Проза

Память держит всё крепко. Всё-всё, до мельчайших подробностей.

Как сейчас помню этот допрос. Да, да. А как ещё это назвать? Июль 1943 года. Тогда ещё Степной фронт, чуть позже – 2-ой Украинский фронт. Землянка командира роты 992-го стрелкового полка. Я, тринадцатилетний мальчишка из Москвы, сижу перед капитаном Егоршиным Николаем Сергеевичем и рассказываю ему, как я пробрался на переднюю линию фронта.

Помню, керосиновая лампа освещала скромное жилище капитана. Обитые горбылём стены. Потолок – мощные брёвна. Походная кровать, накрытая шинелью. Стол. Две табуретки. Выгородка, за ней угадывалась вторая кровать, как оказалось, ординарца…

Отвечаю на вопросы капитана и рассказываю. Он просит рассказать поподробнее о себе и поделиться яркими впечатлениями. Так и  делаю.

Рассказываю, что родился и жил в Москве. Ленинградском шоссе, дом 12, квартира 24. Квартира коммунальная. У нас соседей – шесть семей. Дом примыкает к зданиям Второго часового завода.  Это напротив Белорусского вокзала. Со стороны шоссе завод не виден, его заслоняет клуб часового завода. В клуб мы с ребятнёй ходили смотреть кинофильмы. Ну, не ходили, протыривались… Кучей наваливались на двери и двум-трём удавалось просачиваться.

- Нет, по моему… Как-то ещё до войны отец купил мне трёхколёсный велик. Красный такой. Сверкает свежей краской. Никель тоже блестит. Звоночек яркий. Во дворе ни у кого такого не было. Отец мой в военной академии учился… И вот вышел я во двор. При мне это красное чудо. Поехал. Вскоре навалилась ребятня всей ватагой на велик. Я не возражал. Наоборот. Доволен был. Я в центре внимания! Выехали за ворота на улицу. Проехал несколько метров и вот мой железный трёхколёсный конь развалился. Орава, что окружала меня, сразу разлетелась. А я потащил домой своё сокровище – в одной руке переднее колесо с рулём, в другой – два задних. Через какое-то время отец отдал это изделие сварщику. Назад, в результате работ, получили велосипед с чёрными от копоти местами сварки. Красной краски нигде не было. Кататься же на этом велосипедике никакого желания уже не было… Сейчас он стоит в сарае Калинкиных… Но это ведь не хулиганство, хотя мы ездили не только во дворе, но и на улице?

- Это хулиганством не назовёшь. А вот проступки какие-то были у тебя?

- Вот однажды я решил голубя подбить. Еды у меня не было. Кончилась. К соседям идти не хотелось. Последнее, чем я питался – это мешанина. Делается она так. Всё, что было и в любом количестве, выкладывается на сковородку: сырая пара яиц, остатки хлеба, холодные макароны, томатная паста, что-то ещё… Всё это разогревается и уплетается за милую душу. Сейчас пицца так готовится. С добавлением колбас, овощей и сыра. Но такого богатства у меня тогда не было…

А голубей, думал, подшибу и – в кастрюлю…

Окно в коридоре нашей квартиры выходит во двор часового завода. А на крыше завода почему-то всегда много, много голубей гуляет. Я бросал тяжёлые металлические блямбы, чтобы подбить их, а попал в окно одного из цехов завода. Звон стекла заставил меня охоту на дичь прекратить.

Я, конечно, никому не сказал о случившемся. Но меня в момент вычислили. От завода пришло несколько человек. И я сознался, что это я разбил стекло.

Заводчане, узнав по рассказам соседей о моей истории, простили меня, строго-настрого наказав:

- Ты, парень, больше не кидай: можешь в кого-нибудь из людей попасть и нанести травму. Потом помни, стёкла дорогие, вставлять их – убытки производству. Да и убитых голубей ты не получишь – вход на завод охраняется. Кроме того, своим поведением ты помогаешь фашистам; ведь нам-то ты вредишь. Понял?

Я ответил, что понял и осознал, и больше так не поступал.

В правлении домом как раз после этого зашёл разговор по поводу меня:

- А не отправить ли тебя, Никита, в детский дом? Мы обязаны выявлять таких, как ты:  живёшь один, родителей нет…

Из-за загородки показался заспанный Матушкин:

- Слушаюсь, товарищ капитан.

Отвёл меня Матушкин Юрий к полевой кухне. Конечно, я тогда не знал, что с этой кухней я буду связан в течение многих месяцев…

Устроена кухня и столовая были капитально. Длинный стол, скамейки по обеим сторонам стола. Навес…

- Вот наша столовая, - показал Юрий.

Столовая была устроена на светлой солнечной поляне. Полянку окружал весёлый перелесок. Берёзовая листва трепетала от лёгкого ветерка.

Повар – улыбчивый узбек, как я потом узнал, щедро наполнил миску густым борщом.

Я слушал Рахима и с удовольствием уплетал обед.

- Дорогой мой, здесь я готовлю, в основном, блюда попроще. – Видя, что я съел борщ, Рахим протянул мне половник, наполненный макаронами с мясом. – Ешь, дадаш, ешь дорогой. Вот тебе ещё и компот.

Я подумал, что полевая кухня – хорошее пристанище для такого пацана, как я. Помимо личного интереса – быть всегда сытым, чего я давно не испытывал, существует ещё соображение – как бы особисты, а может и воинское начальство не попёрли меня куда-нибудь в тыл, в детский дом, да и позиция самого капитана Егоршина была мне ещё неизвестна. Можно, думал, пока варить каши и супы, а потом, когда представится возможность, попроситься в бой…

О предложении Рахима Шарифовича Сафарова я сообщил капитану. И сказал, что склонность к этому у меня есть. Дома я часто готовил еду себе сам.

- Ну, хорошо. Пока отъедайся. Будь помповара, тем более, сержант Сафаров неоднократно просил дать ему помощника. С особистом я, думаю, договорюсь, учитывая эти обстоятельства. Главное – старайся!

У меня такая просьба к тебе, Никита. Полностью отдавайся поварскому делу. Сафаров тебе многое даст. Наберись опыта. Помни: только сытый солдат всегда побеждает. Помни ещё: в снайперы; в разведку; в стрелки тебе путь закрыт. Случись что с тобой – я буду отвечать. Отвечать головой. Ведь ты ещё не совершеннолетний. То есть, не полноценный солдат. Не обижайся, но это так.

Ещё меня волнует твоя учёба. Ведь в твоём возрасте учиться необходимо. Что скажешь?

- У нас дома и так занятия шли не регулярно из-за налётов, а сейчас – подавно – лето, каникулы. После войны нагоню всё.

- Ладно, будет у тебя всё хорошо, тогда, если время выкроим, я с тобой физикой и математикой займусь. А кто-то из солдат или офицеров русский язык с тобой проходить сможет… Тогда экзамены экстерном, без потери годов, сможешь сдать… Ну, это как пойдёт…Главное – время и желание учиться.

Капитану я дорассказал о своих дорожных мытарствах, начавшихся с Белорусского вокзала, и с которыми всякий сталкивается, кто пробирается без билетов и разрешений… С поезда на поезд пересаживался… Как-то неудачный день был – ссаживали несколько раз, приходилось пешком долго идти… Пару раз ночевал в лесу…

 В роте переночевал я в шалаше, который показал мне Сафаров.

- Есть и палатка у нас, но в шалаше приятнее – деревом пахнет, листвой, хвоей, сеном… Обычно мы тут вдвоём спим – с ездовым нашим. Сегодня он под телегу пошёл спать, на сено. Ночами сейчас тепло. Сена вон копны стоят. Кто-то заготовил, а самих хозяев нет. Вон видишь, всё поселение вымерло. – Рахим показал на угадываемую за берёзовым леском выгоревшую деревню с частоколом труб, оставшихся от изб.

У нас кухня на конной тяге. А ездового зовут Сергеем Глебовичем.  Фамилия его Пружинин.

Наутро к нашему шалашу кто- то подошёл. Услышал бодрый голос:

- Рядовой Пружинин прибыл для дальнейшего прохождения службы.

Так я познакомился с нашим ездовым. Он был самый старший по возрасту в роте. Было ему сильно за пятьдесят. Высокий, худой. С седой шапкой волос.

Как-то он разоткровенничался:

- Я сам из Воронежской области. Мадьярские фашисты у нас зверствовали. Семью извели, село разбили, дом сожгли… Некуда мне возвращаться и незачем. А тут я с Пегасом послужу ещё.

Мы подружились с дядей Серёжей – так я его стал называть.

Как-то, помню, он делился со мной:

- Знаешь фамилия Пружинин откуда взялась?

- От пружины.

- Это верно. Но произошла она от моего прапрадеда. Был он кузнецом. И вот однажды выковал он для кареты помещика пружинную рессору. Вот отсюда и пошло: Пружинин и Пружинин. Так у нас от старших к младшим пересказывают.

Моё беспокойство здесь в роте – чтобы Пегас мой был сыт и ухожен. Вон он ходит, щиплет травку. Его и стреноживать не надо – возле меня держится. Слушается меня, как собака. Другая печаль, чтобы в тележке всегда был запас дров на две- три топки. Чтобы дрова были укрыты. Знаешь, какие дрова я заготавливаю? Сухостой. Только. И только лиственные. Осинки там, берёзки, ольху… Поброжу по лесу, топориком по стволу постучу – сухостой от живого дерева по звуку отличаю… Полена хвойного дерева не годятся – смола всю топку забьёт. И ещё моя забота – быстро запрячь Пегаса, когда надо с места сняться, к тележке кухню приладить; весь инструмент: лопату, топоры там, палатку, личные вещи, котёл автономный, бидоны… – всё в телегу побросать. И быть готовым в путь – дорогу отправляться.

Если, конечно, ещё что надо – я готов всегда.

Рахим, так он просил себя называть, готовил завтрак – каша гречневая с тушёнкой и чай.

- Ты сегодня присмотрись. Приглядывайся, а я тебе пока про кухню расскажу. Называется она полевая кухня полковника Турчановича. Ещё со времён Первой мировой существует. Мне предлагали на современную поменять. Но я к этой привык. И особых выгод менять шило на мыло я не вижу. Тем более, что медные котлы я заменил на чугунные. Это чтобы не отравился никто из наших подопечных. Котлы наши не пригорают – за счёт масляной рубашки. Главное – не забывать масло наливать. Сколько и куда – покажу. Время закипания – 30-40 минут. Мы с Сергеем Глебовичем дополнительные трубки приварили, чтобы воздух прямо в топку поступал. Усовершенствовали! А готовить можем и на ходу. Расход топлива очень экономный. Топливо можно использовать жидкое, а можно и твердое. Но жидкое не советую – запах соляры аромат еды перебивает. Из твёрдого, если брать, то уголь пачкается. Потому остаётся привычное – дрова. Глебович отвёл место на своей пролётке для полешек, а уж качество дров у него – будь здоров!

Основная пища для бойцов рядового и офицерского состава – у нас все вместе едят – каши с мясом или с консервированной рыбой, макароны с тушёнкой. Супы. Чай, компот.  Не разносолы. Не до них. Но иногда, по особым дням, я балую едоков. Готовлю что-нибудь особенное… Всему я тебя обучу.

Среди фронтовых будней командиру иногда удавалось выкраивать вечерами свободное время. Тогда Николай Сергеевич обучал меня. Все работы по кухне к этим занятиям были мною сделаны. Занимались математикой и физикой. Капитан Егоршин Н.С. много рассказывал про астрономию. Довоенная профессия его – астроном. Это учёные, изучающие небесные объекты. Звёзды, планеты и их спутники. Кометы. Изучают строение и развитие космических тел, галактических систем и всей Вселенной. Есть ещё, интересные, по мнению капитана, такие направления: космология, небесная механика, звёздная динамика, астрофизика, радиоастрономия, физика галактики, приборостроение…

В ясные ночи любил Николай Сергеевич показывать на южном бархатном небе сияющие огромные звёзды. Он говорил, что ещё древний философ Сенека отмечал необыкновенную красоту и неповторимость картин звёздного неба. Сколько люди существуют, - увлекался командир, - столько и любуются звёздами.

Иногда звёзды заметно дрожали, как от холода, пульсировали.

- Это, - пояснял Егоршин, - их жизнь; они меняют размеры и температуру. Сжимаются и расширяются, становятся ярче и тусклее, горячее и холоднее…

И продолжал дальше:

- В космосе имеются чёрные ящики и чёрные дыры…

Движение планет наталкивает нас на массу вопросов. Например, могут ли столкнуться небесные тела? Или можно ли человеку избежать ночи? Ведь для тех, кто находится на освещённой Солнцем стороне Земли, царит день… Так?

Ещё капитан говорил, что окружающее нас пространство имеет три измерения: длина, высота, ширина. А может быть измерений больше? Высшая математика допускает это…

Рассказывал капитан ровно до того момента, как у меня начинали слипаться глаза. Тогда он будил меня:

- Иди, Никита, высыпайся. А то я совсем тебя усыпил.

- А кем бы вы хотели быть, если бы не увлеклись астрономией? – как-то спросил я капитана.

- Наверное, был бы историком. Это тоже интересное дело. Чрезвычайно интересное. Открывать тайны прошлого, восстанавливать ход времени, череду событий… Но это и сложно – надо кропотливо изучать архивы. Терпение нужно адское…

Сафаров Рахим показывал и терпеливо обучал меня варить первые, вторые, третьи блюда.

Однажды он рассказал о порядке готовки плова. А когда позволили обстоятельства: было затишье на переднем крае; появились все ингредиенты плова; не было портящихся продуктов для приготовления других блюд, то наглядно показал своё искусство.

- Наверное, несколько часов надо для готовки? – поинтересовался я.

- Какое там. - За полтора часа запросто приготовишь. Ну, это плюс, минус…- последовал ответ. - Я тебе, Никита, говорил о некоторых различиях в пловах. Ещё скажу. Не всегда основное мясо – баранина. Им может быть и конская колбаса, и курдючная оболочка, кура, фазаны, иная птица… Не всегда в плове ты найдёшь рис. Его могут заменить горохом, пшеницей, даже гречкой… Полностью или на какую-то часть…

Но классика жанра, Никита, то есть эталонный состав деликатеса, таков: баранина, рис и морковь. Хорошо иметь под рукой изюм и такие пряности, как красный перец и барбарис…

Приготовление настоящего узбекского плова заключается в выполнении таких обязательных операций: перекаливание масла; приготовление зирвака; внесение риса и доведения кушанья до готовности. Выполняются все операции в любом нашем котле.

При первой операции необходимо котёл накалить, затем залить масло и огонь допускать только очень умеренный до слабого. Пламя не должно касаться дна котла. О готовности масла можно судить по потрескиванию и отскакиванию брошенной в котёл щепотки крупной соли или выделению беловатого дымка. Масло использовать можно лишь растительное. Сливочное или топлёное нельзя.

Зирвак состоит из мяса, репчатого лука и моркови. В таком порядке их и закладывают в кипящее масло. Огонь увеличивают. А к середине и концу варки снова уменьшают. Минут через двадцать – тридцать зирвак уже готов и пора в него добавлять пряности. Затем зирвак солят и наливают чуть-чуть воды.

Если мяса и моркови у нас по одной части, то риса надо брать две-три части.

Рис на зирвак надо сыпать так, чтобы он ложился ровным слоем. Нежно утрамбовывают его. Если добавляют воду, а часто это необходимо, то так аккуратно, чтобы слой риса не нарушить. Вода должна покрывать рис лишь чуть-чуть. Огонь можно усилить. Котёл ничем не закрывать! Вода испаряется. Я по цвету определяю, рис готов или нет. Ты определяй по вкусу. Когда готов, то котёл с рисом закрывают большим блюдом. У меня вместо этого есть специальная фанерная крышка. Из авиационной фанеры. Фанера хороша тем, что не вносит в блюдо посторонних вкусов и запахов.

Пятнадцать минут даётся на то, чтобы плов упрел.

Вот и всё, можно кормить едоков.

Когда у некоторых солдат находилось свободное время, тогда я просил их прочитать мне какой-либо рассказ из книг капитана. Так я писал диктанты или сочинения.

Как-то в один из свободных вечеров Егоршин Николай Сергеевич рассказывал про изучение планет-гигантов Юпитер, Уран, Сатурн. Об их кольцах, спутниках…

А потом помню, он заговорил о Луне… О том,  что много в ней загадок. Взять её влияние на приливы и отливы.

Отсутствие атмосферы на Луне – тоже интересное явление. Лунные моря. Лунные кратеры. Гравитационные различия на поверхности Луны… Всё это чрезвычайно интересно. А вот фашисты не дают нам этим заняться, это узнать, исследовать…

Когда капитан мечтательно рассказывал о науках, про астрономию, он виделся мне сродни поэту. Поэту, который может отрешиться от всего земного и вознестись к высотам мироздания…

Часто, когда Николай Сергеевич рассказывал, к нам подсаживались другие люди.

Благодаря его рассказам во мне тоже проснулся интерес к астрономии и я чаще стал смотреть на звёздное небо.

Одно время на нас, на нашу полевую кухню противник открыл снайперскую охоту. Два бойца охранения было убито.

После этого случая мы, если не было бугра или леска, за которыми можно было укрыться и спрятать нашу кухню, стали обязательно из подручного материала сооружать стенку-загородку. Мы скрывались за такой своеобразной ширмой. Теперь вражеские снайперы могли стрелять не прицельно, а лишь наугад.

С декабря 1943 года по январь 1944 года мы с боями прошли центральную Украину. Несколько названий населённых пунктов помню – Пятихатка, Знаменка, Кировоград…

Дальше был курс на Молдавию. Это уже к марту 1944. В Яссы-Кишиневской операции участвовали в августе 1944.

После перехода государственной границы продолжительное время роте пришлось участвовать в боях окопного характера. Война  была то наступательной, то оборонительной...

Много контратак фрицев и мадьяр пришлось выдержать нашей роте. Несколько раз нас даже временно окружали. До рукопашных схваток у нас не доходило, но лица врагов я видел ясно. Половину роты тогда мы потеряли.

Во время боёв, когда враг наседает или мы атакуем, солдатам и офицерам не очень то до еды… Как могли, тепло в варочных котлах мы поддерживали. Часто, когда на предложение ещё подогреть, красноармейцы лишь отмахивались и тогда ели пищу холодной…

Однажды полевую кухню мы расположили в овраге. Широкий овраг, на телеге в него съехали. Чтобы дым над котлами не был виден, а рассеивался, мы согнули ветви орешника. Листва выполняла роль сита… Получилось удачно.

А наверху шёл бой. Затяжной. Напряжённый. Было уже время обеда, но никто к нам в овраг не скатывался. Я наполнил бидон кашей с тушёнкой, взял рюкзак с мисками и полез вверх к окопам. Ложки же каждый из едоков всегда держал при себе. Рахим одобрительно кивнул мне.

Все окопы тогда обошёл. Всех бойцов накормил. Командир роты похвалил меня за находчивость.

Помню, группа немецких автоматчиков подобралась к нам. Сергей Глебович крикнул нам:

- Занять оборону. Никита, не высовывайся!

Но я подобрал автомат у убитого солдата и тоже занял место в окопе. Наверное, минут тридцать отбивались от фрицев.

Нам троим – сержанту Сафарову Р.Ш., рядовым Пружинину С.Г и Муратову Н.А., это мне, - за совокупность боев, в том числе и за этот бой, вручили в числе десяти красноармейцев роты Орден Красной звезды с формулировкой «За личное мужество и отвагу в боях».

Помню выход к Дунаю. Затоны и плавни живописнейшие. Пойма Дуная заболочена и тут повсюду густые заросли тростника, осоки, камыша, рогоза. А на открытой воде, на плёсах -  везде белоснежные хрустальные кувшинки с таким стойким ароматом, что угадывается задолго до подхода к воде.

Хотели с дядей Сергеем рыбку половить, чтобы разнообразить меню. Даже достали снасти. А вот времени не нашлось…

Наш дальнейший боевой путь я отлично помню. Да и как не помнить врезавшиеся в память названия мест.

Румыния, Венгрия. Это в сентябре 1944 - апреле 1945.

Остров Маргитсигет на Дунае. Болотонская операция. Гора Шашхедь. Взятие Будапешта. Много там потеряли бойцов, очень много…

Дядя Сережа рассказывал, порою рассказывал со слезами на глазах, как мадьярские фашисты жестоко, зверски хозяйничали в Воронежской области, откуда он родом. Сжигали жителей, вырезали на телах звезды, закапывали живьём…

Я анализировал своё отношение к фашистам в то время и, надо сказать, несмотря на рассказы про эти зверства, насколько помню, чувства ненависти я не испытывал. И страха перед фашистами тоже не было. Отчаянность – так я бы назвал то, что нами владело. И желание победить. Дух победы тогда витал в воздухе.

Дрались мадьяры на территории Венгрии ожесточённо. Много раз нам, работникам кухни, приходилось участвовать в отражении атак фашистов. Снялась с позиции по соседству с нами моточасть. Вот по свободному плацдарму, как по потенциальному проходу, они и били, чтобы отогнать нас, а потом, навалившись, прорваться…

Помню последний свой бой. Отстреливались мы от наседавших мадьяр. Они взяли нас в клещи. Убили несколько бойцов охранения. Убили Сафарова. Убили Пружинина. Я подползал к каждому из них, чтобы помочь, но убеждался, что убиты. Санитары спрашивали:

- Нужна им помощь?

- С поля давайте вытащим их. Оттащим в тыл, - слёзы заливали глаза. Надо будет земле предать.

Кто-то из бойцов роты крикнул:

- Танки! Ребя, держись! Наши танки!

И тут в наше расположение попала мина. Накрыла. Для меня свет померк. Очнулся я уже в вагоне санитарного поезда. Пришёл в себя и понял, что ног у меня нет. Остались лишь культи выше колен.

Наши, как я узнал, двинулись в Австрию и на Чехию, но уже без меня.  Потерю Рахима и дяди Сергея я тяжело переживал. Утрата ног меня меньше волновала. По началу. Как-то этот удар, «до» и «после», не сразу оглушил меня, не сразу. Думаю, что я не осознавал ещё тяжесть своего положения. Не понимал его катастрофичности. И ещё долго я не верил. Ощупывал себя и, всё равно, не верил, что ноги утрачены.

За бои в Венгрии получил медаль «За взятие Будапешта». Вся рота принимала участие в тех боях. Всем, оставшимся в живых, была вручена эта награда. Меня медаль догнала в госпитале в Алма-ате.

Госпиталь был очень большой. Масса пациентов не имела рук и ног. Война безжалостно перемалывала воинов, калечила и отправляла их на больничные койки.

Врачи следили, чтобы раны заживали, чтобы не случались гангренозные явления, чтобы культи формировались правильно…

При госпиталях существовали мастерские для изготовления протезов. Но здесь, в Казахстане, специалистов по протезированию почти не было. И очередь для получения протезов растягивалась на длительное время. Я встречал ребят (все мы были друг другу «ребятами»), ожидавших протезы по пол – года, а очередь ещё так и не подходила.

Зато были мастера, которые изготовляли тележки-ящички с ремнями. Ремнями инвалид пристёгивал себя к тележке. Будь под рукой четыре подшипника и дерево, то сделать такую тележку мог бы любой. Каждый инвалид, потерявший ноги, чтобы быть подвижным, приобретал тележку. К тележкам прилагались ещё и деревянные «утюги» или опорные палки, которыми можно, держа их в руках, отталкиваться от земли.

 Массу «выпускников» госпиталя можно было встретить в городе, массу. Верх у всех был одинаков: пилотка со звёздочкой, гимнастёрка с наградами и с нашивками о ранениях…

У меня раны ног зажили быстро. Очередь же на получение протезов у меня была не близкой. Поэтому я с несколькими недавними солдатами отправился в центральную Россию. Самое сложное для инвалида было сесть в поезд. Сложное, так как надо было кого-то из пассажиров, из гуляющей по перрону публики или из медперсонала госпиталя просить поднять в вагон. По прибытию тоже требовалась помощь.

Вернулся в Москву. И понял, что на свой пятый этаж самостоятельно могу добраться со своей тележкой лишь за  час с лишним. Несколько раз пришлось карабкаться вверх и вниз.

В первые же дни после приезда я договорился с жителями с первого этажа на обмен комнатами. Пусть я потерял метраж, но зато я приходил домой без немыслимых затрат сил и времени. Оформили обмен и соседи помогли мне с переездом.

Это очень важное  дело. И я доволен, что разрешилось оно довольно быстро. Теперь предстоял следующий важный шаг – решить вопрос с протезами.

Наш домоуправ предложил мне работу в качестве счетовода. Я немедля согласился. Аттестат зрелости, так мы договорились, я представлю после сдачи экзаменов за среднюю школу. Мне завели трудовую книжку.

На своей тележке я чувствовал себя стеснённо и даже ущербным. Ведь когда ты смотришь снизу вверх, то люди глядят на тебя, естественно, сверху вниз. В прямом и в переносном смыслах.

Часто на глаза попадались мне снимки американского президента Франклина Делано Рузвельта. Я обращал внимание на его инвалидное кресло-коляску. Такие у нас не делались. Ни электрические, ни механические. По крайней мере, я ничего не знал о них. Кресло удобно, что и говорить. Но инвалидное кресло-коляска, вероятно, стоит столько, сколько я не смог бы оплатить. Мне оно было не по зубам. И не очень оно мне нравилось. Если ты в нём, то видно, что ты – инвалид. А мне хотелось бы иметь протезы, позволявшие мне передвигаться как всем здоровым людям, шагая попеременно сначала одной, затем другой ногой…

Мой бывший командир теперь уже майор Егоршин Николай Сергеевич, с которым мы встречались после его возвращения с войны, содействовал прикреплению меня к Боткинской больнице. Это на Беговой. При этом медицинском учреждении была мастерская по изготовлению  протезов.

Через четыре месяца я дождался выделения техника, к которому я был прикреплён. Периодически, два раза в месяц, я появлялся у него. Он смотрел, как формируются мои культи.  Измерял их. Когда процесс полного заживления и формирования культей завершился, техник принялся за изготовление протезов. Надо было отлить их так, чтобы «они были бы по мне», чтобы я входил бы в них и чтобы протезы были бы удобны и не могли бы натирать мне ноги.

Я получил комплект «чулок». Сделаны они были из фланели или войлока – тёплой, мягкой и очень приятной на ощупь ткани. Ткань эта отлично пропускает воздух и вбирает влагу, защищая кожу от дискомфорта и раздражения.

Получил протезы.

Протезы, довольно тяжёлые изделия, фиксировались при помощи бандажа, выполняющего также роль тазового корсета.

Когда окончательная подгонка протезов была завершена, надо было освоить ходьбу на них. Руками я опирался на трость.

Адаптация проходила очень медленно. В конце концов, я научился ходить на протезах. Было несколько способов ходьбы. Один – экономный – вперевалочку, в раскачку. Когда идёшь, пошатываясь из стороны в сторону. Переставляешь ноги с  протезами. Больших затрат энергии при этом не требовалось. Этот способ ходьбы подходит для ровной дороги. Я освоил его, и мой шаг со временем стал уверенным и твёрдым.

Если же надо было идти вверх по лестнице, то тогда надлежало собраться, сосредоточиться и с некоторым усилием выбрасывать поочерёдно ноги вверх. При таком способе ходьбы я часто уставал, приходилось делать паузы, отдыхать. Причём, я одной рукой помогал себе, опираясь на трость, а другой – держась за перила. В свою бывшую квартиру я поднимался, чтобы навестить соседей, за пять-семь минут.

Спускался же я по лестнице, также помогая себе руками. Тут надо было стараться, чтобы по инерции ходьбы не полететь бы вниз.

Полное освоение искусственных ног позволило мне расширить свои возможности, как члена общества. Освоение навыков ходьбы расширили для меня горизонты жизни. И я уже не стеснялся того, что я инвалид. Внешне я был, как все…

Давно меня тянуло записаться в районную  библиотеку. Теперь я смог это сделать. Раньше стеснялся. В библиотеку и её читальный зал я записался, чтобы иметь доступ к знаниям по астрономии. Не устану говорить, что заразил меня Николай Сергеевич рассказами о космосе и картинами звёздного неба…

Сам бы я не сразу пришёл к знанию того, что для красноармейцев-участников ВОВ и инвалидов ВОВ существует соцзащита и пенсионное обеспечение.

Не знал, что действуют льготы для награждённых боевыми орденами: бесплатный проезд на городском, железнодорожном и речном транспорте; по оплате ЖКХ; в предоставлении жилья. Всё это узнал, а где надо добился, мой бывший командир, за что я ему благодарен.

Как- то при встрече майор Егоршин поделился:

- А о ком мне заботиться, Никита? От нашей роты всего пять человек осталось, в Москве – это ты и я, а семьи у меня нет. Невеста, что была у меня, убита при поездке их артбригады на фронт. Она была артисткой…

Одно время пролетели слухи по Москве – инвалидов. мол, безруких, безногих – ссылают на Соловки и Валаам. Лично я с такими случаями не сталкивался. Конкретно из людей, которых я знал, никого не ссылали. Ни одного факта такой высылки я не знаю. Хотя со многими инвалидами был знаком. Они работали счетоводами, часовщиками, сапожниками…

Экстерном за школу сдать экзамены мне не удалось. Не выдержал я экзамены. Многое из того, что знал, забыл. Пришлось поступить в седьмой класс школы рабочей молодёжи. Проучился. Учился я с большим интересом. По крайней мере, с большим напором, чем когда был беспечным школьником. Каждый год я проходил учебную программу очередного класса. За несколько лет окончил среднюю школу. Получил аттестат. Только по прошествию этих лет я смог сдать копию аттестата по месту работы.

В МГУ открылось отделение астрономии физического  факультета. На него я и поступил, успешно сдав экзамены.

Николай Сергеевич радовался не меньше меня:

- Учись, Никита! А потом к нам – в московскую обсерваторию.

Музыкой для меня звучали названия возможных направлений изучения астрономии: внегалактическая астрономия; астрометрия и служба времени; изучение галактики и переменных звёзд; исследование Луны и планет; физика Солнца…

 Я был окрылён открывшимися передо мной перспективами и бесконечными горизонтами знаний…

И, конечно, каким- то ущербным среди студентов я себя не чувствовал.

Мы встречаемся с моим командиром в прошлом и в настоящем – майором Егоршиным Николаем Сергеевичем. Встречаемся довольно часто, тем более, общих интересов у нас становится всё больше по мере увеличения моих знаний в астрономии… Но есть один день в году, когда встречаемся мы обязательно. Этот день – 9 мая. Встреча эта происходит в сквере у Большого театра. Мы в своих гимнастёрках. При всех наградах. Там место сбора наших однополчан. Приходит их всё меньше и меньше. Вспоминаем сослуживцев. С Николаем Сергеевичем обязательно вспоминаем великого повара и нашего ездового, с которыми мы прошли сложный путь и которых, к сожалению потеряли…