Проза

 

Рассказ газетчика

 

 

1

Утром 21 августа 1991 года первый секретарь Болотинского райкома партии Николай Графов зашел в студию местного радио. Сделав замечания журналистам за ошибки, он записал свое выступление в поддержку ГКЧП. Вечером радио начало свои передачи, сотрудники сообщили об арестах «путчистов», потом объявили: «А сейчас выступит первый секретарь райкома…» – и, потирая руки от удовольствия, выпустили утреннюю запись в эфир.

Графова выгнали со службы. Он неделю не показывался на улице. Он покорно ждал своей участи. С утра до вечера  тупо ходил по пустым комнатам или  работал на своем приусадебном участке. Обедал, правда, вместе с женой – ее служба в двух шагах от дома.  Поев, Николай молча сидел около  телефона, слушая, как жена флегматично, но навязчиво просит   помощи у своего отца – крупной фигуры в союзном министерстве.  Тесть уверял, что сам висит на волоске. Он ничего не обещал. Николая опять и опять охватывало чувство безысходности. Но волосок тот, видимо, был крепчайшим. Вскоре в мощнейшей областной организации «Приокскнефтегаз» руководители вспомнили об услуге, оказанной  Графовым: благодаря его настойчивости, им выделили на окраине Болотинского района, на границе леса и степи, плодородные земли – для организации подсобного хозяйства.  Место Николаю  предложили скромное, в отделе кадров, но квартиру хорошую. Графовы переехали из Болотина в Приокск.

А в 1992 году «Приокскнефтегаз»  возглавил  Шувалов – человек из Болотина. Графов был приглашен в его кабинет буквально через неделю.  Он уважал Шувалова: районное газовое хозяйство тот сделал образцово-показательным, много строил.

– Ты Графов – в конце концов, не внук генсека, не зять президента, – сразу взял Шувалов быка за рога. – Тестя твоего в Москве с почетом проводили на пенсию. До всех этих перестроек и гласностей ты был директором превосходного совхоза. Сейчас  я хочу тебя с замухрышечной кадровой службы вернуть на этот, прежний, уровень. А остальное – от тебя самого зависит. Предлагаю должность директора нашего подсобного хозяйства в Болотинском районе, в  Савватьме.

Графов оторопел. Хм, должность в Савватьме. Он, будучи первым секретарем райкома, выбрал для передачи газовикам  самый разваленный колхоз –  на другой вариант обком КПСС не шел категорически. Николай хорошо знал те места. И пока Шувалов в кабинете глядел на него неотрывно, воспоминания шли, шли.

Даже диплом с отличием не спасал главного инженера савватемского колхоза Юрия Панова от нагоняев. Бывший его однокурсник Графов, троечник, когда-то списывавший курсовые, а потом устроившийся в управление сельского хозяйства, особенно свирепствовал  –  выставлял Панова на совещаниях круглым идиотом. Но вечерами, приезжая в Савватьму, однокурсники отправлялись на берег речушки, пили водку и возобновляли добрые отношения. Что поделать, соглашались оба, здешний колхоз развален, гиблое место. Здесь работали только те, на чьей карьере поставлен крест. Надо отсюда выбираться  –  тогда и замечаний не будет.

Оба  так и сделали. Графов, сразу после женитьбы, попал в директорское кресло, Панов – в водительское: подался в шоферы к районному начальству. И разговоры однокурсников прекратились.

– Ну, что, согласен ехать куда Макар телят не гонял? – вдруг раздался в ушах Графова трубный голос Шувалова. – Учти, мы люди серьезные. Тесть за тебя опять похлопотал – звонил мне вчера. Я ему объяснил, что в Савватьме мы начинаем дело на многие миллионы долларов. Так что он – рад за тебя. Будет в подсобном хозяйстве агрогородок – ты таких шикарных коттеджей и не видел никогда. Дорога, само собой разумеется. Газ природный туда ты затащишь. А техники мы уже столько пригнали, сколько за все годы советской власти не было. Ты понял меня?

Графов кивнул. Он с тестем никогда не пререкался. А мнение того ему Шувалов передал очень ясно: ехать придется.

– А ты подожди соглашаться, подожди, – ядовито улыбаясь, Шувалов вдруг повернул разговор в противоположном направлении. – Тесть тестем, но он ведь уже не при делах в Москве. У меня свои условия есть. Одно из них – своим заместителем по производству ты сделаешь моего бывшего шофера Юру Панова. Он внутри хозяйства всем заправлять будет, а ты – представительствовать и деньги крутить.

– Ему-то это зачем? – вдруг вырвалось у Графова, еще больше оторопевшего.

– Мы с Юрой 17 лет были вместе, потому что, как мне кажется, я угадал в нем главное,— пояснил  Шувалов.— Он из тех людей, для которых крупное, важное дело – самоценно, только оно дает им ощущение полноты существования. И если к тому же начальник или, проще говоря, «хозяин» тоже этим делом увлечен, то люди типа Панова становятся самыми преданными последователями и соратниками. Угадав это, уцепился за Юру двумя руками – сам я мечтал отличиться, создать на голом месте мощную передовую организацию. И мне предложили это сделать в Болотинском районе. А у Юры как раз случился скандал. Он с руководителем сельхозуправления не проработал и нескольких месяцев, бросил в отделе кадров заявление: «Увольняйте! С алкашами я работать не могу!» Я поговорил с Юрой, и он перешел ко мне, не раздумывая.

– И чем же вы в основном были заняты? – поинтересовался Графов.

 – Разъездами и добыванием. Мы проводили в командировках 200 дней в году, выбивая все необходимое для строительства хозспособом,— сказал Шувалов.— Машина была для меня вторым домом, а Юра, соответственно, «домоправителем». И, конечно же, лучшим другом.

 – А самостоятельных заданий вы не пробовали ему поручать?

 – Мы быстро разобрались и пришли к выводу, что, грубо говоря, я умею гнуться и рассыпаться мелким бесом перед нужными людьми, а Юра – нет. Слишком он прямой, бесхитростный, совсем ничего просить не умеет. Но организатор он, уверяю тебя, милостью Божьей! Мне же в Савватьме нужно образцово-показательное хозяйство, чтобы комар носа не подточил. Он – справится, ты – нет.

– Зачем же я-то там нужен? – вырвалась реплика у обиженного Графова.

– Ну, во-первых, я твоему тестю обещал, что помогу Николаю Графову стать капиталистом, – смущенно опустил глаза Шувалов. – Мы все-таки люди порядочные с ним. Он помог моим хорошим знакомым в свое время, они – мне, а я, по кругу, тебе. Во-вторых, и это самое главное, ты нужен мне – ты должен находиться в создающемся сейчас в России аграрном лобби. Да не только мне – всему топливно-энергетическому комплексу. Мы сейчас – хозяева жизни, и это надолго. Мы и только мы способны создать в России капитализм, который не будет нам угрожать. Везде нам нужны свои люди. Теперь послушай, что от тебя будет зависеть. Мы с тобой в Советском Союзе покойном привыкли считать печать авторитетной,  поэтому, чтобы быть максимально убедительным, я тебе сейчас из очень серьезного московского журнала мысль одну зачитаю. А ты – наматывай на ус.

Шувалов достал тоненькую книжечку из верхнего ящика письменного стола, нацепил очки. Россия, было написано в журнале, боится голода. Поэтому сев и уборка в нашей стране, как и десять и двадцать лет назад, воспринимаются как нечто чрезвычайное. Только раньше под них выделялось огромное количество горючего, техники, удобрений, а сейчас – не считано денег. И деньги те «прокручиваются» причастными к их прохождению людьми – от столицы до райцентров.

– Вот теперь, Графов, мотай на ус особо, – сняв очки, опять стал резать собеседника колючим взглядом Шувалов. – Как люди деньги «прокручивают»? У автора написано, что стены многих предприятий, контор, НИИ усеяны, словно заплатками, вывесками коммерческих магазинов и лавочек. У нас с тобой в Приокске много такого добра будет. У нас – ты это понимаешь?

Графов покорно кивнул.  Шувалов опять нацепил очки. И попадают эти деньги, после манипуляций областных и районных, не на поля и фермы, а в полное распоряжение руководителей бывших колхозов и совхозов. Никогда, добавлял журнальный автор, руководители эти не жили в таком достатке, никогда еще так не жирело, не раздувалось от важности и богатства районное и областное начальство, ибо ныне только оно способно обеспечить доступ к «аграрным» деньгам для тех же руководителей. Потому все завязано, переплетено, коррумпировано вокруг, что кормушка создана в России – небывалая. Честно признавался автор: иногда ему этих жуликов перестрелять хотелось.

– Мне тоже этого хотелось! – вдруг выстрелил взглядом в Графова Шувалов, опять снявший очки. – Но с течением времени я стал замечать, что взгляд мой на сельскую элиту помимо моей воли меняется. Чем больше в командировках наблюдаю и отъявленный цинизм, и дерзкое бесстыжее рвачество, тем больше… успокаиваюсь. Элиту эту – сельских технократов – начинаю принимать такой, какая она есть в реальности. А технократы эти ничем не хуже нефтяных или угольных магнатов. Добыв деньги на сев или уборку, они за один-два месяца «наедаются» ими до отвала, накрутив барышей в коммерческих структурах, и потом все-таки отправляют средства по прямому назначению – на поля и фермы.

Короче говоря, и автор статьи в журнале, и Шувалов начали понимать, что никому в России, кроме аграрного лобби, и в голову не придет что-то посеять в более или менее широких масштабах. Только они, технократы, взваливают на себя обузу организации сельских работ. И соответственно – сами же отхватывают себе во время «прокрутки» денег гонорар. И пропущенные через мясорубку их личного интереса «аграрные» деньги – единственная гарантия, что в стране кто-то будет заниматься сельским хозяйством и год, и два спустя. По крайней мере – пытаться заниматься всерьез. Их надо принимать такими, какие они есть на самом деле. А хищники без личного интереса пальцем не пошевелят, шагу не ступят.

– Деньги в этой стране выделяются конкретному человеку, – вдруг уставил свой пронизывающий взгляд в собеседника Шувалов и сделал очередной поворот в разговоре. – Так сто лет будет, и все привыкнут. Но пока страна новая, ей еще и года нет, учись у меня, слушайся. Министерство в Москве дало деньги на агрогородок мне, я их доверю тебе. Там, в Москве, твой тесть за меня похлопотал, я в Приокске – за тебя. Деньги фантастические!  В Савватьме ты будешь так же отличаться в богатстве от соседей-аграриев, как Рокфеллер от чистильщиков сапог в Америке. Им только на сев и уборку доллары дают, а ты в «зелени» купаться будешь. Обезопась себя от их зависти: у тебя не должно быть врагов во власти. Знаешь, что хочет президент Ельцин со своими опричниками? Чтобы фермеры накормили страну. Ну, и угоди ему, преврати наше, государственной организации «Приокскнефтегаз», подсобное хозяйство в частную лавочку: создай на этом месте ассоциацию фермеров, назвав «фермерами» (на бумаге, конечно) всех деревенских замухрышек – и пьяных трактористов, и лодырей-специалистов. Это, кстати, позволит вам взять в коллективную собственность землю – мы же с тобой годы спустя ее у бродяг и выкупим.

– Постойте-постойте, – осмелился перебить Графов Шувалова. –  Как это так? Получается, я буду отнимать у государственной организации  имущество. Ведь сотрудникам «Приокснефтегаза» создание фермерской ассоциации  можно  воспринять и как грабеж среди бела дня.

– Ну что ты!  –  отвечал Шувалов.  –  Я их уже убедил: Графов нас просто выручит. Ведь  пока подсобное хозяйство – наше структурное подразделение, значит, и зарплату обязаны платить мы. А она у наших работников, замечу, высокая. Твои же «фермеры» в Савватьме   –  как потопают, так и полопают. К тому же для фермеров предусмотрены государством налоговые льготы и субсидии, которые подсобному хозяйству не положены.

–  Но ведь затрачены на обустройство ассоциации будут многие миллионы долларов, как вы говорите!  Да с какой стати их газовики мне дадут-то? – еще больше изумлялся Графов.

 – Деньги предусмотрены в Москве, в министерских документах, и до них «Приокскнефтегаз» теперь не дотянется, – сверлил и сверлил собеседника взглядом Шувалов. – И министерство их не отнимет. Они – мне даны, мне. Пока в Москве равной властью обладают и Ельцин, и съезд народных депутатов, учти. Так вот, я – угождаю депутатам: они, на советский лад, требуют, чтобы вся страна селу помогала – я это в «Приокскнефтегазе» и делаю. Ельцину же ты с «фермерами» угодишь. У нас с тобой самая лучшая политика – это когда ласковое теля двух маток сосет. Понял что-нибудь?

– Муторно мне от этих головоломок, непривычно, – признался Графов.

– Ну, не наговаривай на себя, вовсе ты не больной, – подобрел вдруг Шувалов, не отрывая взгляда от Графова. – Два часа на тебя не устаю пялиться – ничего в тебе нет тревожного, взгляд ясный, ум светлый. Просто жена твоя  нажаловалась своей родне, что ты, кажется, спиваешься от безысходности: угрюмо и методично вечерами рюмку за рюмкой глушишь. Ничего, при большом деле встряхнешься! Тестю же твоему я сообщу, что Николай Графов – здоров. Он мне больше, чем психиатрам, поверит. Можешь, кстати, к нему завтра в Москву скатать – там тебе подтвердят все, что я здесь наговорил.

Графов попросил три дня на размышление.

 

2

Вскоре Графов был назначен директором подсобного хозяйства. Он повел себя очень странно. В считанные недели добился, используя свои связи в высоких кабинетах Приокска, создания в Савватьме сельсовета  –  раньше-то деревушка была прикреплена к более крупной административно-территориальной единице. Выборов депутатов, однако, проводить не стали. Зато была назначена главой администрации сельсовета жена Графова. С ее помощью законно оформили здесь бумаги на создание ассоциации крестьянских (фермерских) хозяйств «Савватьма», во владение которой и поступила вся бывшая колхозная земля и техника. Это было удивительным для сельчан: ни одного фермера в деревушке так и не появилось. Но с тех пор Графов и его жена в своих кабинетах почти не показывались.

Потом начались события еще более удивительные. Через полтора года журналисты стали называть Графова одним из самых успешных предпринимателей Центральной России. Причем  –  заслуженно.

Крыши четырех десятков особняков взметнулись над деревьями в Савватьме. Каждая усадьба – предел мечтаний любого богатого человека. Эти дома позволили укомплектовать штат лучшими специалистами. Построены несколько хранилищ сельхозпродуктов, новые скотные дворы, металлические ангары, общественно-культурный центр, внутрихозяйственные дороги. Поодаль от особняков в Савватьме поднялась многоэтажная школа из красного кирпича.

Пока возводился его собственный особняк, Графов иногда приезжал на эту стройку на новом джипе по только что асфальтированному шоссе. Потом – прекратил. Всеми делами в Савватьме заправлял Юрий Панов: по утрам проводил наряды, затем совершал контрольные объезды всех объектов, в общем, действовал как обычный председатель обычного колхоза. Он же, вместо жены Графова, решал все вопросы для жителей деревушки. Зато если в ассоциацию наведывались мы, журналисты, перед нами выступал только Графов. Кто его предупреждал о наших визитах, не знаю. Стоя перед только что построенным коровником или новой школой, он без устали говорил в микрофоны о том, что фермеры и только фермеры накормят страну.

Дела велись очень умно, это мы оценили. Речка под названием Савватьма разрезает одноименную деревушку на две части. Справа по течению земли ровные и жирные – начинаются знаменитые русские черноземы, которые тянутся отсюда до Кубани. Зато на другом берегу речки – голые пески, и перелески взбираются по склонам холмов. Все производственные объекты встали на черноземах, а особняки и школа – в лесах, среди «Приокской Швейцарии». Это название мы подарили Графову, и он им козырял в кругах высших чиновников. После интервью  Графов исчезал с глаз долой, а нас поили и кормили в одной из комнат нового общежития для строителей. Иногда мы там и на ночь оставались.

 

3

По утрам я не раз был  свидетелем, как Юрий Панов отчитывал руководителя строительного управления атомщиков, элиты отрасли, и тот внимательно слушал.

 –  Мы расторгнем контракт с вами завтра же, если не будут присланы дополнительные рабочие,  –  ставил ультиматум Панов.  –  Скот не сможет зимовать без нового телятника.

 –  Вопросов нет!  –  заверял строитель.

Потом Панов мне признался, что у него был запасной вариант  –  устная договоренность с кооперативом «Болотино». Так стала называться бывшая передвижная механизированная колонна сельского профиля. А за ее спиной, в свою очередь, толпились тысячи других строителей, страдавших из-за нехватки работы, готовых приехать сюда по первому зову. Зато и объекты при такой конкуренции возводились стремительно  –  за два-три месяца!

В Савватьме полностью обновили машинно-тракторный парк. Тем не менее технику эту берегли. Навоз и минералку на поля поручили вывозить и вносить в почву районным организациям  –   и за  эту работу те ухватились, как утопающий за соломинку. Каждый гектар получил оптимальную дозу удобрений уже в 1993 году. Короче говоря, других аграриев ассоциация «Савватьма» обогнала на несколько поколений.

При этом Юрий Панов мне нравился все больше и больше. Прямым он мне казался и смелым. Он не стеснялся отвечать на самые животрепещущие вопросы: например, запросто выкладывал свое мнение, почему энергетики деньги дают. Иногда мы гуляли по берегу реки и об этом разговаривали.

– Бывая на совещаниях хозяйственников в Болотине и Приокске, вдоволь наслушался я упреков в адрес газовиков за беззастенчивые манипуляции с ценами, безбожный грабеж потребителей, – начинал Панов издалека.  – В большинстве бывших колхозов, совхозов и промышленных предприятий недостает даже счетчиков газовых. Выставляй любую сумму, любой счет  –  оплатят. Но даже если газовиков ловили за руку, кончались совещания мирно, без карательных мер. Миллиарды, триллионы рублей возникают буквально из воздуха  –  и для могущественных отраслей это проходит безнаказанно.

– И чем же Савватьма так газовикам угодила, что они ее озолотить готовы? – интересовался я.

– А куда девать деньги  –  на покупку иномарок? – удивлялся словно бы только что пришедшим ему в голову образам и сравнениям  Панов. – Так в «Приокскнефтегазе» даже у председателя профкома  –  джип заграничного производства. На зарплату? Но если она будет намного выше, чем в других отраслях, на соседних предприятиях, то окажешься мишенью для критических стрел своих коллег, общественного возмущения, а то и мести. Чего доброго  –  карательные органы на тебя натравят. К тому же власти намного спокойнее относятся к вздуванию цен, сквозь пальцы смотрят на спекуляцию, если ты помогаешь людям их круга. Таким, как Графов.

– А может, все дело в прагматизме, и газовики искренне считают, что фермеры их и Россию накормят? – продолжал я спрашивать.

– Притом что стали мы  собирать по сорок центнеров зерна на круг, впятеро повысили надои молока, все равно выручки от проданной продукции не хватило бы на оплату даже двадцатой части стоимости новостроек. Деньги  –  не от земли. Их принес на блюдечке с голубой каемочкой тот же Графов – настоящий хозяин Савватьмы,  – делал окончательный вывод Панов. И смотрел на меня пристально.

– А где он, кстати? – не отставал я от интересного собеседника.

– Нам субсидии от государства положены, и немалые, – Панов, при всем напряжении разговора, не терял вежливости. – А денег российское правительство давать не хочет. Графову приходится эти ресурсы вырывать, но по демократическим правилам. Устраивать, на манер западных фермеров, театрализованные представления, имитировать общенародное возмущение, давать повод аграрному лобби выступать в качестве выразителей интересов широких масс и смелее выхватывать бюджетные куски у соперников.

Я чуть ли не в ладоши хлопал – так восхищало меня ораторское искусство Панова.

Однажды утром я обнаружил, что Панова нет в деревне. Зато за мной приехал – невиданное дело! – сам Графов и предложил сесть в его джип.

– В СССР меня не волновало, есть на счету в банке деньги или нет, – раздраженно говорил Графов по дороге. – Хозяйство от этого не зависело. Ну, напевал я, где надо, «Интернационал» под фонограмму, потом посылал бухгалтера в банк, и там беспрекословно выделяли все, что нам требовалось для работы. А теперь не только петь, но и вообще шута горохового из себя строить приходится, только бы положенные нам государственные субсидии на наш счет в банке пришли.

Ехали мы, как оказалось,  на центральную площадь Приокска, где должна была состояться очередная акция протеста аграриев. Но митинг оказался плохо отрежиссированным. Почему-то сюда толпами привалили учителя и медики и заняли ключевые, самые близкие к зданию областной администрации позиции. Когда из дверей выходил важный чиновник, в этом сборище переставали толкаться и возиться и изо всех сил старались продемонстрировать, что чем-то ужасно возмущены, – ошарашивали человека выкриками, грозно потрясали плакатами. Из-за спин людям суфлировали их непосредственные начальники.

Важный чиновник давал стрекача – тут же следовала команда «отбой!», плакаты опускались на асфальт, а хохот и возня возвращались в толпу. Мой попутчик с трудом отыскал в группе аграриев Юрия Панова. Здесь маскарад шел по укороченной программе. Панов привез молодцов-механизаторов, а те моментально сообразили: лучше не голосить, не смешить горожан, а «отметиться» в рюмочной или распивочной. В конце концов, озабоченный Панов подогнал автобус и увез подгулявший сельский народ от греха подальше.

Зато Графов собрал вокруг себя всех региональных журналистов. Ну, и таких представителей центральной прессы, как я,  ездивший в Савватьму как можно чаще. Телекамеры снимали его на фоне областной администрации. Графов сделал ультимативное заявление: если государственные субсидии через неделю не придут, то фермеры станут демонстративно сливать свежее молоко от своих коров в канализационные люки на главной площади Приокска. Мы постарались, и громкий выпад Графова был замечен всеми  центральными телеканалами и газетами, а не только в Приокске.

 

4

В октябре 1993-го Москве был разогнан съезд народных депутатов. На следующий год в Приокске появился новый губернатор. Через неделю Графова вызвал в свой кабинет Шувалов.

– Моя власть  тут подошла к концу, – Шувалов сразу взял быка за рога. – Ельцин в Москве победил, и связи мои там почти все  обрезаны. Из этого кабинета меня практически выгнали. Остатков связей хватило только на то, чтобы  удержаться на плаву: мне новый губернатор уже предложил должность начальника департамента энергетики в своей администрации. Значит, я буду глубоко в тени. Савватьме денег больше от «Приокскнефтегаза» не видать как своих ушей. Учти, говорю строго конфиденциально: в сельском хозяйстве теперь начнется такой тарарам, что тебе лучше держаться от Савватьмы подальше. Мы с тобой, Николай, все свое там получили – пора и честь знать.

«Свое получили»! Собственным бизнесом Графов и раньше занимался увлеченно. Голова кружилась от новых возможностей. В коммерцию подались многие из людей его круга.

Сотни и тысячи бывших партийных и аграрных коллег Графова, как они это сами называли, «присосались» в стране к бывшим советским предприятиям и колхозам-совхозам. Заняли там разные руководящие должности. Одновременно  они возглавили кооперативы, рекламные агентства, всевозможные союзы, фонды, которые чаше всего не приносят никакой пользы пи людям, ни природе. Но щедро финансировались самыми могущественными отраслями: нефтяной, газовой, горно-металлургической. Модным в этой среде стало циничное перефразирование известного выражения: «Мы устали ждать милостей от народа, взять их у него – наша задача!». И брали, не стесняясь. Вели себя как истинные хозяева жизни.

Графов не боялся ни зависти, ни преследования. Он считал, что Россия разбита на многие десятки тысяч считающих себя фактически суверенными империй: "приватизированных" заводов, бывших колхозов, коммерческих фирм и т.д. Руководители-императоры имеют, по существу, все права глав иностранных государств, вплоть до найма собственной вооруженной гвардии из так называемых телохранителей. Естественно, против "российских шпионов" — налоговых инспекторов, ревизоров, журналистов — выставляют своих опричников: и с кнутом, и с пряником. Не поддаться способны разве что герои-одиночки.

Коммерция его была для страны беспрецедентной. В самом начале Графов  играл на задержках с зарплатой и расчетами за услуги. Что-то в этом есть от алхимии — только сегодня золото добывается из обычных чернил. Фокус превращения цифровой записи в купюры просто неотразим. Золотая лихорадка охватила многих руководителей-императоров. Деньги со счета ассоциации «Савватьма», например, переводились на счет некой возглавляемой самим Графовым, или его женой, или родней Шувалова коммерческой фирмы. Там сразу, с помощью знакомых банкиров, или постепенно, через посредников и меняльные конторы, безналичные рубли обналичивались. За хрустящие купюры, по дешевке, втихую, закупался оптом товар, который перепродавался втридорога — теперь уже в "комках", или специально нанятыми "челноками", или базарными торговцами. Иногда — в той же самой Савватьме, своим же рабочим! Эта операция с куплей-продажей повторялась несколько раз, после чего денег становится существенно больше. Тут-то и начинается их обратный путь на счет фермерской ассоциации. Увы, на банковский счет безналичные рубли попадали в прежнем, начальном количестве. А барыши уже разложили по ходу операции по своим карманам махинаторы.

У Графова и его жены множились в собственности магазины, ларьки, кафе. Они расползались и разбегались по территории Приокской области. Графов и жена создавали и создавали новые акционерные общества, кооперативы, ассоциации и союзы. Впрочем, совладельцев почти всего этого оказывался и Шувалов. За всей этой коммерцией – глаз да глаз был нужен. 

А коммерческие возможности возрастали и возрастали. Стал свободно ходить доллар по России. Графов деньги «Савватьмы» переводил в валюту, дожидался, пока курс той вырастет в два-три раза, потом – возвращал долг деревне, а «навар» – пускал в торговый оборот. Потом в стране началась приватизация всех индустриальных отраслей, и в руках этой, как ее называл Графов, коммерческой элиты очутились акции, которые стали приносить небывалые дивиденды. Российский акционер – он наподобие рэкетира. Он, мол, главнее всех инженеров и экономистов. Не дашь денег – станет преследовать руководство, разваливать предприятие за предприятием.

Бандиты Графова не трогали. Но он все-таки подстраховался. Речь ведь шла о коммерции неофициальной. На всякий случай, Графов подкармливал несколько преступных группировок.

После увольнения Шувалова из «Приокскнефтегаза» Графов искренне стал полагать, что он  удалился на максимальную дистанцию от Савватьмы из-за своей перегруженности. На максимальную – не значило совсем.

 

5

А в Савватьме, тем временем, прошли «демократические реформы». Образовалось сразу 11 фермерских хозяйств – по числу самых авторитетных специалистов из тех, кто раньше находился в подчинении Панова. Они на аукционах разделили богатейшую базу, построенную «Приокскнефтегазом». Комплекс с маточным поголовьем коров приватизировали трое фермеров, а собственниками кормовых угодий и телятников стали, например, шесть других хозяйств. Впрочем, ассоциация «Савватьтма» тоже сохранилась.  Ее образовали  новоиспеченные  фермеры Графов и Панов, а также примкнувшие к ним десятки людей предпенсионного возраста, боявшихся что-либо резко менять в своей жизни.

Фермеры устроили парад суверенитетов – как республики бывшего СССР. Запутались в ценах на услуги, во взаиморасчетах

– При встречах мы, руководители-фермеры, иногда сами над собой посмеивались, – рассказывал мне Юрий Панов. – Кругом – то, что мы в шутку именуем памятниками реформам: траншеи с непроданным прошлогодним силосом, горы невывезенного навоза, незасеянные или неубранные из-за несогласованности при обмене техникой поля. У одних – телята дохнут из-за тесноты, у других – дворы пустуют, потому что скотины мало. Посмеемся: мол, наломали дров, а потом разойдемся по своим углам – и за старое…

И вот к 1999 году  приток денег в Савватьму совсем иссяк. Наступившее там разорение можно было показывать в качестве наглядного пособия по преобразованию деревни — имущества почти нет, как и обрабатываемой пашни.

Мы  ходили по берегу реки. Панов с   горечью вздохнул:

 – Эх-ма... Хоть бы Коля Графов со своей коммерцией прогорел! Тогда бы, глядишь, опять к нашему делу пристал. Ведь с ним в бизнесе горы можно свернуть!

 – А без него что ж – ничего не получается? – спросил я.

 – Выходит, что так. Наверное,  я – никудышный предприниматель. Мы только и умеем – горбатиться на скотном дворе да в поле...

Панов был в полной растерянности. У него, по бумагам, триста гектаров земли, но владеет ли он ею? На этот счет есть большие сомнения – ведь газовики возводят особняк за особняком на его территории, в «Приокской Швейцарии». Графову же достались черноземы, и они пустуют.

Большая путаница с живностью. Свиней привозили то одни, то другие влиятельные знакомые Графова, а уход обеспечивал Панов с подчиненными. И попробуй тут разберись – кому и какие килограммы привесов принадлежат? Или – сено косит Панов, а минеральные удобрения покупает Графов. И как тогда урожай делить?

Отношения резко обострились, когда стало ясно: этой несуразице конца не видно. Однажды Панов и Графов поскандалили.

– Ты нас в батраков своих превратить хочешь! – кричал Панов.— Ищи другую прислугу!

 – Да я в тебя  огромный капитал вложил,— возмущался Графов.— А вы светом пользуетесь и за электролинию не платите.

 – А ты плати за то, что мою землю под особняки  занял,— парировал Панов.

 – А ты – за мои тракторы,— не уступал Графов.

Это был удар под дых. В первое время они соблюдали (так договорились) следующее разделение труда: Панов работал в фермерском хозяйстве «на внутреннем рынке», а бывший директор – «на внешнем»: с бумагами, кредитами... И вдруг выяснилось – львиная доля техники записана на Графова, является его собственностью. Выходит, слишком уж безоглядно доверял Панов своему «партнеру».

Впрочем, Панов признался мне: спорили они из-за мелочей, а самые глубинные противоречия так и оставались неназванными.

– Крупное дело исчезло, и мне белый свет не мил, – посмотрел на меня Панов смущенно. – Ну, разъяснили бы мне: мол, от тебя то-то и то-то требуется, я бы с головой в работу ушел! Никто же лучше меня ее не сделал бы! А сейчас, выходит, все мое умение – псу под хвост?

Потом он долго говорил, что  сегодня еще многое поправимо. Постройки, коммуникации, оборудование в Савватьме  даже в нынешнем полуразваленном виде оцениваются в кругленькую сумму. Российское общество не настолько богато, чтобы разбрасываться подобными суммами. Но без знающего, разворотливого, дальновидного хозяина с предпринимательской жилкой, такого, как Графов, никакое крупное, индустриального типа производство не удержится на плаву.

– Призыва: «Приходите и володейте нами!» серьезные предприниматели от крестьян вряд ли дождутся, – заключил Панов. –  Графову и таким, как он, самим надо идти навстречу деревне, рекламировать, предлагать себя, заниматься благотворительностью, завоевывать расположение людей. И главное – предлагать нам разумные, выгодные экономические решения.

Я смотрел на него и выжидал. Наконец, он сказал, что Графову звонить не решается – да тот и трубку вряд ли возьмет. Находиться же в неизвестности Панову невмоготу.

 

 6

На мой звонок Графов ответил сразу. Без притока внешних денег его коммерческая река стала мелеть. Товарооборот резко снизился, а прибыль и вовсе исчезла. Да и как иначе, если совладельцы, в основном, жена и Шувалов, то и дело потрошат оборотные средства: то новую виллу вынь да положь надо купить, то бесценную шубу. Да и у самого Графова проблема: окружение  губернатора стало ездить на «джипах» последней модели, буквально нафаршированных разной электроникой, а он не найдет средства на покупку такой машины. Имущества у него и совладельцев, правда, на многие десятки миллионов долларов: квартиры в Москве, несколько шикарных особняков на Юге, не говоря уже о Приокске и его окрестностях, золото, драгоценности… Продавать все это ради нового «джипа» – значит, быть поднятым на смех. И совладельцы долго  ломали голову, что делать. В общем, за саму возможность встречи со мной Графов ухватился жадно.

– Размолвки с Пановым я всерьез не воспринимаю,— заявил он мне. – Нынешняя экономическая сумятица не вечна, время все расставит по своим местам.

Графов был одет по последней моде, дорого. Я его понимал: следить за своей внешностью принято у деловых людей, именно среди них он и вращается. Он угощал меня в кафе, окна которого выходили на здание областной администрации. Стол наш ломился от яств.

 – Значит, все инвестиции вы теперь собираетесь направлять в коммерческую сферу? – уточнил  я.

 –  Фермерство с 1993 года стало для вложения капиталов непривлекательным, – поправил меня, глядя в окно, Графов.— Сельское производство в России задавлено ценовым беспределом, непомерными процентами за кредиты, отдачи от денег ждать не приходится. Сколько миллионов я в деревне угробил! Теперь это мертвый капитал. Не ошибись я в 1992 году, не поверь шумихе вокруг фермерства, я был бы теперь в несколько раз богаче!

Графов смотрел и смотрел в окно. Я тоже молчал.

– Обвинять бизнесмена в том, что он делает деньги,— это, согласитесь, просто глупость –  продолжал Графов.— Я занимаюсь тем, что выгодно сегодня, и буду вкладывать деньги в сельское производство только тогда, когда оно станет прибыльным. А  вот и Шувалов пришел!

Графов представил мне пожилого коренастого мужчину с колючим взглядом. Осмотрев меня с ног до головы, тот сел за наш стол и заговорил о гигантских корпорациях.

– Великолепно организованные крупнейшие компании, управляемые коллективно обезличенно, производят львиную долю продукции в индустриально-развитых странах – ораторствовал он, не отрывая от меня глаз. – Не они у государства, а оно у них часто находится в подчинении. Именно поэтому фермеры там без денег не сидят. Пора и нашим крестьянам основывать крупнейшие империи, конкурировать при дележе бюджета с нефтяными и газовыми гигантами. И основателями этими должны стать такие знатоки аграрного дела, как Коля Графов. Вы согласны?

– А таким, как Панов, что-нибудь из тех денег достанется? – полюбопытствовал я.

– Сколько мы решим, столько и дадим, – прямо ответил Шувалов. – Без нас ему вообще копейки не перепадает. У него другого выхода нет – примкнет к корпорации.

Потом, осмотрев внимательно богатый стол, он попросил меня поучаствовать в их с Графовым совместном мероприятии: оно, мол, вот-вот начнется. Я все-таки – единственный в их свите представитель центральной, московской прессы.  Им с Графовым это нужно для солидности.

Куда мне было деваться? Я согласился, ничего уточняя.

Наслаждаясь едой и напитками, мы смотрели, как на площади собирается народ: знакомые мне колхозные председатели, специалисты, приехал даже автобус с механизаторами. Вскоре примчалась целая бригада телевизионщиков,  и Шувалов нам скомандовал: пора!

Он остался наблюдать за происходящим из окон кафе. Я растворился в толпе коллег. Графов вышел к нам и сказал:

– Крестьяне не должны дожидаться милостей от государства, взять их у него – наша задача! Вы присутствует при историческом для Приокска событии. Подписаны документы о создании здесь первого крупнейшего агрохолдинга. Мы привлечем в область колоссальные инвестиции. Мы будем поднимать из руин – и губернатор одобрил эту идею – Савватьму, другие такие же разрушенные и гибнущие деревни и села. Мы возродим Россию!...

 

7

Это было последнее выступление Графова перед журналистами. Вскоре он был назначен генеральным директором холдинга «Приокск – Савватьма». Фигура не публичная. Панов в холдинге стал управлять сразу несколькими хозяйствами. Шувалов – попал в реестр крупнейших акционеров «Приокск – Савватьмы»