Проза

  Растекаются мысли радужной плёнкой снов на зеркальной поверхности сознания. На сознании без края, замкнутом на себя, словно капля, шар или мир. Капля повторяет форму мира, а мир – форму вечности, её поверхностное натяжение – амальгама для того, что внутри. 

    Пена снов пытается охватить бездну, проникнуть в глубину, сойтись в одном великом сне. Но там она исчезает, пузыри лопаются, едва начав движение внутрь, иллюзии теряют свою определенность. Миры – пена вечности, а мысли – сны миров, фантазии снов. 

     Паутинки мыслей наслаиваются в кокон вокруг духа, он превратился в куколку, его смутные предчувствия и блуждающие интуиции – предвкушение цельности, единения бытия. Его ненасытность, желание усвоить даже бесконечность – всего лишь жажда, мечты гусеницы. Теперь он – переполненный сосуд, готовый пролиться в океан Разума. 

   Ограниченность на фоне неуёмных запросов, осознание величия и замкнутости в клетке – этой дилемме близится конец. Теперь дух медленно выходит из одиночества в единство, из разумной формы в бесформенную разумность, его молодые побеги вытягиваются во всемирные ветви. Он – завершение моста, протянутого из вечности в миры снов о её бездне, и вот, театр уже готов к полномасштабной премьере. 

    Дух смеётся над вопросом: "быть или не быть?", он понимает, что его почти и не было, что бабочка ещё не расправила крылья. Ведь он – только надежда на пробуждение, ему ещё предстоит осознаться во вселенском сне. А пока он – лишь иллюзия разума, тень самого себя. 

    Душа росла из одного существа в другое, и в человеке обнаружила себя духом. Окрепшей нитью сознания она привязала себя к Древу Земли и томится много сотен поколений. Под графитовой пылью тоски дозревает алмаз, вбирающий столько света, что может потерять границы и стать невесомым. 

     Время теряет свою власть, перестает быть формой души, замедляя свой ход в грёзах и счастье, в бурном танце и восторге, оно остановилось в сознающем Я. Мера последовательности исчезла не только в трансе но и в осознанности. Душа осознала в себе и текущее, и вечное Я, концентрируясь на последнем, она отсекает прошлое и будущее, оставляя всецело настоящее. Душа нашла в Я своё неразвёрнутое пространство. 
 
      Смерть это её попытка ступить за порог Я, но она тут же выходит с другой стороны. Дрожащая куколка - её единственная надежда, дверь в новую реальность. Пока не родилась бабочка, душа будет снова и снова возвращаться в бредящую куколку, во сны миров, в театр ожиданий и бестолковых смыслов. 

    Живя в сновидении куколки, в мифе сна, душа воспринимает земное бытие, как назидательную притчу, и хватается за любую суть или иносказательный образ. Она, словно влекомая Летой мумия, плывёт в тумане ближайшего познания, распуская бинты надежд, зацепляющиеся где-то, как-то и за что-то. Душа не знает, что её ждет и кто она есть, на самом деле, но пытаясь нащупать себя во сне и оседлать волю, она учится расширенному присутствию.  

     Её страхи - фантомы судорожного развития, а жадность - невежество полусонного духа. Совесть это тот Свет, что пробивается сквозь плотную оболочку куколки и даёт почувствовать Его всеединство. Но твердая кожура довлеет стать целью, имитируя, на просвет, золотой купол счастья. 

   Дух стал привыкать к янтарному полусвету самости и развернулся к себе мерцающим ликом, маской эго. Он разлёгся в куколке, словно на мягком диване для грёз, но она - не соты для трутня и не ветка для ленивца. Душа не желает довольствоваться комфортным местом зрителя, она постигает режиссёрские навыки. 

    Сон бабочки готовит её к полету, намекает на то, как скоро её дух вдохнет бескрайний простор бытия. Как скоро раскроется куколка сна, и осознание себя волей вечности, наконец-то, не закончится хаосом. Как скоро она созреет для творчества, вносящего красоту в черты новых миров, как скоро её дух станет демиургом реальности.