Проза

 

 

 

     Ева олицетворяет Украину, столь же прекрасна и независима, - не уставал повторять Вячеслав чуть ли ни при каждой встрече. Похожа, ох как похожа, - в ответ на это грустно ронял Давид.

     Жизнь же самой Евы с того момента, как вошла во власть, существенно изменилась. Теперь если не в парламенте пропадала, то на встречах, токшоу, светских вечеринках. И при каждом удобном случае тянула за собой Родиона. Он страдал. Особо донимали светские рауты, где собирались кучки богатых негодяев, выдающих себя за элиту. Крутилось здесь и множество бездарных особ, стремящихся любым способом засветиться. Родиона раздражали идиотские вопросы расфуфыренной дамы от телевидения. Большинство, попадая в камеру, красовалось, выпячивая надетое тряпьё, бриллианты.  

     Богачи надменно усмехались, холуи заискивающе улыбались, и вся элита без исключения гордилась своим существованием. И только Родион стыдился. Ему, пожалуй, было бы проще среди бомжей, среди отрепья. Там, по крайней мере, всё ясно и просто: дно общества не выдает себя за уникальное явление. А здесь масса  лицемерия и чванства.

     Однажды Родион обнаружил себя на телеэкране. Камера показывала его крупным планом, фиксировала обувь, костюм, галстук, искала на руках часы, долго, и только лицо мельком. Разукрашенная фря задавала пустые вопросы, а он, всеми силами скрывая раздражение, пытался выглядеть сдержанным и остроумным. Увидев себя со стороны, Родион чертыхнулся и категорически заявил Еве:

     - Всё, дорогая жена, ноги моей там больше не будет.

     - Не понимаю, что тебе не нравится. Твоя популярность и известность от этого только растёт.    

     - На хрена мне такая популярность! – вспылил Родион. – Свою популярность я добываю трудом.

     - Что хочешь делай, но в субботу должен быть со мной. Протокол, и я без тебя появиться не могу. Подумай обо мне, о моем будущем, о нашем будущем.

     - Надеюсь, не светский раут.

     - Вечер в посольстве.

     - Возьми с собой Вячеслава.

     - Этого мне только не хватало. На следующий день вся пресса будет расписывать мой адюльтер. Я тебе что, примадонна от попсы? Нет, милый, я не готова ради шума вокруг своей персоны выставлять голую задницу под телекамеры.

     Родион обнял жену и тихо произнес:

     - Хорошо, в субботу последний раз, но больше на светскую чепуху меня не тащи, не пойду. Сама, если нравится, ходи, а я отказываюсь.

     - Прости, полагала, что тебе чаще следует бывать на экранах, думала, помогает концертной деятельности. А свои вопросы могу решать и в более серьёзном месте.     

     Родион крепче обнял её и рассмеялся:

     - Неужели парламент находишь серьёзным местом? 

     - Ничего ты не понимаешь в особенностях нашего парламентаризма, - произнесла она и легко нажала указательным пальчиком на кончик его носа. – Вот так-то.

     - Твоя правда, совсем не понимаю, что за клоунаду вы там разыгрываете.

     - Родька, я тебя сейчас поколочу! Ты должен гордиться своей женой. А ты что? Смеёшься над ней! Смотри, приму закон, по которому таких мужей штрафовать будут.

     - И в качестве наказания назначишь десять дополнительных актов, - продолжал смеяться Родион, увлекая жену в спальню. 

   

 

     Через месяц Ева всё же умудрилась затащить Родиона на встречу посвященную не то юбилею, не то презентации некоего средства массовой информации. Были там и представления, и награждения, и толкотня возле шведского стола. Присутствовало множество всякого люда, среди них хозяева средств массовой информации, депутаты парламента, известные журналисты.

     С окончанием официоза присутствующие, разбившись на группы, разбрелись по залам. Ева отлучилась на время, а подле Родиона как черт из табакерки вынырнул толстый плешивый коротышка с нахальным взглядом и гнусавым голосом. Представился главным редактором еженедельника, в котором раньше работала Ева. Родион сухо поздоровался, явившаяся личность мало его интересовала. Сама же личность вступила в разговор с намерениями и без обиняков запустила: 

     - Ну, как там наша Ева, как её родимое пятнышко на левом бедре?

     Родион оказался абсолютно не готов к такому хамству. Он даже не мог взять сразу в толк, о чем гнусавит это существо. А оно продолжало:

     - Всё такая же скромница? или стала раскованнее в любовных утехах?

     И здесь Родион взорвался, взревел как бык и пошел в наступление. Первым же ударом кулака сбил сволочь на пол, приподнял мешок тела за шиворот левой рукой, а правой стал наносить удары в голову, один за другим. Из-под кулака брызнули в разные стороны не то слюни, не то сопли с кровью, а он всё бил и бил, не останавливаясь, пока не скрутили.

     В отделении милиции, куда доставил наряд, Родион молчал. Сообщил только фамилию, имя и отчество. Больше вытянуть из него ничего не могли. Сидеть бы ему пятнадцать суток, а то и пару месяцев, но из каталажки вытащила Ева - быстро привлекла необходимых людей, и дело замяли.

     Всю дорогу домой молчали. Уже дома Ева попыталась разговорить его, деликатно заходила то с одной, то с другой стороны. Родиону хотелось задать прямой вопрос, но язык не поворачивался произнести роковые слова. Напряжение нарастало, и Ева не выдержала, со слезами на глазах прокричала:

     - Да, да, я переспала с ним! А ты думал девушке из провинции, без протекции, просто так дадут работу в лучшем еженедельнике страны? И гонорар Давиду выдал он по той же причине.

     - Ева, а как же наша первая ночь? – только и смог выдавить из себя Родион.

     - Что ночь! Любая женщина сможет обвести вокруг пальца такого простофилю, - бросала она слова, не слова, каменья: – Переспала только раз, так было договорено. Да и слабаком оказался, еле справился с моей девственностью.

     Лучше бы последнюю фразу Ева попридержала. Подобные подробности добили окончательно бедного Родиона. Душа его была испепелена. А Ева продолжала:

     - Ты совсем не знаешь жизни! Большинство людей – похотливые твари, готовые ради наслаждения на всё!

     Ева кричала, а сердце Родиона разрывалось от горя, он даже не мог думать. Печально глянул в последний раз на говорящую что-то женщину, развернулся и вышел вон. Плохо сознавая окружающее, сбежал по лестнице, выскочил из подъезда и вывернул на магистраль проспекта.

     Его сбил первый налетевший автомобиль. Ударил бампером по ногам, переломав их, забросил тело в одно мгновение через лобовое стекло на крышу и, протащив метров тридцать, сбросил головой вниз на дорогу, в бетон бордюра. Родион скончался тут же.

     Бездыханное тело лежало на дороге, собирая толпу зевак, и только небольшая, ещё тёплая лужица крови под ним напоминала, что здесь совсем недавно дышала жизнь. Не стало знаменитого исполнителя, композитора, не стало просто Родьки.

 

     Хоронили Родиона скудно, почти как Амадеуса. Ева пребывала в нервном припадке. У гроба были Давид, Вячеслав, Татьяна, да несколько иностранных музыкантов, по случаю находившихся в Киеве на гастролях. Неожиданно налетела гроза, хлынул ливень. Дождь безжалостно хлестал, напирая с порывами ветра. Хлестал по земле, по съежившимся фигуркам людей, по заколоченному гробу. Земля вокруг в считанные минуты превратилась в непролазную грязь, могила наполнилась водой. В воду и опустили гроб, опустили и завалили жижей. И не осталось на Земле даже крошечного уголка для души Родиона. Без остатка вознеслась она на небеса. И если кто в состоянии почувствовать от сияющих в ночи звезд душу Родиона, то это и будет его наследием.     

 

   

     После похорон Вячеслав остался подле Евы. Вначале, чтобы поддержать, а затем день за днем так и пошло. Ева теперь боялась одиночества, боялась оставаться наедине со своими мыслями и воспоминаниями. Нечто непосильное выплывало из глубин и просилось наружу. В ответ она лишь лихорадочно действовала - будто замаливала грехи, будто торопилась расстаться с прошлым.   

     На деле Вячеслава подле себя держала она. А у того во Львове осталась семья: жена и сын. Но Ева будто забыла об этом. А Вячеслав в отношениях с женщиной мало отличался от Родиона - был столь же пылкой, впечатлительной натурой. Конечно, он находил оправдания, прикрывая позывы либидо. Тем временем привязанность к Еве росла день ото дня и вытеснила в пару месяцев из сердца жену и ребенка. Нет, он помнил о них и деньги слал регулярно, но то была уже черствая память - его не тянуло домой.

     Ева между тем стала проявлять интерес к идеям Вячеслава и исподволь всё больше подталкивала к политической борьбе. Дело осложнялось тем, что националистическое крыло партии, в которой состоял Вячеслав, относилось к его идеям откровенно враждебно. Он видел это, но подбадриваемый Евой втягивался в борьбу, не думая уже о последствиях. А Еве импонировало находиться рядом с мужчиной, который способен влиять на судьбы страны. Благодаря этой борьбе, возрастало и значение Евы, уже в её партии.

     Вот так и катилось всё к финишу, к неминуемой развязке.

   

     Став парламентарием, Ева завела за правило устраивать, как она выражалась, релаксацию. Удалялась дней на десять подальше от проблем, в места, где отдыхала с комфортом. В этот раз выбрала Египет, Вячеслава потянула за собой - куда иголка, туда и нитка.

     В Киеве холодно, а здесь на побережье можно нежиться под ласковым солнцем. Большой бассейн отеля, Ева в купальнике, внимание мужчин обеспечено. Одни поглядывали, другие пялили глаза, третьи обхаживали и искали знакомства. Оказалось, Ева совсем не похожа на жён денежных мешков, наезжавших сюда, чтобы оторваться на стороне.

     Вячеслав выглядел подле Евы случайным персонажем. Поначалу маялся, потом плюнул на обстоятельства и взялся за работу прямо в плавках. Ева смотрела на это сквозь пальцы, но когда возникла интенсивная переписка с депутатами, аннексировала ноутбук. 

     - Ты должен отдыхать, - потребовала она.

     - Я не привык отдыхать, - отвечал он сдержанно.

     - А я научу тебя, - смеялась она и затягивала в бассейн.

     Там затевала веселый ералаш, брызгаясь и "топя" Вячеслава. Чопорные пожилые немки смотрели с осуждением, мужья с завистью.

     А вечером иные развлечения - званный коктейль, показ мод, светская дребедень, где Ева была как рыба в воде. Свободно владея несколькими европейскими языками, она быстро находила знакомства среди праздного бомонда. Поверхностному взгляду представлялась очаровательной сибариткой. Но от опытного, внимательного взгляда не могло ускользнуть едва заметное противоречие между внешним весельем и внутренним отсветом глаз. Нет-нет, да и промелькнет в них тоска. Будто женщина эта укрывалась в краю показного веселья. Иногда она плакала по ночам, скрывая слезы от Вячеслава.

     Возможно, она предпочла бы тихие вечера, проведенные в беседах с Вячеславом. В Киеве ведь часто измученные за день маетой они падали на кровать, едва успев пожелать друг другу спокойной ночи. Но и здесь, вдали от дел, не доставало вечерами покоя. Веселье и толкотня утихали только к полуночи. К тому же на общей балконной террасе поселилась назойливая мадам, жена владельца сети супермаркетов. С первого дня взялась навязываться в подруги, и редкие вечера обходились без трескотни соотечественницы. Конечно, супруга преуспевающего торговца вряд ли удостоила бы вниманием заурядных туристов. А Еву узнала сразу. Что поделаешь, меж светскими вечеринками любила мадам телевизор. Популярность наказуема, - комментировал происходящее Вячеслав.

     В последний вечер своего пребывания на курорте атаковала она Еву с особой активностью.

     - Милочка, - говорила она. - Как вы относитесь к последней итальянской коллекции?

     Узнав, что никак, напирала:

     - Ну, как же так, голубушка, обязательно посетите.

     - Хорошо, при случае, - отвечала Ева.

     - А что скажете о новом колье дочки второго президента?

     - Замечательное, - отвечала Ева, хотя и понятия не имела, о каком колье идет речь, а о дочке могла лишь догадываться.

     - А как вам его зятек?

     В ответ Ева только пожимала плечами. Собеседница переходила к Вячеславу:

     - А что скажете по поводу саммитов в Крыму?

     На лице Вячеслава отражалась безучастность. Его не приглашали на эти саммиты. Ну

устраивают, проводят, наверно за свой счет. В любом случае лучше, чем держать футбольный клуб и отмывать грязные деньги.

     Мадам неожиданно слетела на доверительный тон:

     - Просто не знаю, что с отпрыском делать. Говорю ему: учись, не то чуркой станешь. А он: не стану. Я ему: не чуркой так негром пахать будешь. А он: не буду, мы этих чурок и негров скоро из страны попрём, не могу видеть, как они по Киеву расхаживают. И что я могу сказать? Ведь он прав, мой мальчик.

     Вячеслава передернуло от подобной откровенности:

     - Советую, пока не поздно, найти мальчику хорошего воспитателя.

     - Поздно, - откликнулась Ева.

     - Не понимаю вас. Мальчик оканчивает престижный лицей, и мы отправляем его в Европу. Зачем ещё какие-то воспитатели.

     - Затем, что если сейчас не предпринять экстренных мер, то мальчик ваш станет законченным отморозком, - не выдержал Вячеслав.

     - Известные люди, а такую чепуху несете, ещё и оскорбляете - вспылила мадам. – Мой мальчик прав.

     - На разных языках говорим, лучше закончить, - Вячеслав встал, давая понять, что разговор окончен.

     - Ну, милочка, и супруг у вас. Абсолютно некультурный! - фыркнула дама и покинула номер, оставив дверь нараспашку.

     - И как тебе этот фрукт, взращенный в наших оранжереях? - спросила Ева, закрывая дверь.

     - Думаю, это цветочки. Фрукты будут потом. Настоящая мать, услышав от сына подобное, пришла бы в душевное расстройство, забила тревогу. А эта покойна как корова. Только вопрошает: разве он не прав, мой мальчик?

     - Вижу, ты чем-то расстроен, иначе не позволил бы себе сорваться, даже с такой дурой.

     - Да нет.

     - Ты расстроен со вчерашнего дня. Я собиралась с тобой говорить, да эта влезла.

     - Всё в порядке.

     - Рассказывай немедленно! – потребовала уже Ева.

     - Причина банальная, - нехотя поддался Вячеслав.

     - Что-то во Львове?

     - Нет, слава богу.

     - Парламентская возня?

     - Понимаешь, очередные делишки пытаются провернуть.

     - Рассказывай.

     - Помнишь недавний скандал с банкротством банка?

     - Там, где растащили всё на кредиты и разбежались?

     - В том то и дело, что никто не разбегался. Растащили через подставных лиц и спокойно сидят в своих кабинетах.

     - А кредиты не думают возвращать?

     - Возвращать. Знаешь, что надумали? Протащить через парламент законопроект и покрыть афёру из бюджета.

     - Но есть же спецфонд.

     - Такой хапок, что никакого фонда не хватит. Одни ограбили, а другим затягивать потуже пояса. И как благочинно всё, они де беспокоятся о пострадавших вкладчиках. Нормальная прокуратура уже давно бы этим занялась.

     Ева махнула рукой:

     - Какая прокуратура. Перед отъездом сюда звонит мой маклер, предлагает взять сорок гектаров земли под Киевом. Выясняю по своим каналам, что за земля. Оказывается, коллектив прокуратуры области получил для своего садоводческого кооператива участок. Не хило. Это тебе не десять соток для простых смертных, на каждого прокурора по десять гектаров. Задаром получили, а точнее выдавили из сельсовета, а через полгода решили продать, то есть снять навар. А ты говоришь прокуратура. 

     - И кому же контролировать прокуратуру?

     Ева рассмеялась:

     - Не смеши меня. Всех наверху охватил земельный зуд.

     - Радикально изменить систему невозможно, не меняя коренным образом само общество, - произнес Вячеслав в размышлении.    

     - Надо, чтобы в твоем докладе это обязательно прозвучало.

     - Разве не знаешь состав парламента? Боюсь, моей глотки маловато, чтобы быть услышанным.

     - Ты же талантливый оратор. Постарайся. Если не ты, то кто?

     И Вячеслав понял: Ева желает видеть в нём реформатора государства, личность на века. Всё это означало жестокую борьбу, победить в которой у него мало шансов. Но он уже ступил на этот путь.

     Утром сообщили по телефону: доклад в парламенте вновь переносится - в комитете возникли дополнительные вопросы. Напряженность нарастала. Вячеслав сгоряча выругался и сообщил, что сегодня же летит в Киев. Ева не стала возражать и молча собрала вещи.

     Уже в самолете, прижавшись к Вячеславу, она тихо спрашивала:

     - Ты хоть немного отдохнул?

     - Хоть немного, - отвечал он.

 

     Киев встретил слякотью. От резкой смены климата Вячеслав простудился. Его мучил бронхит, но каждый день как на вахту ходил он в комитет, где отбивал атаки. За атаками этими просматривались указания боссов и шкурные пристрастия депутатов. Каждая политическая сила стремилась к одному – подмять под себя страну.

 

       

     С большими деньгами ты мог в этой стране много: купить чиновников, уничтожить недругов, выиграть любой суд, усадить в кресло нужного человека, вознестись на вершину славы. Не мог только сохранить душу. Но кого интересовала такая малость. 

     Нельзя сказать, что Ева всецело отвечала запросам дня. Случались и сомнения, и совестливая маета, особенно когда в результате появлялись бездомные дети или инвалиды без средств. Здесь Ева в отличие от коллег нередко пасовала и отступала. В остальном же быстро находила оправдания, а внутренний голос нашептывал:  ты взяла немного добычи благодаря уму, неужели не заслужила. 

     Со временем Ева целиком подчинила своей воле Вячеслава. Тот подчас даже не сознавал последствий, доверяясь ей. Нет, она относилась к нему с теплотой. Но практицизм преобладал, все совместные приобретения записывала на себя или контролировала через подставных лиц. Сам же Вячеслав оставался гол как сокол, если так можно сказать о человеке, состоящем на депутатском содержании.

     Ева активно помогала и коллегам по партии в борьбе за собственность. Не безвозмездно, разумеется. На удивление многим сумела организовать защиту крупного обогатительного комбината от рейдерской атаки. Пошатнувшийся во власти политик стал терять над ним контроль, а стая, почуяв добычу, устремилась на захват. Здесь Ева раскрылась как организатор крупного масштаба. Потерявший уже надежду хозяин пообещал ей солидную долю в случае победы. И сам был удивлен, когда эта очаровательная женщина, используя все рычаги, включая прессу, суды и массы рабочих, сумела противостоять атаке и победить. Человек он был порядочный по меркам сегодняшнего дня и выполнил кое-что из обещанного.

     Росла и популярность Евы среди избирателей. Перспективы вырисовывались вполне благоприятные. И всё же в глубине души она ощущала периодами тягостное чувство, будто опасалась чего.

     Однажды, когда Вячеслав вспомнил Родиона, Ева с грустью, но и с долей вызова произнесла:    

     - Родя совсем не знал жизни.

     Вячеслав приподнял брови:

     - Ты полагаешь?

     - Я это знаю.

     - Если под знанием жизни понимать умение крутиться, ты права. Да, Родя не желал крутиться.

     - Желаешь, не желаешь, а крутиться приходится, это жизнь.

     - Думаю, он имел другое знание жизни. И оно определяло несколько иную систему ценностей.

     Ева промолчала, своим ценностям она следовала инстинктивно.

 

     Ева ощущала себя выше толпы, и ощущение это не могли поколебать ни хлесткие и провокационные вопросы, ни ехидные замечания оппонентов. Потому токшоу на телеканалах посещала с удовольствием. На одном из них критик Евы с пафосом говорил:

     - Вот вы делаете умный вид и рассуждаете о земле как товаре. И при этом совершенно не задумываетесь о безнравственном характере такого подхода.

     - Знаете, а мне приятно, что вид у меня всё-таки умный, - легко отбила атаку она. - Но признаюсь, он здесь не при чем. О праве собственности и товарных свойствах земли говорят основы экономической науки. А экономика, как известно, индифферентна к нравственности. Или будем достигать успеха и экономического эффекта, опираясь на знания, или будем копаться в тумане нравоучений.

     - Толкуя о земле, как экономической категории, совершенно пренебрегаете тем, что земля, прежде всего, среда обитания народа. Исходя из этого, она может быть только общенародной собственностью, - продолжали наступать на Еву с левого фланга.

     - Существование народа и его экономическая деятельность неразрывно связаны между собой. Если так, то следует применять наиболее эффективную форму собственности. А это, как известно, частная собственность, - мудрила Ева не очень последовательно, но самоуверенно.

     - Частная собственность на землю – атавизм феодальных времен! – напирал оппонент.

     - На любом этапе развития можно легко обнаружить следы предыдущих этапов, - вспомнила она где-то прочитанную фразу.

     - Раз вы такие экономисты, отчего у вас, чем дальше, тем хуже, – не уступал противник.   

     - А кто сказал, что хуже. Сегодня имеем рост экономики и рост реальных доходов населения. Смотрите последние данные статистики, - уже беспардонно наступала Ева.

     И наступала беспроигрышно. В море статистики можно было утопить кого угодно, и доказать что угодно. Оппонент не выдержал и предпринял уж вовсе грубую атаку:

     - Какие-то мальчики и девочки называют себя новым поколением политиков, несут псевдомудрую чушь, и ни опыта, ни ума, ни достойного образования и профессионализма. Видна лишь жажда власти и славы – эфемерное чувство.

     Ева, сохраняя спокойствие, отвечала с напускным достоинством:

     - Ну, во-первых, этих мальчиков и девочек, как вы выразились, избирал народ. Что касается опыта и ума, то всё познается в сравнении. А насчет ощущений власти и славы, то не столь уж они и эфемерны? По-моему вполне осязаемые и очень сильные ощущения.

     При последних словах присутствующие разразились смехом, а ведущий объявил рекламу.

     В перерыве к Еве подошел мужчина лет шестидесяти из массовки, по всему видно рабочий человек, и попросил разрешения поговорить. С легкими запинками произнес:      

     - Удивляюсь я на власть нашу. Всё ей не до нас. Спросишь, что же будет? Так у них одна брехня в ответ. И всё борются меж собой, но за наши гроши. А ничего, пусть народ подождет, шляхта решает свои проблемы. Народ вымирает? Нет, не вымрет, то и в Европе так. Цены прут вверх? Так это мировая история. Сытый и богатый голодного и бедного не разумеет.    

     Ева неожиданно для себя произнесла:

     - Да, богатый бедного не слышит и не понимает. И вряд ли когда услышит и поймет. Ибо и благотворительность богатого чаще лишь лицемерие.

     - Когда так, то зачем сломали прошлую жизнь?

     - Может и зря сломали. Но всё это происходило в рамках выбора пути развития, цивилизационного выбора.

     - Я мало что понимаю в вашем цивилизационном выборе. Но говорят о нём по телевизору, как о выборе штиблет в магазине. Выбрали и айда носить. А мозоли набьём, до боли, до крови, не на ногах, в душе, тогда что?

     Удивил Еву этот народный мыслитель, крепко удивил. И она согласилась:

     - Вы правы. Цивилизацию не сменишь, словно пару штиблет.

     И вдруг собеседник без всякой попытки смягчить спросил:

     - Скажите, вам бывает стыдно за свои поступки?

     И посмотрел на Еву. В его взгляде промелькнул легкий оттенок экзаменатора. И она смутилась. Отвела глаза в сторону и проронила:

     - Не всё так просто, как понимаете.

     Объявили готовность к эфиру. Все разбежались по местам. Клоунада продолжалась.

 

 

     Вячеслав любил быструю езду, особенно в ночное время, когда киевская трасса не загружена. Вот и сейчас водитель гнал новенькую иномарку со скоростью сто шестьдесят  километров в час. Фары вырывали из ночной темноты отблески дорожных знаков,  эпизодически проплывали мимо огоньки населенных пунктов. Сзади вот уже около часа освещали их салон фары попутного автомобиля, не уступающего в скорости. Вячеслав спешил, завтра надо быть в парламенте, в повестке дня стоит вопрос о реформе и ему докладывать. Если бы Вячеслав знал все обстоятельства сопутствующие делу, то, возможно, не спешил. А так…

     В машине, следующей за Вячеславом, рядом с водителем сидел строгой выправки мужчина средних лет, собранный и знающий, что делать. Он вглядывался в километровые отметки, отмечая что-то в уме. Наконец, поднес к губам микрофон радиопередатчика и коротко произнёс: готовность номер один! А когда автомобилю Вячеслава оставалось до назначенного места метров сто пятьдесят, мужчина строгой выправки выстрелил команду: вперед! 

     Самосвал съехал на трассу и застыл стеной поперек. Фары выхватили его из темноты и в следующее мгновение удар как взрыв снаряда. Легковушка в лепешку, Вячеслав и водитель  - всмятку, вместе с подушками безопасности. И хоронить нечего, разве одни воспоминания.

     Идущий следом автомобиль остановился у места крушения, мужчина строгой выправки вышел, внимательно осмотрел результаты работы, после чего вернулся, и его автомобиль плавно тронулся с места, аккуратно объезжая по обочине груду искореженного металла. Выехав на трассу, уже не спеша, двинулся к столице.

     

     Не стало последнего романтика в политике. Был, и вот не стало. Некому теперь заботиться о твоем будущем, Украина. Можете спать спокойно прагматики от политики, никто не потревожит теперь вашу совесть. Спи и ты, Ева. Заплечных дел мастера не станут беспокоить тебя до утра. И только утром услышишь массу вздохов и лицемерных соболезнований. Но жизнь твоя подошла к тому рубежу, за которым они будут уже ни к чему.

 

     Телефон в квартире на Крещатике звонил настойчиво, тревожно. Дежурный врач предложил Давиду прибыть в психиатрическую клинику безотлагательно, прибыть для выяснения обстоятельств.

     Как только Давид вошел в кабинет врача, к нему бросилась Ева, прильнула к груди и разрыдалась.

     - Я здесь, всё будет хорошо, - пытался успокоить её Давид.

     - Никогда уже не будет хорошо! Это я, я подталкивала его на борьбу! Но я не хотела, не хотела его гибели!

     - Ну что ты. Гибель Вячеслава – несчастный случай.

     - Ты не всё знаешь. Я могла, я должна была уберечь его! И Родион погиб из-за меня.

     - Бог нам судья, Ева.

     Тем временем Ева стала биться в конвульсиях, взгляд её затуманился, ушел в потустороннее. Она отшатнулась от Давида и запричитала бессмыслицу.

     Врач обхватил её и попытался уложить на кушетку. Она боролась. Подоспел санитар, Еву прижали к кушетке, воткнули шприц. Понемногу она стала успокаиваться и, наконец, уснула.  

     - Что это, доктор? – спросил Давид.

     - Психическая травма, если на обыденном языке.

     - Она поправится?

     - Будем надеяться, но налицо серьезное заболевание. Сделаем всё от нас зависящее, остальное в руках господа.

 

     В руках господа была и Украина. Жизнь кипела, бурлила и выплескивала через край. И над всем стоял оглушительный ор. Одни  орали – Запад, другие - Россия.

     Бедная Украина. Похоже, ты сошла с ума.