Проза

Пай вместо коммунизма

     Несколько недель Уклеев не пил ни с кем в редакции «Советской деревни». Наконец, шофер привез ему новую статью Макарова. Она называлась «Собственность вместо денег». Домой привез. Вмиг протрезвев, Уклеев стал ее читать.

     Муха все сообразил быстро и правильно. Наорал Уклеев на Муху – и Макаров был послан на Уральскую птицефабрику в качестве нештатного автора. Пока что – нештатного! На фабрике – вот что: «Это предприятие перешло в собственность коллектива вот каким методом. Все имущество оценили, и эту сумму разделили на число работающих. Получился пай, стоимость которого равнялась примерно пяти автомобилям «Волга». Такой пай дали каждому собственнику на предприятии. А зарплату – почти не прибавили.

     И при этом птицефабрика наводнена переодетыми милиционерами и сыщиками. А наняли их администрация и совет собственников, заплатив, как пояснил заместитель генерального директора, кругленькую сумму, потому что невмоготу стало … от воровства. Собственники сами у себя тащат все без разбора: курятину, комбикорма, бензин… Что за нелепость?»

     Уклеев читал это и думал: «Дальше, смотрю, картинки с одним сюжетом: как, мол, вор у вора дубинку украл. Такие же хорошие картинки я у Макарова видел в очерке «Инженер Горожанинов». Пошли этого червяка в психушку, он и там будет искать одно – осмысленные действия. А ведь во всей стране – горячевская психушка. Макаров понятия не имеет, что ко мне ровно год ходит и ходит генеральный директор государственного издательства «Нива» и говорит, и говорит о том, что мне, Уклееву, надо отделяться с «Советской деревней» от этого мерзкого издательства, надо акционироваться и брать этого директора потом на работу». Отделяться от безвластия хочет, сволочь! А как?»

     Уклеев вспоминал 1985-й год.  Однажды тот же генеральный директор издательства «Нива» вызвал его к себе и сказал:

     – Вы не занимаетесь перестройкой. Боюсь, что вы – продукт застоя, не случайно вас из ЦК КПСС к нам перевели. А мы вашу замухрышечную «Советскую деревню» можем и совсем закрыть. Учтите, «Нива» относится к министерству сельского хозяйства СССР, а точнее – к агропрому СССР. И, по мнению руководства аграрного сектора страны, у вас в «Советской деревне» нет ничего перестроечного. Учтите: ничего! Идите, поняли, а?

     «Нива» относится к министерству, а я – к ЦК КПСС», - подумал, выходя за дверь, Уклеев.  Всесоюзному агропрому нужны были справки о спаривании хряков и свиноматок. Справки – как во всех других изданиях «Нивы». А кто из ЦК КПСС прикажет Уклееву это печатать? Никто не прикажет!

     «Никаких хряков и свиноматок! «Советская деревня» - журнал только для семейного чтения» – сказали Уклееву в ЦК КПСС сразу. Именно поэтому Уклеев промолчал при разносе генерального директора «Нивы». Пусть там, наверху, сами между собой разбираются!

     Пришел Уклеев от генерального директора, и на редколлегии получил разнос от сотрудников журнала «Советская деревня». Мол, вы, Уклеев, понятия не имеете, что делается в стране. А пора, мол, уже бороться за народную правду. Мол, в «Ниве» работать невозможно. Мол, теснота, мол, мебель – рухлядь, мол, нет того, нет сего… В общем, нарвался Уклеев на бунт, бессмысленный и беспощадный.

     И правы ведь сотрудники «Советской деревни»! В гигантском, на целый московский квартал растянувшемся здании издательство «Нива» занимало все восемь этажей. Журнал «Советская деревня» был здесь единственным высокорентабельным журналом. И при этом «Нива» отдала «Советской деревне» всего четыре жалких комнаты. И впрямь – теснота, и впрямь – работать невозможно!  Но зачем они устроили Уклееву разнос? А потому, что генеральный директор устроил ему разнос!

     Но ведь «Нива», судя по разносу генерального директора, еще и саму талантливую суть «Советской деревни» уничтожить захотела! «Пишите о спаривании хряков и свиноматок»! А что это значит?

     Ни один червяк в этой ситуации в «Советскую деревню» даже приползти не мог! А как же быть Уклееву? 

     А ведь вся страна тогда занималась тем же, что и «Нива»: уничтожала тот сук, на котором сидеть могла. С подачи генсека Горячева – уничтожала! Тот болтал, только болтал о демократии. А что такое демократия? Это ситуация, когда талант можно публично назвать талантом, а бездарь – бездарью. Подлинная свобода слова – только такая. Но таких разговоров не будет в России никогда! Молчание о талантах – какая же это демократия? Это бунт, бессмысленный и беспощадный. Нет, Уклеев в 1985 году поступил как революционер, один Семен Федорович Уклеев так в «Ниве» поступил!

     – Ваш генеральный директор считает наше издание замухрышечным, - сказал на редколлегии Уклеев сотрудникам. – Будем перестраиваться. Все. Идите, поняли, а?

     И сразу после редколлегии Уклеев велел Мухе набрать журналистов из изданий ЦК КПСС. Причем тех, кто поострее пишет. И когда тот подобрал кандидатуры, с прежним штатом сотрудников Уклеев расправился вмиг. Беспощадно. Демонстративно. Увольнял – за малейшие провинности, за служебное несоответствие, за все мелочи! Приняв на их места журналистов из изданий ЦК КПСС, Уклеев освободил тех от обязанности просиживать штаны в конторе, писать им разрешил, где угодно – дома, например. Без этих вольностей они вряд ли сюда пришли бы. «Появляйтесь в конторе на час-другой, – говорил им Муха. – Для проформы появляйтесь. По издательству побродите, в глазах генерального директора «Нивы» помелькайте. В общем, ведите себя так же, как раньше в изданиях ЦК КПСС».

     Но все это Уклеев сделал только после того, как восстановил талантливую суть «Советской деревни»: взял в штат Иванова – червяка с Всесоюзного радио! Журналисты из изданий ЦК КПСС  не только справки и инструкции о спаривании хряков и свиноматок не писали, но и родную речь то и дело употребляли. Для обличительности. Только для обличительности!

     Сейчас – 1990-й год. Все эти пять лет и руководители агропрома СССР, и партийные управленцы изображались злодеями и дураками. Виноватыми во всех в мире недостатках злодеями и дураками. На «Советскую деревню» спрос в стране возрос так, что само руководство «Нивы» стало просить Уклеева согласиться и снять ограничения на подписку.

Он потребовал, чтобы его семью начали снабжать так, как снабжают семьи заведующих отделами ЦК КПСС. «Нива» согласилась, и тираж «Советской деревни» вырос за пять лет в тридцать раз – до шести миллионов экземпляров. И вот теперь генеральный директор «Нивы» просит Уклеева принять его на работу!

          Революционеры неотделимы от подлинных, от Бога, талантов. Эта схема вечная. Эта схема – навсегда. Кругом побоище, а он, Уклеев, неплохо живет. «Нива» заглохла, а «Советская деревня» - нет! Талант, подлинный талант должен находиться при нем, Уклееве. Он стал думать о Макарове: «В стране побоище, и другого выхода у таланта нет – надо со страхом подчиняться мне, Уклееву. Муха выпотрошит Макарова до полного, до абсолютного страха! Другого выхода у таланта нет, это вечная схема: талант в страхе и при мне, Уклееве. Это – навечно. Это – навсегда!»

     И думая так, Уклеев повеселел окончательно и принялся за прерванное чтение. «Что, вы думаете, обсуждали парторг и комсорг? – писал Макаров о поведении управленцев среди всеобщего воровства на птицефабрике. – Открытие платной автостоянки в своем микрорайоне. Кооперативной, причем комсорг в этом кооперативе становился председателем. А первый заместитель генерального директора просил у совета собственников птицефабрики денег, чтобы вложить их в строительство кооперативного завода по выпуску железобетона. Управленцы спешили надеть мундиры бизнесменов. Щегольские мундиры. Тот же первый заместитель ораторствовал на всех собраниях собственников: «Надо деньги выгодно размещать. Для того, чтобы паи выросли, необходимы цивилизованные способы увеличения прибыли. Как на Западе, деньги надо вкладывать с умом…»

     И далее у Макарова шли в тексте картинки об этих мундирах бизнесменов: все их предпринимательские проекты оказывались для птицефабрики убыточными. Макаров называл все это «мыльными пузырями».

     «Какие хорошие картинки у Макарова! – думал и думал Уклеев. – Что акция, что пай – все едино. Ведь и мы акционироваться будем так же: все наше жалкое имущество оценим, разделим на число работающих, и это и будет стоимостью акций, которую мы начислим на бумаге для всех! Так же будем акционироваться! Какая правда у Макарова, какая правда! А ведь он и не знает, бедный, что происходит в моем кабинете вот уже целый год!  Не знает, что вся «Нива» мне, Уклееву, названивает и названивает: мол, давай тебе, Уклеев, поможем акционировать твой журнал, пора, мол, тебе отделяться от безвластия в государстве, давно пора! Вся «Нива»!

     Генеральный директор «Нивы» вообще из кожи вон лез: «Тебе, Уклеев, сказочно повезло. Шестимиллионный тираж, огромные деньги! Ты Ротшильдом будешь, если акционируешься. На одну только годовую прибыль от журнала можешь все другие издания «Нивы» скупить. Да я тебе все сам сделаю: и отделю твою «Советскую деревню» от издательства нашего, и все бумаги юридически безупречно оформлю. А ты будешь только прибыль считать. Давай часть ее вложим в строящийся в Подмосковье кирпичный завод, кооператив там оформим, деньжищ огребем там немерено, понял, а? Доходы совладельцев-акционеров твоих будем увеличивать на кирпичном заводе, так сказать, ну, ты понял, а?  Я все буду делать сам. Потом – у тебя буду. Или как?»

     Я молчал. А мне тут же звонил заместитель генерального директора «Нивы», не первый, а просто заместитель и предлагал открыть платную автостоянку в центре Москвы, прямо у министерства сельского хозяйства России. Открыть – на деньги «Советской деревни», конечно. Вся «Нива» названивает. Сколько они мыльных пузырей выпустили в телефонную трубку: и кирпич, мол, выгоден мне, Уклееву, и автостоянка (территорию под которой могут отнять в любой момент – для государственных нужд отнять)…

     После этих звонков Макаров и был послан на птицефабрику. Ведь ни один звонивший не объяснил мне, а кто и как будет держать в повиновении совладельцев-акционеров? Те – участники творящегося в стране побоища. Каждому из них нужен личный диктатор: мол, я, совладелец-акционер, буду говорить только то, что ты, диктатор-гений, говоришь! А что  мне, диктатору Уклееву, сказать им? Пока – нечего. За этим и был послан Макаров на птицефабрику»

     Уклеев стал читать статью «Собственность вместо денег» дальше и вдруг, следом за картинками, увидел: в стране происходит совсем не то, что он думал, и Горячев – вовсе не идиот! Вот что прочитал в этот момент Уклеев у Макарова: «То, что суммы паев очень большие, успокаивает всех до единого работников птицефабрики. Но, с другой стороны, если пай можно забрать только при банкротстве или на собственные похороны, то кого и что он, этот пай, стимулирует?»

     И Уклеев понял: а никого в повиновении и не надо держать теперь, все само собой образуется!

     «Горячев – вовсе не идиот, – думал Уклеев, прервав чтение статьи. – Что такое пай на птицефабрике? Замена коммунизма. Горячев – вовсе не идиот. Пай – такой же манящий и соблазняющий, и такой же недостижимый, как коммунизм, вот что нам надо сделать. И называться он будет… акциями! У нас будут паи под названием «акции», и никто ничего не поймет!

     «Ты Ротшильдом будешь, если акционируешься» - названивает и названивает мне генеральный директор «Нивы». Ну, и что? А кто, спрашивается, будет делать деньги этому Ротшильду, кто, спрашивается, ну-ка, что там у Макарова про руководителя птицефабрики той?»

     И Уклеев прочитал про руководителя птицефабрики у Макарова: «А генеральный директор большую часть времени проводит в загранпоездках, где изучает то опыт голландцев, то достижения немцев. А генеральный директор, возвращаясь, начинает с начала новые реформы: немецким опытом заменяется на птицефабрике голландский опыт, американским – немецкий. Получается, совсем как в басне Крылова: «А вы, друзья, как ни садитесь…»

     И потом Уклеев прочитал сетования Макарова на то, что рабочие – замурованы, и дела до них никому нигде нет.

     «И никогда дела до них не будет никому! – думал и думал Уклеев. – Они – собственники, они на себя работают и будут работать. Это – навсегда, это – навечно: пай – вместо коммунизма! Эх, наивный Макаров, светлая душа!  А с генеральным директором на птицефабрике что происходит? Одному мне, Уклееву, понятно, что с ним происходит. Вот что с ним происходит.

     Лопнет мыльный пузырь: автостоянку разгонят или кооператив проворуется – отвечать тому управленцу, который у совета собственников деньги на свой проект попросил. Только ему, а не генеральному директору! Генеральный – словно и не при чем совсем. А почему, спрашивается, совет собственников деньги тому управленцу дал? Не потому ли, что генеральный знал наверняка: управленец тот еще и в карман ему, генеральному, значительную часть денег положит, выпрошенных денег. В карман! Вот так делаются уже деньги для нас, уклеевых. Пай вместо коммунизма – это навсегда, это навечно. Пусть статья Макарова идет в типографский набор. Гранки мне потом шофер домой привезет, и я поставлю ее в ближайший номер. Только в ближайший! Пай вместо коммунизма – это навсегда, и пусть Муха пока потрошит червяка, пусть потрошит Макарова…»

***

Уклеев решил, как пройдет в «Советской деревне» процедура акционирования. Он выйдет на трибуну и объявит всему собранию совладельцев-акционеров: «Как на Западе, деньги будем с умом размещать. Как на Западе, необходимы цивилизованные способы увеличения прибыли…»

     Уклеев решил, как он поступит с нынешним ответственным секретарем. Если тот, выслушав речь Уклеева, проголосует за избрание того руководителем акционерного общества «Советская деревня», то Муха позвонит руководству Всесоюзного радио, и червяка возьмут туда же, откуда он приполз в журнал, и там же он и будет продолжать свой бунт, бессмысленный и беспощадный.

     Решив это, Уклеев позвонил из дома генеральному директору государственного издательства «Нива» и сказал:

     - Я согласен. Вы будете в моем подчинении, когда создадим акционерное общество «Советская деревня». Как вы говорили, так и будем его создавать. Будете создавать или как?

     После звонка Уклеев продолжил жизнь домашнего алкоголика. Жена тут же накрыла стол, поставила бутылки с коньяком, положила на тарелки бутерброды с рябинового цвета икрой и другие закуски. Она подносила налитые до краев рюмки ко рту Уклеева и бутерброды – ко рту. Супруги молчали.