосом? – спросила Оля Энике.

      – Ангина прошла! – прощебетал малыш.

      Оля подняла руку и дёрнула золотой локон надо лбом мальчика. Локон не отрывался. Волосы, как и прежде, росли из головы ребёнка. Оля обратилась к Доре.

       - Надеюсь, ваш нос больше не улетит?

       Дора скосила глаза к носу и разинула рот, готовясь изречь что-нибудь пространное и поучительное, но Энике нетерпеливо перебил её:

      - Пойдём лазать по канатам?

     – И прыгать по реям! – Дора зыркнула на свои хорошенькие босоножки.

       «Отличная мысль!» – обрадовалась девочка. Ей самой очень нравилась гордая грот-мачта, и давно уже хотелось забраться на самый кончик стеньги, где кое-кто изображал серебряный флажок.

      Оля встала, решив не пугать друзей рассказом о кошмарном видении и не омрачать такой прекрасный солнечный денёк, как вдруг заметила – огромную тень у своих ног. Она пробежала взглядом по тени, и взгляд упёрся в того, кто тень отбрасывал. Это был некто громадный. Солнце стояло за его спиной, поэтому вся его фигура охвачена  была огненным ореолом. Как голова хулигана Чапкина. Но только у этого огня было намного больше. Но он и сам был больше! И он был тут весь целиком! А Витя был не весь –  одна голова, и то недолго! Так что сверкал этот во всю мощь и пришлось даже сощуриться, чтоб разглядеть, кто же он такой – несуразно огромный и новый на их корабле! И Оля разглядела – громадина вертит колесо штурвала!

      – Наконец-то! – закричала Оля и, благодарно простерев руки вперёд, бросилась к незнакомцу. – У нас появилось новое лицо! Скажите же, о, скажите, вы умеете управлять нашим кораблём?

      – Это Пузатый Матрос! Пузатый Матрос! – задыхаясь от восторга, лепетал Энике, топоча рядом с Олей.

      -Я его первая увидела! – бормотала Дора, сопя на бегу, и наклонив голову так низко, словно собиралась бодаться.

       Да, это был Пузатый Матрос. Он вертел колесо штурвала, широко впечатав ноги-столбы в доски палубы. Ленточки его бески трепетали на могучем загривке. А на околышке моряцкой шляпы, прямо над бугристым лбом, сверкала золотая надпись – «Мокрый кот». Ярко синий гюйс бился над его белоснежной форменкой, как крыло. На толстом пузе огнём горела ременная  якорная бляха. А широченные клёши матросских брюк тоже бились. Как два нижних крыла на ногах-столбах. Впечатанных в палубу огромными гадами!  Он был очень нарядный, очень и, практически – весь в крыльях!  Несмотря на грузность его фигуры, крылья сплошь обрамляли его! Нет, он не был капитаном. У капитанов фуражки.  Зато этот был громаден! И в крыльях! Они потрескивали на ветру, эти крылья. Оля могла бы с лёгкостью уместиться у него на ладони. Непонятно только, как он сам-то умещался на их кораблике? Но этот гигант крутил штурвал! Да. Он был гигант. Чуть поменьше грот-мачты.

      -Три тысячи чертей на румбу! – взревел Пузатый Матрос громовым голосом, – Это ещё что за пресноводные моллюски?!

      Оля юркнула за спину Энике, Дора за Олю, а Энике, оставшийся без укрытия, завертелся на месте волчком.

      –  Дяденька! Дяденька! Это же я, твой племянник, Энике я! – запищал незащищённый.

      А Дора с Олей промолчали.

      – Фок-грот-брамсель мне в левое ухо!  – гремел Пузатый Матрос, – Энике, салага, я уж думал, ты пузыри пускаешь в пасти морского дьявола! Ах, ты, дрищ ты сухопутный! Ах, кальмарья кишка!   Дай же, охвачу тебя клешнями, племяш ты мой ненаглядный!

      И, схватив Энике своими ручищами, испещрёнными синими якорями и русалками, Пузатый Матрос стал нежно щёлкать мальчугана по лбу, приговаривая:

      – На тебе пряника! На тебе лобаря! Ай, карасик! Ай, племяш! Моя кровиночка!

      А потом стал стучать ребром ладони по шее Энике, азартно вскрикивая:

      – Лови варкуля!

      И, надавав любимому племяннику по шее, (всё в шутку! в шутку!) Пузатый Матрос начал подбрасывать, тискать и трясти его так, что у того застучали зубы.  Наконец, обласканный потерял сознание.

      – Ласты склеил? – изумился старый мореман.    

      - Вы его затискали до смерти! – констатировала Оля.

      – Ты слишком сильно обрадовался! – подытожила Дора.

      – Амба, братцы! – зарыдал Пузатый Матрос. – Проклятье на мою душу!  Повесьте меня на рее! Рыбам скормите! В мешок зашейте! Мать моя каракатица! Червь я гальюнный! Зелень подкильная! Кишка осьминожья! Племяш коньки отбросил – моя вина!  Казните меня, братцы!

      – Нужно сделать ему искусственное дыхание! –пыталась объяснить Оля, – Мы же теряем время!

       Но Пузатый Матрос крушил, мял и шатал всё вокруг, проклинал себя, ревел от горя и так тряс бездыханное тельце племянника, что у того гремели все кости.  Наконец Дора крикнула, что исключит его из школы, и только после этой угрозы старый моряк затих, обмяк, уменьшился, сел на палубу, обхватив коленки и начал шмыгать носом. А Оля, наконец, смогла подобраться к удушенному.

      Оля стала делать искусственное дыхание Энике. (Она умела!) Мальчуган мгновенно ожил и запросил чаю.  Тогда они все направились в кают-компанию.

 

      – Ах, какой диванчик! – взвизгнула Оля и в два прыжка запрыгнула на такой великолепный диван! Он был старинный, на гнутых ножках, с резными подлокотниками, а сиденье обито было алым плюшем. И был он такой просторный, что девочка могла бы заблудиться в нём, если б не подушечки. Когда Оля запрыгнула на этот соблазнительный диван, она стала бить руками вокруг себя и кричать: – Чур, всё моё! Я первая увидела!

     И, словно в подтверждение этому, множество подушечек, думочек, валиков и пуфиков  скатились с разных концов дивана и угодливо подоткнули Олю со всех сторон для удобства и лени.

      Трое друзей, ошеломлённые таким нахальством, растерянно топтались по другую сторону стола.

      – Ну, что же вы стоите? Прошу садиться! – милостиво кивнула им Оля.

      Пузатый Матрос метнулся вперёд и выхватил из – под стола круглый табурет пианиста – банкет, и взгромоздился на него. Дора и Энике одновременно вцепились в обычный венский стул. Они молча выворачивали его из рук друг друга, зрелище было тягостное. Наконец Пузатый Матрос не выдержал, схватил Энике, отодрал его от стула и  швырнул к себе на колени.

      – Жур – жур – ажур! Покрутись, чиж, повертись! – Пузатый Матрос крутанулся вместе с племянником на винтовом табурете, взвихрив небольшой смерч, Энике вновь отключился, а Дора почему-то обиделась.

      – Некоторым целый диван, а некоторым пол стульчика, – пробурчала Дора так, чтоб все услышали.

      А Энике, очнувшись, не захотел сидеть как маленький на коленках у взрослых. Он сполз с колен Пузатого Матроса и втиснулся на стул к Доре.

      – Именно пол стула! – продребезжал малыш. Дора угрюмо подвинулась.

      Чтоб закончить мучение с рассаживанием, Оля воскликнула: – Ах, как хочется чаю! –и закатила глаза. Все подтвердили, что да, чаю хочется нестерпимо!

      Ну, так они и стали пить чай. Там было много чего к чаю! Там было печенье, вафли, лимонный мармелад, клубничное варенье и даже баночка вяленых помидоров. Угощенье на любой вкус.  Пузатый Матрос очень много клал сахару в кружку и так гремел ложкой, что Оля удивлялась, почему фаянсовый сосуд никак не расколется! Моряк шумно втягивал огненный чай, наслаждаясь вареньем, печеньем и вафлями, но, когда взгляд его падал на Энике, глаза морского волка наполнялись ужасом, ведь если б Энике не ожил, ему пришлось бы повеситься на рее.  Таков непреложный закон морского братства! Тем не менее, всё обошлось и все остались очень довольны. Друзьям было по-настоящему хорошо в кают-компании. «А ведь это настоящая уют-компания!» – Оля восхищённо осматривала убранство каюты. Стол, уставленный угощениями, тоже был старинный, коричневый, с резным орнаментом из кудрявой виноградной лозы, беспрерывно овивавшей всё подстолье. «Коля любитель сидеть под столами. А уж под таким выдающимся столом я и сама с удовольствием с ним посижу !» – призналась себе Оля, дивясь на искусную резьбу орнамента.

      По стенам каюты висели гравюры, изображающие битвы военных фрегатов. Среди них попадались совсем мрачные – там подводные чудовища всплывали из кромешных пучин, наползали на красивые парусники и, хрустя мачтами, похищали испуганных моряков. В углу каюты, на небольшом столике, заваленном старинными картами, лежали астролябии, квадранты и секстанты – всё то, без чего ни один корабль не выходит в море.  В другом углу, в чёрно лаковом, с китайскими штрихами, шкапике, мерцали золотыми обрезами книги на мёртвых языках, что делало их похожими на эхо. Светоносные люмики украшали хорошенькие шторки с оборками. Огромная люстра на бронзовых когтях покачивалась над самым столом. И солнце, врываясь в люмики, со всего маху билось о тысячи хрусталей толстой красавицы и разлеталось мириадами сверкающих осколков во все  стороны!

      Настроение у всех постоянно улучшалось, готовясь перейти в неудержимое веселье.

    

       - Передайте помидоры! – капризным голосом требовала Дора и серебристо смеялась, когда Пузатый Матрос галантно протягивал ей баночку томатов.

      Энике прижимал две баранки к глазам, как будто у него очки и строил такие гримасы, что Оля чуть не поперхнулась чаем. Она нарочно хмурилась и отводила глаза. Она понимала, что кто-то должен оставаться серьёзным.

      Насидевшись на ярком диване, она опять стала думать важные вещи. Два вопроса следовало разрешить, не откладывая: 1. Откуда взялся Пузатый Матрос. 2. Куда всё-таки идёт корабль?!

      – Откуда вы взялись? – вырвалось у Оли.

      Прозвучало не очень вежливо. Немного в лоб.  Но Пузатый Матрос, человек бывалый, прошедший миллион страшнейших штормов и чудовищнейших бурь и привычный к самым разным обращениям, даже ухом не повёл, а коротко и просто бросил:

      – Из сундука.

      И посмотрел на девочку с уважением. Пузатый Матрос стал уважать Олю за то, что она откачала его племянника. Мысленно он прозвал её «Докторша». Он понимал, что должен как-то отблагодарить девочку за спасение паренька. Он хотел ей что-нибудь подарить на память. Но – что? Всё было нужное в моряцкой жизни: ремень и гюйс, и даже тесные гады – проклятие всех флотских! Трубку? А как тогда он сам? Без трубки, что ли? Тельняшку? Худышка в ней утонет! В порыве чувств Пузатый Матрос сорвал с себя бескозырку и, перегнувшись через весь стол, сметая баранки и ложки, нахлобучил ей на голову свой головной убор.

      – На. Поноси!

     Огромная бескозырка свалилась Оле на глаза. Тогда он быстренько цапнул её обратно.

      -Голову подрасти, тогда дам! – пообещал моряк девочке.

      Оле захотелось возразить, что ум не зависит от величины головы, но сдержалась. Ей было не до придирок.

      – У меня ещё один вопрос, – произнесла она тихо, но твёрдо.

     Трое уставили на неё свои глаза. Стали они напряжёнными, собранными, будто готовыми ко всему.  Будто эта маленькая девочка скажет сейчас этим не-пойми-каким созданиям что-то несусветное, ужасное, неответное, такое, что испортит всё безвозвратно… И рухнет негласный договор.

      Они даже моргать перестали. И, возможно, дышать. Стоило ли разбивать такое чудесное состояние всеобщего счастья? Но, Оля должна была спросить.

       Наконец трое кивнули ей:

      – Спрашивай.

      – Куда направляется наш корабль? – задала она свой главный вопрос.

      Возникла тишина. Казалось, что слышен шелест облаков в небе. И плеск воды за бортом. Эти кажущиеся звуки особенно подчёркивали молчание троих.

      Наконец трое вышли из оцепенения. Едва заметно передохнули. Казалось, тень разочарования промелькнула по их лицам.

      – Идём, – прошелести трое и, взяв её за обе руки, повлекли обратно – на палубу.

 

      Особенности Круглого моря таковы, что, куда бы вы не плыли, вам будет казаться, что вы стоите на одном месте. Конечно, покачивание палубы под ногами будет вас убеждать, что вы двигаетесь. Но, глядя на безбрежную синеву в лёгком золотом флёре со всех сторон, вас охватит странное, но очень приятное чувство. «Не всё ли равно, куда я плыву, если я во всём этом практически купаюсь?» Это, как если бы вы, неожиданно для себя, увидели что-то настолько красивое, что сразу бы стало понятно – такой красоты я никогда и нигде не встречал, и от этой новизны вас охватило бы настоящее счастье, и всё – больше ничего никогда не нужно! Это очень похоже на состояние – ну вот, у меня есть всё, чего душа пожелает! Но, в следующий миг ваше счастье пронзит тревога – есть кто-то, кто не видит этой красоты!  Кто не находится в счастье, как вы! Кто-то очень любимый. И очень маленький. Коля!

      Коля! И когда она вернётся домой, то родители очень обрадуются, ведь они любят её. Но радость их будет неполной. Потому что Колю они тоже любят. И отец её обязательно спросит: «Дочь моя, когда ты наслаждалась лучшей в мире красотой, наслаждался ли вместе с тобой брат твой, Коля?»

      Оля окинула глазами сияющий мир вокруг.

      – Куда идёт наш корабль? – повторила она свой вопрос неумолимо.

      – Мы стоим. – едва слышно ответила Дора.

      – Штиль. –  прошептал Энике одними губами.

      – Бунация. – объявил Пузатый Матрос мысленно.

 

      Не двигалось ничто вокруг. Ни воздух. Ни вода. Ни солнечные потоки, застывшие прямо в рванине сизых туч. Ни перламутровая гладь морская. Не двигался и накренившийся на волне корабль. Пассажиры. И сама Оля. Всё застыло. Как на красивой картине Айвазовского.

     «Вероятно, движение как-то связано со светом. – размышляла Оля, наблюдая, как гаснет всё вокруг. – Движение прекращается с угасанием света!» Ведь даже блистающее солнце стало белым и плоским.   «Возможно, мы картина… и висим на чьей-то стене!» – мелькнула догадка.  Немного приободряло, что хотя бы мысли её двигались. Дальше она заподозрила вот что: «Раз мы картина, то кто-то на нас смотрит.» Ей вспомнился волшебный стеклянный шар с лесным домиком внутри. Шар подарили Коле на Рождество. Когда Коля встряхивал шар, внутри начиналась метель, а в домике загоралось окошко…

      Застывшая Оля с большим трудом подняла глаза, преодолевая картинную неподвижность. Она отыскала взглядом серебряный флажок на верху грот-мачты и мысленно взмолилась:

      – Пожалуйста, встряхни всю эту бунацию!

      Больше просить было некого. Во всём мире были только она, трое её неописуемых друзей и этот… похожий на флажок.  

      Месяц-флажок под взглядом девочки встрепенулся. В следующий же миг радостно заструился по ветру. Море жадно задышало, облака дрогнули и разбежались, корабль задрожал и запел, и вся неподвижность распалась!

    

       - Матросский танец! – празднично объявил Пузатый Матрос, словно он выступал в Доме офицеров.

      Сделав шаг вперёд, силач надул грудь и скалачил руки-ноги, отчего все его крылья зафыркали на ветру. Казалось, он сейчас полетит меж двух синих бездн – огромный, всюду крылатый, и тёмный и светлый одновременно! Он был и горделив, и скромен сразу! И славы он алкал!

      – Невозможные вы! – рассердилась Оля, – Никаких танцев!  Я на этом корабле никуда не поплыву, пока точно не узнаю – куда конкретно мы плывём!

      – Конкретно – на Несусвет! – гаркнули её друзья.

      – На какой ещё Несусвет?

      – Искать брата!

      – Искать брата!

      – На Несусвете обитают потерянные братья! Конкретно!

      – Точно-точно!

      - Мы это проходили, Оля, в младших классах!

      – Круглое море – Остров Несусвет!

      – Это же простое, Оля!

      – Эх, яблочко, куды ты котишься?! – проревел Пузатый Матрос и дробно перестукнул каблуками.

      А Энике заглянул Оле в глаза.

      – И что тут непонятного? – просипел он, продребезжал.

      – У тебя опять испортился голос! –  поразилась Оля.

      – Опять ангина! – Энике покашлял.

      – Не ври! Ты не ел холодного! –подловила Оля.

      – Меня дядя придушил! – парировал Энике.

      – Я ему косточки в горле сдвинул! – подтвердил Пузатый Матрос.

      И замахал ручищами как бы круша кости племянника: – Во – клешни-то!

      – А ты, Оля, его оживила!  – Дора тряхнула своим пышным шиньоном. – Но он снова перхает! Бедный ребёнок!

      И красная брошка на её груди вспыхнула, как маяк.

 

 

 

 

 

       - Не ты одна ищешь брата!

       - Не похоже, что ты ищешь! Вообще, неизвестно, есть ли у тебя брат!

       - Я дядю нашёл!

       - А я вот никого не нашла!

       - Ты нас нашла! – крикнули трое.

       - Это не «никого»!

       - Это целая компания!

       - Это дружба!

       - Это мы!

       Но разве может самая разудалая компания заменить одного, пусть и маленького, брата?

      – Вы все удивительные, интересные и очень весёлые. С вами всё время случается что-нибудь внезапное. Ошеломляющее.  И даже когда страшно, то всё равно интересно. Потому что это приключение.

      – Когда будет «но»? –  нудные встряли все, слыша нотку  неудовлетворённости в её речи.

      – Но-о – моя радость неполная!

      – У меня полная.

      – И у меня полная!

      – Полная и – баста! Переполненная!

      – Если со мной рядом будет…

      – Брат! – догадались все.

      – Брат! –подтвердила Оля.

      – Брат! – проорали все и Оля.

      – Тогда вместе мы будем играть двадцать четыре часа в сутки! – крикнула одна Оля

      – С нами?

      – С вами!

      - Безо всякой печали? – уточнили все.

      – Что такое печаль? Хи-хи-хи! – захихикала Оля, пожимая плечами и закатывая глаза.

      Она показала, что даже и близко не слышала ни о чём таком.

      – Обещаешь?

      – Обещаю!

      – И даже без грусти? Без тени, без облачка?

      – Без облачка! – обещала Оля.

      – Без жалоб, без нытья? – уточнил Пузатый Матрос.

      Оля обещала и это. Но нечаянно вздохнула.

      – Ты вздохнула! – загудел Пузатый Матрос.

      – Вздохнула!  Ты печальная! Тебе взгрустнулось! – возмутились все.

      Все так наскакивали, так обличали и трясли девочку, что она, в конце концов, разрыдалась.

      – Была бы у меня лодочка, я бы уплыла от вас, и сама нашла брата! – вот такие злые слова бросила Оля всем.

      – Лодку угнал Торба! – разозлилась Дора на сбежавшего деда.

      – И он же украл Колю! – подхватила Оля. – Так, где же ваш Торба? Когда найдётся гадкий старик?!

      – Догоним!  У нас корабль! – проревел Пузатый Матрос. – Разорви тебя гром!

      – Меня? – Оля вновь задрожала от слёз.

      – Её?! – Теперь Дора и Энике вцепились в Пузатого Матроса.

      – Нет, не её! – заметался смятенный гигант.

      – А кого? Меня? Или меня, дядя?! – не унимались двое против одного.

      – Торбу! – вырвался Пузатый Матрос от них. А вырвавшись, раскомандовался:  

      –  Аврал на палубе! Всем на позиции! Отдать концы! Поднять парус! Курс на остров Несусвет!

      Все разбежались по своим местам.

      И корабль полетел по глади морской под твердью небесной вперёд, вперёд, вперёд.

 

      Оля снова спустилась в трюм. Она решила переодеться для встречи с Колей.  Коля, как только взглянет на неё, сразу поймёт, что она раскаивается! На ней была голубая юбка с  глубокими карманами и  сиреневая футболка с рукавчиками – очень удобная летняя одежда. Можно валяться, можно прыгать! Карабкаться, падать, разбивать коленки. А добавить розовую ленточку на ворот – можно посылать записочки мальчикам! Например такие: «Отгадай, кто пишет?» Или совсем короткие: «Витька дурак!»  Чтоб мальчики хихикали в своей кучке, а девочки в своей.  Но это было – затрапезно!  Её специальный наряд будет тому доказательством лучше всяких слов, всяких объяснений. Младший брат, увидит, что взрослая сестра так удивительно нарядилась, потому что очень хочет с ним играть! Всегда! Больше всего!  Даже уроки перестанет делать! Только играть! С маленьким братиком!  Вот поэтому Оля спустилась в трюм – всё самое ценное хранилось там.

      Она не могла, конечно, пройти мимо батистовой пиратской рубахи, сплошь затканной изысканными кружевами. Надев это великолепие, она увидела, что получилось прелестное бальное платье. Чтоб платье не волочилось по полу, она подвязала его шейным пиратским платком из голубого шёлка. Получился широкий пояс. Потом она увидела ту замечательную саблю, которая так и лежала на полу трюма, когда выпала из Олиных рук. Саблю она заткнула за пояс, потому что предстояло сражение с Торбой, а без сабли это невозможно. Оля вспомнила облик злодея – согбенная фигура в поношенном пальто. Пальто подвязано бельевой верёвкой. На ногах блестящие галоши. Печная труба на голове и искры поверх. Искры вылетают прямо из шапки! Шапка – гречишник! Девочка ужаснулась! Как, должно быть, страшно Коле в компании этого чудовища!

      Оля продолжила наряжаться.

      Сапоги с отворотами, к сожалению, ей не подошли никакие – все они доходили девочке до пояса, (и тогда был бы не бой, а бег в мешках), и она осталась в своих старых, но удобных кроссовках. Но вот над сундуком Мертвеца, где давеча прятался Пузатый Матрос, девочка замерла надолго. Оля никогда не видела такого количества драгоценностей. Если честно, она их вообще никогда не видела. А здесь их были груды, груды! Полный сундук драгоценных камней!  Как же чаровало всё это невероятное сверкание! Благородные самоцветы вызывали восторг, который невозможно передать словами! Они гипнотизировали! Казалось, в них застыла какая-то музыка. Но услышать её невозможно. Как невозможно услышать восклицание пучеглазой рыбки, её безмолвное «о», так и пение этих камней было не для слуха Оли, ни для чьего слуха! Есть такие звуки, есть такие песни, которые звучат и поются совсем не для людей. Камни пели внутрь себя. Переливами своих красок они пели. Огненными стрелами. Лунной рассеянностью. Опаловым коварством. И бриллиантовой точностью. Они не хотели быть тут, наверху. Они хотели домой, в глубину. Что они – тайна, пели. Что человек вырвал их из родного дома – подземной тьмы и теперь их надменная красота жжёт человека, но им не жалко его. Чем больше человек будет смотреть на них, тем больнее они будут жалить его своим совершенством. Бессмертием своим! И глаз от них отвести невозможно… насытиться их красотой невозможно. Их жжение подобно кровавым всполохам в чёрных опалах, вправленных в чеканный, потемневшего металла, пояс, да, который ты сейчас держишь, Оля… правильно положила обратно, на груду нежнейших перламутровых бус. Не тяни эти жемчужные нити к себе… Они прелестны, нежны, но разве хочешь ты, чтоб холод мёртвых моллюсков впитала твоя юная кожа?! И не трогай жадеитовые чётки с красной кисточкой! Их китайцы выточили! Для одного мандарина! Потом их украл глупый кули. Ему за это отрубили руку! И только потом жадеитовые чётки с красной кисточкой попали к загребущему итальянцу Мертвецу! И чароитовую ловушку обойди! Это не стайка сиреневых птиц на золотых иголках! Это – ловчая сеть! Силки. Капкан. А вон пылают персидские лалы! Ну, с этими только пожарники справятся!

      Оставалось лишь вглядываться, вглядываться ненасытно в сверкающие россыпи благородных камней.  Все эти изумруды, рубины и алмазы! Бериллы и грандидьериты… (ты только что была внутри такого грандидьерита… вспомни волну… вспомни… и положи тихонечко на место!) Положила на место.  Но вот манит прохладная диадема искусными цветками из синих и розовых сапфиров! Цветки словно замерли в вечном цветении. Их лепестки осыпаны инеем бриллиантовой пыли.

      Руки девочки уже вознесли диадему над головой, словно она саму себя венчала на какое-то царство… и тут Оля вспомнила, что три дня не мыла голову! Ей стало стыдно, и она почтительно опустила прекрасную корону обратно, на россыпь поющих камней. Грусть и тяжёлая усталость овладели ею. Захотелось заплакать. Но, превозмогая себя, она напоследок, по самый локоть, запустила руку в сундук… Что она надеялась там нашарить? Что-нибудь, что лично для неё… и для Коли…  Вдруг пальцы её нащупали округлый плоский предмет. Оля вытянула его из груды драгоценностей. Это оказалась небольшая жестяная коробочка. С бьющимся сердцем открыла. И ахнула! «Монпансье!» Разноцветные леденцы, облепленные кристаллами сахара, были такими же яркими и сверкающими, как драгоценные камни, заполнявшие сундук. «Вот это да! Вот это да! – восхитилась девочка. – Пираты молодцы!» Родители не позволяли им с Колей есть леденцы. Потому что они портят зубы. А тут – целая коробка!  Оля, задрав подол бального платья, спрятала коробку в карман своей юбки. «Только по одному леденцу и только после еды!» – уговаривала она себя, расправляя подол платья и нащупывая сквозь него отвисший карман нижней юбки. Повеселев, огляделась и приметила треуголку со страусиным пером. Треуголка понравилась. Надела.  Ещё она отыскала медную подзорную трубу. С саблей, в шляпе, с трубой и в бальном платье, она была полностью готова к битве с Торбой!

      – Коля, я тебя отобью!

     

      Оля стояла на капитанском мостике. Ветерок трепал кружева её жабо и пышные оборки на рукавах бального платья. «Почти как крылья! – отметила девочка, – Не хуже, чем у некоторых», – и она обернулась на Пузатого Матроса. Но тот словно забыл о ней. Тогда она стала разглядывать в подзорную трубу море. Море было однообразным. Никаких островов нигде не виднелось.

      Тогда ей снова захотелось посмотреть на рулевого, и она перевела на него трубу. Пузатый Матрос прыгнул ей в глаза. От неожиданности она выронила трубу. Кормчий стоял на прежнем месте – за штурвалом, в ореоле своих сизых крыльев намертво забыв о девочке. Все пёрышки его сияли военным, металлическим блеском. «Он гордый! – поняла Оля, – Но и мы не хуже!» Оля подняла трубу и посмотрела на Пузатого Матроса через другой её конец. Пернатый отлетел так стремительно, что стал точкой. Крошечной точкой с микроскопическими крылышками. «Так-то вот!» – усмехнулась смотрящая. Эта труба удивительно растягивала пространство. Она могла и приблизить, и отдалить всё, что угодно. И только море она не могла укорачивать, потому что оно было везде.

     

      Прогуливаясь по палубе, Оля размышляла о Торбе. О его зловредности. Он мелькнул в их дворе. Потом скатился в овраг. Потом все, следом за Торбой, попадали в овраг. И, в самом конце – приземлилась Оля. Но никакого дна она не помнила. Она помнила лишь полёт. А теперь она в открытом море. Хотя чувство полёта никуда не делось, а только стало совсем слабеньким, как дрожь мотора в недрах корабля, и оно иногда переходило в чувство плавания, но в чувство торжества – (ага – Торба – попался!) – оно всё не переходило…  Трудно найти Торбу в открытом море, если даже остров никак не находится! Здесь нужны были и стратегия, и тактика. Ни того, ни другого у девочки не было, и она вздыхала озабоченно: догадывалась, что у друзей её прекрасных тоже ничего такого нет.

      Сабля, звеня, волочилась за ней по доскам палубы, и ей приходилось нажимать на рукоять, чтоб конец приподнимался над палубой и не скрежетал. «Быть военным трудно, – догадалась девочка, – Им приходится столько всего носить на себе!» Но разоружиться она не могла. Она понимала, что без боя Торба не сдастся. Она даже догадывалась, что Торба большой драчун. Дряхлый вид ни секунды её не обманывал! Что Торба не простой старик, вернее, не просто старик, она поняла, познакомившись поближе со своими друзьями. Все они были не просто теми, кем назвались. И Торба взялся оттуда же, откуда и все они. Только друзья были добрыми, а Торба злым. «Если б я посещала секцию каких-нибудь боевых искусств! – сожалела Оля. – А-то кружок бальных танцев мне не пригодится тут!» Но она совершенно не представляла, как она сможет напасть на такую дряхлость? Раньше она уступала место старикам, а не нападала на них с саблями.

      Было тревожно на сердце. Стало даже казаться, что глупо она придумала переодевание – полувоенное, полубальное. Просто надо было взять одну саблю, безо всяких там перьев, и треснуть ею Торбу! Старенького-престаренького… на дрожащих ножках. В таких глупеньких галошиках. С гречишной шляпкой на голове. Оля даже всхлипнула от такой картины.

      Ей казалось, что дети и старики не могут быть злодеями. И, чем дольше она думала про злодеев, тем меньше их представляла. И о саблю можно сильно уколоться. Даже серьёзно пораниться. И опять она с отчаянием думала про дряхлость и про саблю и как их совместить! Зачем он вообще стал злодеем, этот вздорный старик?! Жил бы себе мирно, среди добрых людей. Гулял бы в их дворе. Ругал бы Витьку Чапкина… И потом она думала, как хорошо, что она нашла этих друзей. Вся надежда была на них. Только они помогут ей освободить Колю.

       А эти друзья, между тем, совсем позабыли о ней. Энике сам с собой играл в прятки. Он носился по всему кораблю, взбегал на мостик, нырял в трюм, прятался в грудах такелажа, неожиданно выскакивал, забирался на мачту, спрыгивал с высоты и кричал сам себе: «Ага!», и вновь топотливо убегал и прятался. В итоге стало казаться, что это примерно тридцать Энике в клетчатых костюмчиках гоняются друг за другом, и топочут, топочут по всему кораблю, а не один резвый и непоседливый малыш развлекает сам себя.  

      Дора же расположилась на палубе в шезлонге. Она проверяла школьные тетрадки. Раздобыв где-то очки без одного стекла, учительница нацепила их на нос и, качая головой, вскрикивала над исчирканными листками: «Опять двойка!»  

      Пузатый Матрос стоял за штурвалом. Он был суров. Он был словно высечен из гранита! Он крутил руль. Он смотрел вдаль и не мигал от напряжения.

      Корабль летел.  Стояла тишина. Никто не вопил, не дразнился, не хохотал.  И, что самое удивительное, никто не донимал Олю разнообразными глупостями. Словно о ней забыли.  

      Такого эффектного наряда у неё в жизни не было! Но никто не обращал на неё внимания. Девочка забеспокоилась.   

      Оля огляделась вокруг с нарастающей тревогой – во все стороны тянулась безграничная ровная синева. Нигде, по-прежнему, никакого намёка на остров Несусвет не было! Она понимала, что её друзья многие вещи делают в шутку. Но кое-что они делают всерьёз. Например, Дора всерьёз проверяет тетрадки, потому что она учительница. Энике всерьёз носится по кораблю, потому что он малыш. Пузатый Матрос всерьёз крутит штурвал, потому что он моряк. Но – с печки бряк! – откуда он знает, куда плыть? Моряки без капитанов не плавают!

      – Мне кажется, мы неправильно плывём!

      – Докажи! – Энике резво подкатился к ней!

      А Пузатый Матрос горько усмехнулся.

      – Чёрную метку я положил на сердце своём! – изрёк он ни к селу ни к городу.

      Оля опустила глаза.

      – Нам нужен капитан! –  тихо произнесла девочка.

      Никто ей не ответил. Тогда она громче повторила свои слова. Специально для Доры.

      – Зачем тебе капитан? – удивилась Дора.

      – Чтоб отдавать команды.

      – Я буду отдавать команды! – вклинился Энике.

      А Пузатый Матрос горько рассмеялся. Но Оля даже не взглянула на них. Она ждала ответа от Доры, как от самой разумной в их команде.

      – Дора Помидоровна, вы учительница, вы знаете, что кораблём командует капитан!

      - Конечно, я знаю! – вспыхнула Дора и разозлилась. Она так тряхнула головой, что второе стекло вылетело из очков.

      Дора сверлила Олю колючим взглядом сквозь пустые рамки оправы, и Оля волновалась и терялась. Она совсем не хотела обижать учительницу бесконечными придирками. Но учительница обиделась.

      – Ты очень придирчивая, Оля! – Дора печально покачала большой головой. Шиньон поник и кудри развились.

      – Может быть, чуточку, – покорно согласилась Оля.

      – Чуточку?! – Дора вся вспыхнула. Величественным жестом она указала куда-то вдаль. – Ты же никому не даёшь покоя! Ни минуточки!

      А там, куда указывал Дорин перст, как раз всё было ровненькое, синенькое.

      – Море давно успокоилось, – заспорила было Оля, но Дора перебила её:

      – Чему я учила тебя всё это время, Оля?

      – Баловаться! – не раздумывая ответила ученица.

      – Баловаться! – повторили все, и лицо учительницы немного прояснилось.

      – Но! – нахмурилась Оля.

      – Не нокай! – прервала её Дора, и Оля осеклась.

      Дора тоже замолчала. Она явно не знала, что дальше-то сказать.

      Молчание затягивалось.

      Неловкость нарастала.

      Наконец Оля осторожно повторила своё «но»: – Но, без капитана мы просто разобьёмся!

      – Мы и с капитаном разобьёмся! – с мрачным торжеством утвердила Дора.

      – Тогда вообще ничто не имеет смысла! – рассердилась девочка.

      – Причём тут смысл? –  ответно рассердилась Дора.

      – Да так, к слову, пришлось. – девочка вздохнула. Возможно ли выяснить хоть что-нибудь хоть про что-нибудь у этих… пассажиров?

      Пузатый Матрос присвистнул: – По капитану вздыхает!

      – Начинается! – снова вздохнула Оля.

      – Снова вздохнула! – уличил Пузатый. – Ну точно, точно, сохнет она по капитану нашему!

      Оля возмутилась:

      – «Сохнуть», значит, влюбляться! А я даже не видела тут никакого капитана!

      – Я буду капитаном! – влез Энике. – Оля, ты веришь, веришь, что я буду капитаном?

      Все уставились на Энике. Оля невольно фыркнула – такой Энике был маленький! Наверное, младше Коли! А Пузатый Матрос зарычал от умиления и потянулся к племяннику, чтоб нежно тряхануть своего любимца, чтоб у того всё нутро загремело весело, чтоб глазёнки вылезли из орбит, чтоб кудри дыбом, но любимец ловко вывернулся из крылатых ручищ.

      – Моя косточка! – загудел Пузатый Матрос, растроганно загребая пустой воздух синими русалками и якорями. – В мореходку определим, когда вырастет!

      – Оля! Ты веришь, ты веришь, что, когда я вырасту, я стану капитаном? –  задыхался от волнения Энике.

      Мальчик забежал с другого бока Оли, где дядя не мог его сцапать. Он так дрыгался весь, что невольно пинал Олю ботиночком, и, при этом, он тревожно и горячо заглядывал ей в глаза. Он был такой малыш! Но Оля не могла ждать, когда Энике вырастет. Капитан нужен был прямо сейчас! Её душевное смятение нарастало!

     Дора Помидоровна, тем временем, волновалась за успеваемость всего класса. Она видела, что ученица колеблется с ответом. И она надсадно, с подвывом, вопросила: – Да неужели ты не веришь, что этот карапуз, этот кудрявый ангел станет капитаном? Да что ж ты за девочка-то такая, Оля?!

      – Обидеть нас хочешь? – вкрадчиво влился Пузатый Матрос.

      – Но Энике даже не юнга! – слабо возразила Оля.

      – Обидела! – ахнул Пузатый Матрос.

      А Энике упал навзничь на палубу и стал горестно орать и стучать ногами.

      Дора с каким-то горьким удовлетворением подытожила: – Значит, ты злая, бессердечная девочка, Оля!

      – Не ожидал, Ольга! –Пузатый Матрос скорбно покивал.

      А Дора закрыла лицо руками и громко прошептала: – Разбитые сердца!

      После всего этого Энике завыл с новой силой. Дора и Пузатый Матрос подскочили к простёртому и нависли над ним, с интересом наблюдая за причудливым припадком. Польщённый вниманием старших товарищей, Энике начал с новой силой колотиться. Он лаял, рычал, трубил слоном и даже клекотал неведомым зверем. Было довольно жутко. Дора и Пузатый Матрос наперебой угадывали, кто перед ними сейчас: изюбрь? кукушечка?! муравьед?!! Оля тоже заинтересовалась было Эниковой загадкой, она считала себя лучшим отгадчиком на корабле, она уже хотела сказать, что, вот это припадочное дёрганье ногами, колотьё воздуха руками, эти, налитые кровью и скошенные к носу, глаза, эти торчащие во все стороны зубы – это зайчик!   но тут…

     

      …Но тут – фью-ить! – с таким звуком скользит шёлк. Или крылья воробъя

над форточкой. Если, конечно, вокруг полная тишина.  Но форточки не было. И

тишины – не было!  А звук был. Скольжения. Шёлка. По поверхностям.

       Вокруг стояла Эникова какофония: грохот камней, лязг железа, вопли женщин,

взрывы хохота, ржание лошадей и беспорядочная стрельба – весь этот ужас

Энике извлекал из своего животика, и Оля скорее угадала, чем услышала

невесомое «фью-ить!»: флажок скользнул по стволу грот-мачты и стёк круглым

озерцом к ногам девочки.

      Озерцо было размером с блюдце, но в нём всё время что-то посверкивало

и двигалось. Двигалось и посверкивало. Словно шла какая-то важная и напряжённая работа.  Оля старалась не шевелиться, чтоб нечаянно

не наступить в озерцо. А озерцо вдруг вытянулось

вверх и приняло форму столбика. Внутри него по-прежнему всё двигалось и

мерцало. «Но у меня же детский рост?» – заволновалась девочка, видя, что

столбик влюблённо замер на уровне её чёлки. Нет, пополз выше. Удлинился. И

стал ростом с папу!  «Если он не прекратит вытягиваться, он опять безмерно удалится.» – расстроилась девочка.

      Но папин рост понравился бывшему флажку. Он

замер окончательно. Теперь Оля могла разглядеть, что внутри столбика-флажка

мириады искр кружатся всё быстрее и быстрее. «Вероятно, это молекулы и

атомы!» – предположила школьница. Во всяком случае – они взвихрялись, и они были -

искры! Они свивались в такие заверти, что у Оли

закружилась голова. «Нужно перестать смотреть внутрь столбика!» -

предостерегающая звякнула мысль. Но Оля не могла перестать! Чем глубже она

вглядывалась, тем стремительнее взвивались вихри.

      И вот эти вихри стали

вливаться друг в друга, взаимно сплетаться, да так замысловато, что на миг в них

мелькнул прямо весь Млечный путь! А потом вся нервная система человека! –

(Оля изучала её по папиному Медицинскому атласу) – и, наконец,

сформировались руки, ноги, стройное туловище… а вверху, над плечами, на

высокой шее – круглая златокудрая голова. Голова открыла глаза, и девочка

поразилась, какие они бесконечно холодные и невыразимо прекрасные.

«Золотолицый!» Да, это был он! Небрежным движением Золотолицый сбросил с

плеч световой столбик и ступил босой ногой на палубу.

       - А вот и я, – произнёс Золотолицый струящимся голосом. Голос был такой, словно петь ему лень, а говорить, как все, противно. Поэтому голос его струился. По разным поверхностям. Но, тихий, он заглушал все внешние звуки.

       - Я буду капитаном дальнейшего плавания!

      И Оля схватилась за саблю.

 

                                                              ГЛАВА 12

                                        «ВОТ И ВЫ, ВАШЕ СИЯТЕЛЬСТВО!»

 

      «Дора Помидоровна опять оказалась права – с таким капитаном мы непременно разобьёмся!» – Оля оценивающе рассматривала противника. Он был высок, строен, весь золотой. Стоял он против Оли босиком, почёсывая ногу о ногу, 

а спортивное туловище его было прикрыто какой-то дымной рваниной. В которой отдалённо погромыхивало и посверкивало. И от которой сильно несло озоном. Совершенный проходимец!

      – Капитанов дальнейшего плавания не бывает! – чётко, как солдат, сдающий вахту, отрапортовала Оля. – Бывают только капитаны дальнего плавания.

      Но этот лишь лениво повёл золотой рукой. От которой пошли волны. Света.  От которого закружилась голова. У Оли.

      – Быстрее давай свою присягу! – прошелестел Золотолицый, томно щурясь.

      Оля стояла, подняв саблю вверх клинком и прислонив прохладную голомень ко лбу. – именно так и дают присягу, поняла девочка.

      – Служить вам… – (с какой стати?!) – …верой и правдой…  - (Но почему?!)

      Оля запнулась.

      – Обещаю, Ваше сиятельство, – подсказал бывший флажок.

      – Обещаю, Ваше сиятельство, – прошелестела Оля эхом.

 

      – Месяц Ясный! – раздался яростный крик. – Месяц Ясный! Ну-ка отошёл от ребёнка! Кому сказано?!

      Золотолицый отпрыгнул в сторону с какой-то воровской ужимкой и до самых бровей закутался в лохмотья. Из прорехи под мышкой внезапно вытекла молния. Прожгла круглую дырку в обшивке палубы и загремела где-то в трюме.

      – Он нам весь корабль разбомбит! – ахнул Пузатый Матрос.

      – И мы не сможем кататься! Не сможем кататься! – завыл Энике.

      -   Подлец ты, Ясный! – взревела учительница.

      А Оля тихо произнесла всего одну фразу. Но было в ней и очарованность и удивление.

      – Так вы Месяц Ясный? – спросила девочка у проходимца.

      – А кто же?! – влезла Дора склочно. Она вся побагровела и, от ярости, она подпрыгивала на месте, а шиньон её взвился вверх и растопырился, как ирокез у хулигана.

      Оля никогда не видела учительницу в таком состоянии.

      – Девица присягнула мне! –прошелестел с лёгким птичьим переливом  Золотолицый.

      -«Присягнула» ему! – разорялась Дора, -«Девица»! Это скажи людям – засмеют! Ты же босяк! Проходимец ты!  Ты что, несогласен?

      – Согласен. – склонился сияющий.

      – Он согласен! Все слышали? Согласен он! Правдолюб!

      – Правдоруб! – бухнул Пузатый Матрос.

      – Правдаврун! –встрял Энике.

      – Но… но… – заныл Месяц Ясный, подавляя вздохи.

      – Не нокай! Не запряг! – рявкнула Дора. (Она стала такая вульгарная!)

      А Месяц Ясный воздел вверх свои скульптурные руки.

      – Невыносимо… – прошептал он, – невыносимо!

      И пошатнулся.

      – Что с ним? – испугалась Оля. – Он болен?

      – Он убывает! – просипела Дора, (она к этому времени уже потеряла голос от крика и теперь могла лишь сипеть, как Энике.)

      Месяц Ясный снова пошатнулся. Он прижал золотые пальцы к золотым вискам и закатил холодные глаза. Полные золотых слёз. Слёзы покатились по впалым щекам Их сиятельства, словно звездопад осенью. Оля испугалась ещё больше.

      – Вы умираете? – прошептала бедная девочка. Она ведь была очень маленькая.

      Все с изумлением уставились на неё.

      – Что такое «умираете»? – спросили все.

      Оля растерялась. Она не знала, как этим наивным созданиям объяснить такое трудное слово.

      – Это самое плохое в жизни. – начала она, – Это когда кто-нибудь исчезает и нигде его нет. Сколько не ищи.

      Повисла тягостная тишина. Все разглядывали Олю. Глаза всех стали какими-то, ну прямо, фасеточными. Как будто стая стрекоз поднялась из глубины лета и повисла над этой девочкой. И, чем сильнее Оля слышала тишину, тем беспокойней ей становилось. Она сжимала рукоять сабли и не знала, что делать теперь.

      И вдруг тишина взорвалась громовым хохотом.

      Хохотали все. Все хохотали так, что, казалось, сейчас снова начнётся какой-нибудь трамонтан.

      – Не вижу ничего смешного! –Оля рассердилась и взметнула саблю вверх.

      – Исчезает и нигде его нет! Ха-ха-ха! – говорили все друг другу.

      – Просто они искать не умеют! – говорили все друг другу. И кивали.

      – Просто вы искать не умеете! – сказали все Оле. – Ха-ха-ха!

      – Посмотрите, как он похудел! –Оля указала саблей на Месяца.

      – Убывает он! – Дора затрясла головой. – Месяц Ясный убывает. Ничо такого особенного! Садись, Оля, два!

      – Двоечница! – крикнули остальные все.

      Кроме Месяца Ясного. Тот промолчал. Рванина на нём вспыхивала то радугой, то всполохами грозы. Волны озона накатывали на Олю, когда он шевелился. Эти волны вызывали радость, бодрость и желание прыгать. Но сам он бледнел на глазах.

      – Дора Помидоровна! Пусть я двоечница! Но я дала присягу верности Их сиятельству Месяцу Ясному. Пропустите меня к нему!

      Все немедленно сомкнулись стенкой перед девочкой и стали её не пускать.

      – Дора Помидоровна, вы заслуженная учительница! – Оля прыгала перед стенкой, ища пробоину, хотя плечи и бока всех были сдвинуты весело и плотно. – Но как же некрасиво вы себя ведёте!

      – Я – некрасиво?! – голос неожиданно вернулся к Доре и теперь она могла вопить с прежней силой.

      – Она – некрасиво? – все удивились. – Ты некрасивая, Дора?!

      – Какая же я некрасивая? – растерялась Дора, осматривая своё нарядное платьице.

      – Некрасивая, – подтвердил Энике.

      – Страшная! – бухнул Пузатый Матрос.

      А Месяц Ясный улыбнулся сквозь слёзы.

      Оля не встревала в новый спор. Она искала проход в стенке, но руки всех были сцеплены намертво. Казалось, что все не разъединятся уже никогда. Так и будут стоять монолитом против Оли. Оля прыгала, наскакивала, отбегала, неслась вперёд и бодала своих противных друзей. Она приседала, чтоб пролезть под их ногами. Но и стенка приседала тоже. Тогда она подпрыгивала вверх, чтоб перелететь через их глупые головы. Но подпрыгивала и стенка.

      Потом все её окружили. Они стали ходить хороводом вокруг неё и бормотать несусветную чушь про какой-то каравай. Каравай пухнул и разрастался, и уже откуда-то налетали сногшибательные запахи горячего хлеба и мнился хруст золотистой корочки, но Оля стоически сглатывала слюну и зажимала уши. Все её мысли направлены были только на угасающего.

      Оля стояла в самой сердцевине (в мякушке) круга, очерченного жужжащим хороводом… тесто месилось практически вокруг неё – повсюду: оно поднималось… опадало… вот такой вышины – вот такой нижины; ширилось… сужалось… вот такой ширины – вот такой ужины! «Вероятно, я квашня, – пронзительно поняла девочка и расквасилась. – Разве может затрапезная квашня стать подругой Ихнего сиятельства?!»

      «Я забываю, как правильно говорить… – подумала Оля, вздыхая, – Ах, как сожалительно!»

      Он сиял на всё небо и убывал. Оля-квашня, не мигала, смотря на него.

 

      -Отпусти квашню ко мне, Дора – промямлил Месяц Ясный.

      – Какая я тебе дура?! – вскинулась Дора.

      – Я сказал Дора… –  вздрогнул убывающий.

      – Ты сказал дура!

      – Дора!

      – Дура!

      – Дора!

      – Дура!

      – О, это невыносимо! – Месяц Ясный припал к основанию грот-мачты и попытался всползти на неё, но бессильно стёк вниз. А Дора, видя это, отпустила руку Энике и погрозила Их сиятельству кулаком. Оля же ловко проскользнула в образовавшийся проём и бросилась к недужному.

      – Он обманет! Обманет! –кричали ей вслед. Свистели, топали. Высмеивали.

      – Я здесь! Я уже рядом! – перекрикивая гвалт обижающих, топотала своими кроссовками и гремела саблей.

      Оля неслась спасать.

      С размаху обняла Месяца Ясного и тут же расчихалась – она вся сплошь перемазалась золотой пыльцой. К тому же, она и запыхалась, и переволновалась.

      – Не умирайте, Ваше ситятельство! – оговорилась Оля впопыхах.

      На краю все дружно грохнули: заголосили, завыли и захрюкали:

      – Ваше ситятельство!  Ваше сидятельство! Ваше лежательство! Ваше стоятельство!

      - Я не ситятельство, а я сиятельство! – прошипел князь.

      Он сердито тряхнул девочку своими мускулистыми руками.

      Треуголка со страусиным пером съехала ей на глаза.

      «Что это я тут делаю? – в темноте подумала Оля. Она, как будто слегка очнулась. – Ну и что с того, что он светится? С какой стати он командует мной?!»

      Но тут Месяц Ясный сорвал с её головы офицерскую шляпу и ласково прожурчал:

      – Оля, не забивай голову всяческой ерундой!

      Какой же он всё-таки был прекрасный!

      – Не понимаю, вам лучше или хуже? – девочка, щурясь, вглядывалась в бездонное лицо. – Вам нужна моя помощь или это для вас так, шуточки?!

      Вместо ответа Месяц Ясный крепко обхватил Олю своими лунными руками, и понёсся с нею вверх.

 

 

                                                         

 

 

      Мелькнули вздёрнутые лица с разинутыми ртами – это все провожали уносящуюся подругу. Блеснул кончик грот-мачты. Чайка шарахнулась и завопила склочно и голодно. Потом – безбрежная вода – она сверкала и текла сама в себе. Потом вся эта вода оказалась далеко внизу. Словно на неё наставили подзорную трубу. Другим концом. Увиделось: вода – Круглое море! Круглое море – оно вздыбленным колесом вертелось посреди неподвижной и плоской земли, коричнево -зелёной и раздробленной на бесчисленные квадраты. А потом всё накрыло свежее, синее небо. Небо было пронизано слоистыми облаками, и пролетающая девочка ловила губами края этих соблазнительных облаков. Она думала, что они как сахарная вата на вкус, а они были – как чистая холодная вода, что тоже неплохо! Потом пошла свирепая льдистая пустынность. Щёки Оли вспыхнули от мороза, а ресницы покрылись инеем. «Не хватало ещё простудиться!» – она, цепляясь за ремки и клочки путаного одеяния своего похитителя, перелезла к нему за пазуху, по самый нос закопалась в пышные лохмотья и притихла на груди Месяца Ясного.

      Одним глазком она выглядывала наружу. Если бы Оля летала когда-нибудь на самолёте! Эх! Она б не удивилась увиденному (кроме вертящегося моря), но это был её первый в жизни полёт, и  отроковица жадно рассматривала убегающую землю.

      А потом они влетели в совершенную темноту.

      Это был уже космос. Он был тих, чёрен и весь пронизан звёздами.

      И сколько они летели в совершенной темноте, Оля не могла даже представить. Этот полёт не имел отношения ко времени. Возможно, к пространству тоже. Да было ли движение в этом полёте?  Девочка крепко держалась за ремки одеяния Их сиятельства. Она боялась упасть (неизвестно, сколько лететь обратно!), а похититель её излучал слабый свет, и это приободряло всё-таки. Но – самое главное! – Оля тайно припала ухом к его груди, надеясь услышать стук сердца старшего товарища своего. Тогда бы она поняла – есть ли движение, есть ли полёт, есть ли хоть что-нибудь в таком непроницаемом мраке! Но было тихо в этой груди. А непроницаемый мрак всё не кончался. Наконец Оля не выдержала:

      – Если мы вылетим за пределы нашей галактики, мы безнадежно заблудимся!

      – Ну и что? – последовал холодный ответ.

      Оля с силой дёрнула за полуоторванный ворот на горле Их сиятельства, и мелкие пуговки, сверкая, посыпались вниз. Их Сиятельство изволили склонить лицо к девочке.

     – Если мы заблудимся, мы не сможем вернуться домой! А, согласитесь, Ваше сиятельство, вам бы тоже хотелось сиять над нашей детской площадкой!

      Прикрыв веки, Их сиятельство задумались, потом едва заметно кивнули:

      – Остановка!

 

      Когда они остановились, вернее, повисли посреди беспробудного мрака, Оля поняла, что планета Земля больше её, девочку, не видит, поэтому не притягивает к себе.

      – Зачем вы похитили меня, Ваше сиятельство? – строго спросила Оля, хватаясь за саблю.

      Вместо ответа, Месяц Ясный вытряхнул её из своей рубахи и Оля, повисла во мраке. «Хорошо, что здесь не действует земное притяжение. – подумала она, поджимая ноги – (таким холодом сквозило из неподвижной черноты.) – А-то бы я упала на землю и разбилась.» Месяц Ясный пристально разглядывал её, и Оля сердито повторила свой вопрос. И опять он не ответил, а она подумала про холод. Она знала зимний холод, когда мороз щиплет нос и щёки. Знала холод осенней бури, когда старый тополь шумит и стонет под ледяным ветром. И весёлый холод внезапного летнего дождика, от которого, кстати, можно сильно простудиться! От зимнего холода убегают на лыжах. От осеннего – домой, пить чай с малиной. От летнего скачут по лужам и визжат. Но этот холод был совсем иной. Он был просто старый холод. Те холода всегда нападали или приглашали поиграть (как летний дождь), этот же не нападал и, уж точно, не приглашал поиграть. Он даже не очень-то и холодил (Оля поняла, что не мёрзнет), он был слишком старый. На Земле, все, так или иначе, обращали внимание на Олю. Этот – не обращал. Ему было всё равно. Этот холод был погружён сам в себя. В свою неизмеримую старость. Оля вдруг поняла, что Месяц Ясный, это Сиятельство, этот князь – мальчик по сравнению с холодом!

      – Вам здесь тоже не по себе! – уличила Оля. – Поэтому вы и вращаетесь вокруг Земли, что здесь, в таком холоде,  вас просто не заметят!

      Месяц Ясный кивнул. А Оля удивилась. Она была уверена, что он обидится.

      – Каждый вечер, – сказал Месяц Ясный своим удивительным голосом, – Каждый вечер ты подходишь к окну и смотришь на меня.

      – Кроме тех дней, когда небо затянуто тучами. – уточнила Оля, и Месяц Ясный снова кивнул.

      – Каждый вечер я выхожу на небо и обязательно заглядываю в твоё окно.

      Оля была польщена. Но ответ её был прост и честен.

      – Я не знала, что вы тоже видите меня, Ваше сиятельство!

      – Почему? – удивился Месяц Ясный.

      – Если бы я была светилом, я бы смотрела на что-нибудь грандиозное. Вряд ли я заметила бы  обыкновенную девочку.

      – Ты не светило! – нахмурился Месяц Ясный.

      – Я знаю! – поспешно согласилась Оля.

      Теперь она боялась разозлить Месяца Ясного. Слишком уж было  темно и пустынно вокруг. А свет, пусть и слабый,  исходил только от её визави.

      – Месяц, месяц, мой дружок! –произнесла Оля льстиво.

      – Знаю! – сердито перебил её Месяц Ясный. – Позолоченный рожок!

      «Он начитанный!» –  приятно удивилась Оля.

      – Вас любят выдающиеся люди. Поэты, астрономы, космонавты!

      – Любишь ли ты меня, Оля? – вкрадчиво спросил Месяц Ясный, он буквально впился в её лицо своими глазами.

      На миг девочке показалось, что в их золотой зыби мелькнули две гибельные точки и ответ замер на её губах. Ещё сильнее она ощутила старый-старый холод вокруг себя, и ещё сильнее поджала ноги, чтоб не очень уж болтаться в этой стыне. А Месяц Ясный вдруг развеселился. Он галантно выбросил руку вперёд и предложил с улыбкой:

      – Потанцуем?

    Столько смеха и доброты было в его красивых губах, и столько звёздочек таилось в складках  этого лица!

   Оля не успела ответить – Месяц Ясный подхватил её и закружил. Раз-два-три, раз-два-три… «Вальс!» – поняла Оля, не зря же она посещала кружок бальных танцев в ДКЖ!

   И чем больше кружил её Месяц Ясный, тем лучше у неё получался вальс, (по началу она сбилась с ритма), и, тем больше ей хотелось танцевать. И танцевать, не останавливаясь. Вечно! А, когда на миг Месяц Ясный остановился, слегка запыхавшись и неуверенно предложил:

      – Может быть, пасодобль?

      – Вальс! Вальс! – гневно выкрикнула Оля, нетерпеливо перебирая  ногами в бездне.

      Её кавалер послушно кивнул и повёл её, повёл по глубинам космоса, кружа вокруг звёзд, огибая планеты и ловко уворачиваясь от шальных метеоров…

     Раз-два-три, раз-два-три! Вот, для чего она посещала кружок в ДК «Железнодорожник»!

     Раз-два-три! Раз-два-три! Как же прекрасен Месяц Ясный! Какое у него доброе лицо! И как ласково смеются его удивительные глаза! Только бы не останавливаться. Только бы не кончался танец. Раз-два-три!

    Вдруг что-то мелькнуло сбоку от Олиного лица. Жарким рыжим огнём чиркнуло рядом с ухом и унеслось. Нет, показалось! Раз-два-три!

    – Ну что, вы, Ваше сиятельство? Почему вы замедляете темп? Танцевать! Танцевать!

    Но вот, с другой стороны, рыжие шарики – раз, два, три! – жужжа, на миг зависли и унеслись куда-то. Что за шарики? Летают тут разные! Оля жеманно пожала плечом, вальсируя лёгкими ногами. Волшебный был бал! И, казалось, что сердце девочки тает в лунном свете и скоро растает совсем и замолчит так же, как у её сиятельного партнёра.

    Раз! – Месяц Ясный споткнулся. Сбился с ритма. Оля пробует выправить ритм, но, где там…  партнёр волочится, отяжелел. Встали.

    – Я так не могу, Ваше сиятельство! Я хочу танцевать! Танцевать! Кружите меня!

    Их сиятельство стоят, опустив голову, стреляют глазами по сторонам.

    Оля пробует танцевать одна. Раскинув руки, перебирает ногами, пытаясь вспомнить позиции вальса. Но запутывается в сабле, та больно колет ей икру. Оля растерянно останавливается. И видит – не рыжие это шарики, а маленькие румяные личики сбились в стайку у её лица и сердито разглядывают её.  Хмурятся, малыши! Жужжат свирепо.  Личики обрамлены длинными крыльями. Вверх и вниз по два  красиво скрещенных крыла, а в стороны – по одному длинному, мускулистому.  Крылья то ли белопёрые, то ли огненные… не разобрать… Глаза слезятся от напряжения. Рыжий огонь мешает видеть. Но очень хочется – что за крылья! Что за глазки! Да кто же вы, кто, Крылатики? И отчего сердитесь, брови хмурите? Оля так устала, так устала. Оказывается, она кружилась в лунном вальсе долго, целую вечность, и теперь она устала, чуть не падает. Почему Их сиятельство не поддержат её? Ведь она сейчас упадёт. Вот, падает…

      Оля протягивает руку к своему товарищу по танцам, а товарищ делает шаг назад и ещё ниже опускает голову. Ну, тогда Оля и начинает падать! Вся истанцевалась. До тла. А на её протянутую руку опускается одно лицо. Оля перестаёт падать. Нижними крыльями лицо упирается в ладонь и стоит на кончиках крыльев, как на пуантах.

      – Ах! – вскрикивает потрясённая  Оля, а лицо вспыхивает от смущения  и закрывает себя верхними крыльями.

   

 

      – Нельзя! Нельзя! Нельзя! – слышатся звонкие голоса отовсюду.

       Оля оборачивается – два Крылатика зависли над её саблей и пробуют стянуть её с Олиного пояса. Оля смеётся:

      – Вы не удержите тяжёлую, дорогие Крылатики! Да вон же, у вас самих замечательные маленькие сабельки! – И, совершенно невпопад, восклицает:   – Как я счастлива! Как счастлива!

      – Нельзя! Нельзя! Нельзя! – звенит всё вокруг. Это Крылатики ругают Месяца Ясного.

      Месяц Ясный дрожит крупной дрожью. У него стучат зубы. Оле хочется заступиться за друга, но она боится спугнуть того, кто стоит на её ладони, укрывшись крыльями. Она так счастлива! Так счастлива!

      – Им нельзя сюда! Тебе будет! Живую привёл! Тебе будет! Тебе так будет!!!

      Месяц Ясный трясётся весь. Втягивает голову в плечи. Пятится. Драпать собирается.

      – Куда! Девчонку забери!

      Месяц Ясный грубо дёргает Олю за шкирку, и Крылатик слетает с её руки. Оле кажется, что сердце её сейчас разорвётся – такое непереносимое горе охватывает её. Она смотрит на свою опустевшую ладонь. Зачем она только повстречала его? С его крылышками? С его сабелькой? Она останется здесь и будет искать его вечно! Вечно! Но Месяц Ясный противно шипит:

      – Что застряла, тетёха!

      И снова дёргает её. И они стремглав падают вниз.

      – Всё будет сказано! Всё будет сказано! Накажут тебя! – гремит им вслед Занебесье.

      И мириады острых сабель точатся там.

     

 

      – Связался на свою голову!

      – Кто они? Кто, прекрасные?

      – Замучался связываться! Ты не будешь поэтом!

      – Он вернётся?

      – Ну что ты руку мне свою тянешь! Нет там ничего! Пусто! Бухгалтером будешь! Техником-смотрителем!

      -  Пускай! Пускай! А он вернётся ко мне? Он меня полюбил?!

      – Незаконно это! Нельзя вам их видеть!

      – Да кто же он?

      – Лети уж!

      Но Оля брыкалась и выворачивалась из рук Месяца Ясного.

      – Наверх! Обратно хочу!

      Словно она сошла с ума! Словно это не у неё – забот – полон рот!  Словно ей не надо искать потерянного брата!

      – Сил моих нет! – прошипел Месяц Ясный и засунул  вертящуюся девочку к себе за пазуху, где она немедленно заснула.

 

……….

      Олю положили на алый диван, который так нравился ей. На корабле не нашлось ни одного одеяла, поэтому решено было отрезать кусок полотнища от запасного паруса. Дора вырезала большой квадрат парусины  и им укрыли уставшую летунью.

      Оля спала. Сон её был тяжёл. Она морщила лоб и шевелила пересохшими

губами. Дора молча глотала слёзы, глядя на её измученное лицо. Энике, беспардонно двоясь, колотил в отчаянии четырьмя ручонками в гулкую грудь своего дяди. Дядя же буквально весь застыл, превратившись в безмолвную скалу скорби. Никто не обращал внимания на Месяца Ясного. Никто не ругал его. Все, словно забыли о нём. Словно он был настолько презренным, что не стоил даже упрёка!

      А Месяц Ясный всего-то хотел показать Оле свои владения, покрасоваться немного, но увлёкся (он так любил танцевать!) и унёс девочку в запретные глубины космоса, и надо же было напороться на военный отряд серафимов, совершавших свой дежурный облёт Занебесья! И теперь Месяц Ясный не знал, как его накажут за такое самовольство. Возможно, отправят в такое затмение, из которого не возвращаются!