Проза

 

 

     Шлях Чумацький, в вічність мандри, аж до забуття. Зірки сяють, бандуристи малим колом долю забавляють.

     Григорий: Ой, пойду я, други мои, аж до Петербурга.

     Тарас:  Нема на світі України, немає другого Дніпра, а ви претеся на чужину шукати доброго добра, добра святого…*

     Григорий:  Заспіваю песни наши, сумно заспіваю.

     Тарас:  Заспіваєш богу, чи то панам? За богами – панства, панства в серебрі та златі! Мов кабани годовані, - пикаті, пузаті. Аж потіють, та товпляться, щоб то ближче стати коло самих: може, вдарять або дулю дати благоволять; хоч маленьку, хоч пів дулі, аби тільки під самую пику…*

     Григорий: Коли так, то оставлю. Повернусь в Украйну, буду мандрувати.

     Зиновий:  А я, друзі мої, бачу далеко. Знову жидівня оплутає Україну нашу, та вже хоче панувати, на все лапу простирає.

     Тарас:  Кара то за розбрат. А ви гляньте ближче. Байстрюки Катерини сараною сіли.  Отаке-то Зіновію, ти все оддав приятелям. А ім і байдуже. Кажуть, бачиш, що все то те таки й було наше, що вони тільки наймали татарам на пашу та полякам…та сміються ж з України стороннії люди.*

     Зиновий:  Ой, Тарасе, гірше ляха вже й не буває.

     Григорий: А я вижу сарану другую. Облепила Украину, по-украински цверенчит и всё пожирает, всё без остатка.

     Зиновий: То знов кати? І вже не ляхи?

     Тарас: Доборолась Україна до самого краю. Гірше ляха свої діти її розпинають.*

 

     Прошедшие впервые по партийной системе выборы породили и новые по форме игры вокруг парламента. Эти игры назывались формированием правящей коалиции, а на деле всё та же борьба за портфели и кабинеты, дающие доступ к финансовым потокам и к инструментам манипуляции правосудием. Более дурацкого и бессовестного действа страна не наблюдала. А средства массовой информации, перебивая друг друга, торопились придать всему этому вид шоу, выжать из ситуации последние дивиденды. Вряд ли можно придумать для страны что-либо хуже безответственной власти.

     Так и катился клубок из плохой клоунады, необразованности, бескультурья и ненасытной жажды власти и наживы. Катился в пропасть, увлекая за собой страну. А под правительственными зданиями целыми днями слонялась баба Параска, где неистово кричала и плевалась, изливая свои политические взгляды.

 

     Планы Евы осуществились, она стала депутатом парламента. В очередной раз оказался избранным в парламент и Вячеслав, к тому же объявил, что по обстоятельствам теперь будет больше пребывать в Киеве, чем во Львове.

     Чувство гордости, распиравшее Еву в первые дни после выборов, быстро сменилось иронией и даже сарказмом, когда ближе познакомилась с членами нового парламента. За некоторым исключением состав его можно было разделить на две основные группы. С одной стороны лидеры партий, миллионеры и миллиардеры, а с другой –  их родственники и кумовья, персональные водители, охранники и массажисты, ну и просто холуи. Вячеслав и Ева принадлежали к той малочисленной прослойке, которая своим интеллектом должна была обслуживать амбиции и интересы первой группы и маскировать ничтожество второй.

     Получив от парламента депутатские апартаменты, съехали на новое место жильцы. Давид и Татьяна после столпотворения остались одни в квартире и с облегчением вздохнули. Давид говорил Татьяне:

     - Знаешь, только теперь осознал всю ценность уединения. Вот мы вдвоем и у меня впечатление, что нам больше никто и не нужен.

      Татьяна отвечала с грустью:

     - Ты забываешь, у меня сын.

     - Не забываю. Но когда уезжаешь к нему, не могу дождаться возвращения. Почему не берешь меня, не познакомишь нас? Мы бы подружились.

     - Не обижайся, придет время, познакомлю, и с тобой, и с братиком.

     - Откуда знаешь, что братик?

     - УЗИ показало.

     - Вот так да, три мужика в семье. Да мы тебя на руках носить будем. 

     И Давид попытался подхватить её на руки. Но тут же получил строгий выговор с предупреждением.

  

     После того, как с Давидом случилось несчастье, зачастил к нему школьный товарищ Марат, окончивший в свое время медицинский институт и работавший в медицинском комплексе, обслуживающем депутатов. На Марата помимо дружеских воспоминаний повлияли, конечно, и побуждения со стороны Евы. Ева извлекала пользу даже из случая. 

     Марат, осматривая Давида, уверено говорил:

     - Восстанавливаешься быстрыми темпами. Лекарства, что прописал, эффективны.

     Давид промолчал, не став сообщать, что большинство из назначенного не только не принимал, но и вообще не приобретал в аптеке.

     Татьяна, уводя разговор в сторону, рассказала историю, приключившуюся с ребенком подруги. Шестилетнему мальчику сделали прививку, и на второй день он оказался в реанимации. Ребенка еле спасли. Марат без тени смущения тут же поведал аналогичную историю, но с фатальным исходом. Да еще намекнул на экспериментальный характер использования в стране импортных сывороток. Татьяна возмутилась, Давид поддержал её. Марат посмотрел на них как на мало что понимающих в этой жизни людей и сказал:  

     - Некоторые жертвы естественны.

     Давид взорвался:

     - А кто вам дал право на эти жертвы? Без зазрения совести отнимаете жизни, даже не усомнившись в правомерности ваших методов.

     - Да брось Давид свою нравственность, кого она нынче интересует. Люди зарабатывают, как могут.

     И тут же, сославшись на занятость, Марат покинул их. Татьяна говорила Давиду:

     - Знаешь, иногда кажется, что живем среди инопланетян наделенных лишь цинизмом и неуемной жаждой наживы. Этакие роботы для извлечения выгоды любой ценой.

     - Да, дорогая, налицо нравственная деменция при сохранении когнитивной поддержки на прежнем уровне, - улыбнулся Давид.  

     - Опять иронизируешь.

     - Ничуть. Просто хотел сказать, что наблюдаем интеллект на службе у Люцифера. Это если перевести научное определение на язык метафор.

     И, помолчав, добавил:

     - Видишь ли, с возрастом мы сами выбираем границы, в которых желаем общаться с миром. Вот и подправим с тобой эти границы.

     - Разве мы на необитаемом острове?

     - Острове. Как правильно сказано. Мы остаемся с тобой на острове, и отныне будем находить здесь место только для родных и близких нам по духу людей.

     - И кто в таком случае будет читать твои книги?

     - Разве я пишу бестселлеры? Если мои книги прочтёт и малое количество людей, я буду удовлетворен. Главное, чтобы моя книга хотя бы на время стала их книгой.

     - Мудрец. А не боишься, что этим читателем буду я одна? 

     - Зачем бояться читателя, который находит во мне мудрость, - засмеялся Давид и обнял Татьяну.

     Уединение в нашей жизни похоже больше на мечту. Одиночества вокруг сколько угодно, уединение недостижимо. Осталось оно мечтой и для Давида с Татьяной.

     И вот уже шум, гам в прихожей. Голоса Родиона, Евы, Вячеслава. Выше всех голос Родиона:

     - Не ждали?! Не вижу бурной радости!    

     - Ты же на гастролях, - недоумевал Давид.

     - Окно в целую неделю, дорогой братец.

     - Родя! Слава! Они даже не подозревают о причине нашего визита! – шумела Ева.

     Давид и Татьяна переглянулись.

     - Сегодня же день независимости! - воскликнул Вячеслав.

     И гости принялись выкладывать провизию на стол.

     - Любитель выпить всегда найдет повод, была бы водка, - засмеялся Давид.

     - Водка? Смотри, что принесли, - и Родион выставил на стол несколько бутылок вина. - Это лучшее токайское, моя добыча из последней гастроли. И я не жлоб, чтобы пить его в одиночку.

     Смеясь, принялись обустраивать праздничный стол, и вскоре уже вовсю звенели бокалы. Когда первое возбуждение поутихло, Вячеслав произнёс:

     - Маловато патетики, друзья.

     - Ну да, - откликнулся иронией Родион. – Отслужим мессу в честь освобождения от москалей.

     И, встав из-за стола, всё в том же тоне произнес небольшой монолог:

     - Напрасно иронизируешь. Империя всегда зло, - парировал Вячеслав.

     - Посмотришь вокруг и не знаешь, что большее зло для Украины - соседняя империя или доморощенные горе-патриоты, - усмехнулся Давид и продолжил:

     - Ох уж эти гимны романтизму. Боливары-чегевары. А ведь многие народы не готовы к независимому существованию в сегодняшнем мире.

     - Надеюсь, не Украину имеешь в виду, - слегка надулся Вячеслав.

     - Боже, мужчины, какую скуку вы развели, - вмешалась активно Ева.

     Родион, не обращая внимания на реплику жены, вставил:

     - Власти говорят одно, а делают другое - строят политику на различиях и творят раскол.

     - Временщики, - буркнул Давид.     

     - Но дальше как? - продолжал Родион: - Бараны уперлись на своём и стоят насмерть.    

     - Бараны? насмерть? - посмеивался уже Давид, между делом помогая женщинам убирать посуду со стола: - Да только замаячит опасность, тараканы разбегутся по офшорам, оставив народу право выгребать лайно. 

     Но Вячеслав держал серьёзный тон:

     - Необходимо на период становления нации, организовать государство так, чтобы каждая из частей формирующейся украинской нации ощущала его поистине своим. Тяготеет запад страны к общению и сотрудничеству с Европой – государство обязано создать ему все условия для такого плодотворного сотрудничества. Тяготеет восток к России – должно и ему обеспечить такую возможность. В краткой форме трудно дать представление о предлагаемой мной реформе. Подробный доклад в комитет я уже подготовил.

     Давид подошел к Вячеславу, заглянул в глаза и произнес:

     - Наш мир для романтики плохо оборудован. Процессы в обществе носят подчас очень жесткий характер.

     Вячеслав промолчал.

     - А не лучше ли разойтись подобру-поздорову? – включился вновь Родион.

     Давид стал серьезен:

     - Зачем расходиться. Слияние самый благотворный процесс для Украины. Слияние, а не ассимиляция. Упаси боже от последнего.

     - Так на слияние уйдут столетия, - проронил Вячеслав. - И как быть при этом с украинской самобытностью?

     - Когда двое создают семью, чтобы продолжить род, они же не требуют невозможного. Они понимают, ребенок может быть похож и на маму, и на папу, и даже на бабушек и дедушек одновременно. И всем ясно, что это не ослабляет народ, а только укрепляет его. Теперь о столетиях. Да, это дело совершить за девять месяцев никак не удастся, как бы этого не хотели патриоты, - и Давид вновь улыбнулся.   

     Женщины, заскучав, перешли между собой на темы более близкие. Родион присоединился к ним. Вячеслав же после некоторой паузы вновь обратился к Давиду:

     - Слушай, я тут прочел некоторые главы твоего нового романа…

     - Где прочел? – прервал с удивлением Давид.

     - Когда ты в больнице лежал, меня такая тоска заела, что решил пообщаться с тобой, Ева файл указала. Прости, что без разрешения. 

     - У меня от тебя тайн нет.  

     - Так вот, однобоко как-то у тебя получается. Мазепа ведь и церкви строил, благодетельствовал. До сих пор церковники помнят его подношения.

     Давид помолчал, собираясь с мыслями, и произнес:

    - А той, щедрий та розкішний, все храми мурує; та отечество так любить, так за ним бідкує, так із його сердешного кров, як воду точить!*  Конечно, строил. Где-то надо было хранить свои богатства. Церковь в те времена - самый надежный банк.

     - Вот ты отрицательно ставишься к его измене Петру. Но ведь он это делал для блага Украины, для её народа, - настаивал Вячеслав.

     Давид несколько возбудился:

     - А не проще ли вместо подобных спекуляций обратиться к самому народу. Разве он поддержал Мазепу в его переходе к Карлу? – и, успокоившись, продолжил: - Дело не в том, что народ не любил Мазепу. Народу не нужна была смычка со шведом. Вспомни, куда он бежал в трудные моменты своей истории, когда жить на родине становилось невмоготу. Ни к полякам бежал, ни к шведам, ни к туркам. Вспомни, как становилась слобожанщина.  

     - Ну не нравится тебе Мазепа, бог с ним. Но вот Дорошенко стремился объединить Украину.

     - Да уж, так стремился, что турка пускал катком по этой самой Украине! И собственно из-за чего? А только бы не присягать ненавистному Самойловичу и самому стать гетманом всея. Тебе это ничего не напоминает?

     - И всё-таки писателю следует стремиться к большей объективности. В конце концов, Украина знала не только Мазепу и Дорошенко. Верой и правдой служили ей и Вишневецкий, и Сагайдачный, и даже граф Разумовский. Да и многие другие.

     - Ты прочитал только отдельные главы, из них трудно понять замысел. Я ищу в прошлом истоки настоящего, ищу связи времен.

     - А ты и связывай лучшее.

     - Я бы с радостью. Но у меня сложилось впечатление, что получавшие Украину гетманы не знали, что с ней делать, и торопились вновь сдать под чью-либо опеку, а влезши в новую кабалу, опять хитрили, бузили и изменяли. То, что изменяли новому хозяину – ерунда; но почти всегда изменяли своему народу. Это тебе опять ничего не напоминает?

     - Давид, а не слишком ли ты промосковский?

     - В некотором смысле понимаю твою русофобию. Нет, я не за то, чтобы по нашим городам опять сидели московские воеводы. Но чтобы этого не было, надо строить государство, а не делить страну между кланами олигархов, надо думать о благе народа.

     Ева не была бы Евой, если бы не прислушивалась ко всему, что происходит вокруг. Уловив нотки пафоса в словах Давида, тут же отпустила реплику:

     - Что я слышу, Давид. Какой пафос! А ещё месяц назад ты учил меня, что с народом ухо надо держать востро. Что народ ещё тот карась. 

     - И карась, и поросенок, и малое дитя. Народ многолик, Ева, - ответил Давид, и, повернувшись вновь к Вячеславу, продолжил:

     - Так вот, не болтать о справедливости, о нации, думая при этом только о том, как влезть повыше да хапнуть побольше. И удивительно, что из пласта истории власть умудряется

реанимировать в качестве героев личности глубоко безнравственные, как и она сама. Мазепа с его неукротимым стремлением к власти, с ненасытной жаждой наслаждений, с неисчерпаемой хитростью, с маской борца за дело народное и подлою душою, этот лицемер продолжает свое существование в делах и душах сегодняшних политиков.

     - Давид, ты многое упрощаешь.

     - Конечно, упрощаю. На самом деле всё обстоит гораздо сложнее и трагичнее, куда ни глянь. То ли речь об экономике, то ли о становлении нации, то ли о банальном выживании в этом мире. Завел ты меня сегодня.

     В разговор вновь вмешалась Ева:

     - Мужчины, сегодня вы сотворили самый нудный диспут в истории.

     - Ева права, - согласился Давид.

     Вячеслав не сдавался:

     - Давид, разговор серьезный и давай мы к нему вернемся через некоторое время. Хорошо?

     - Хорошо, хорошо, - отвечала уже Ева, увлекая мужчин за собой в другую комнату.

     Там, подняв бокал, воскликнула:

     - У Танюши и Давида будет ребенок. Ура!

     - Ура! – закричал Родион и бросился расцеловывать Татьяну.

 

_________________

* Тарас Шевченко.