Проза

 

    

 

     Бьется в детской груди сердечко, трепещет в радостном нетерпении жить. Разве может знать, что это метроном бытия отмеряет миг, именуемый жизнью.

     Нам выпадает средь вселенской ночи мгновенье яркое…

 

     Домик на тихой улочке, яблоня у крыльца.

     Настежь окна.

     Майский день безоблачный и чистый расплескал по небу синеву. Ласкают молодую поросль нежные лучи. Притягивает детский взгляд свежая явь мира. Вот по стебельку полевого мака ползет божья коровка. Вот пчела парит над цветком – протянет хоботок и берёт нектар. Снуют стрекозы над головой. На плечо садится большая яркая бабочка, топчется, выискивая что-то, не найдя улетает. Далеко улетает, за горизонт. Душа тянется вслед.

     И одуванчик ждут другие страны, ты только на него легонько дунь.

     Жизнь таинственна, прекрасна, нескончаема.

 

     Дунет легкий ли бриз-ветерок, упадут ли дождем капли крупные, пробежит по душе нежный ток и мир станет понятней, доступнее.

 

     Юность. Что может сравниться с ней полнотою чувств. Краски, запахи, звуки – всё сливается в единую симфонию жизни. Как безоглядно устремляется жаворонок ввысь со своею песней.

     Будь благословенна юность каждого из нас.  

     Плывет над побережьем голос флейты и исчезает суета обыденности. Остается море, небо, горный хребет в вечерней дымке, и души распахнутые навстречу друг другу.

     Сладость губ, горечь слез, запах светлых волос…

    

     Заходит солнце, гладь морская, не отражая ничего, в нейтральном свете спит, вдыхая остатки сумерек. Кругом приметы ночи, что, ступая неслышным шагом по земле, везде отметины роняет как странник вечный и слепой. Звезда вечерняя мерцает, пахнуло со степи травой – над миром властвует покой.

     Ночь выкатывает в небо луну и всё обретает таинственные очертания. А музыка нехитрая сверчка непостижимо в душу проникает.

     Кончается время луны и миром овладевает вселенская тишина, когда слышен уже шепот звезд, обильно взошедших на небосклоне.

     Ах, июльские жаркие ночи, ярких звезд хоровод неземной. Потрудился отчаянно Зодчий, обращая пылинки звездой.

 

     Утренняя заря. На горизонте в солнечном мареве парит одинокий баркас с обвисшими парусами. Штиль.       

     К полудню уже ветер.

     Даль морская, вздымая пенную волну, стремится к берегу, играя зеленым цветом на бегу.

     Призывный крик чаек. Рокот волн, тревожащих берег.

     С разбега бросаемся в набежавшую волну. Она подхватывает наши тела, обращая в живые суденышки. Боремся с волной, выгребаем, вдыхаем воздух и вновь уходим под воду. Восторгу нет предела – море наша стихия. Мир наполнен первозданным смыслом. Как гулко бьются молодые сердца. Радость преодоления, море надежды.

 

     Кто-то жил в этом доме до нас и лелеял всё ту же надежду, облекая её хоть на час в дорогую цветную одежду.

 

     Отцвели травы, отцвели и пожелтели под палящим солнцем. Земля посохла и растрескалась. Исчезли бабочки, стрекозы, жуки, и только муравьи снуют, стаскивая с пожухлых трав остатки урожая в муравейники.

 

     Да, эта мысль не нова, что мы как злаки иль трава, а бог всегда снимает жатву.

     

     У выносного прилавка гремит музыка. В двух метрах пляшет танцор – босой, в рваных штанах. Они мокры, в разные стороны разлетаются брызги. Голое выше пояса тело блестит от влаги. По лицу стекают ручейки пота, глаза прикрыты. Он пляшет на исходе сил. На земле  лежит шляпа, без цвета и формы. Вокруг зрители – молодые, задорные. Танцор бросает печальный взгляд на шляпу и ускоряет темп. Быстрее, быстрее. Гулко бьет в висок сердце, бьет с перебоями. Смех в толпе громче. Танцор дергается всем телом и неуклюже валится на землю. Зрители равнодушно расходятся.

  

     Осенняя лазурь, спадая желтизною, берет в объятия нас с грешною землею. Остывшие поля с окрестными лесами, да мы бредем, куда не зная сами.

 

    Незаметно вступает в свои права осень. Всё чаще посещают побережье циклоны и мокнут на ветвях деревьев птицы, прячась под остатки пожелтевших листьев. Растекаются по подвалам бомжи и кошки. И только одинокие прохожие пробегают под зонтами по пустынным улочкам, да бездомные собаки понуро бродят кое-где в поисках пропитания. Город готовится к зиме. Хотя нет-нет и установится между циклонами окошко на неделю. И вновь искрятся синевой небеса, а оголенные деревья не кажутся столь печальными. Купаются в лужах воробьи, греются под полуденным солнцем на скамейках скверов пенсионеры, жмутся к ним бездомные собаки в надежде получить гостинец. Мир меняется в такие дни, и надежда на скромное счастье не кажется уж такой безрассудной.

     И всё же, как быстротечно время.  Зачем же подгоняем его?  Бутон наливается соком, цветок распускается... но  вянет, и лепестки опадают на землю. Кто знает, что ощущает цветок при этом, что чувствует желтый лист, кружась в осеннем хороводе. Мы догадываемся, что так будет и с нами.  Жизнь уходит, оставляя ворох воспоминаний и унося  остатки  последней надежды.  Некуда и незачем боле спешить. Мир провожает нас страданием. Этот странный, этот так и не понятый нами мир. И уход мы  воспринимаем уже как блаженство...  как терпка сладость этого мгновения.

 

     Душа легка, она уже в полете, её тоска созвучна звонкой ноте, но и она исчезнет без следа как облаков далекая гряда.

 

     Всю ночь дует ветер. Крутит, вертит, рвётся в окна, на что-то жалуется, о чём-то желает поведать, видимо – о преходящем.  К утру устает и стихает.

     А весна так холодна, так неприкаянна. На страстной неделе кружат в воздухе снежинки. Веточки с пробудившимися листочками по ночам покрываются изморозью, редкий цвет алычи жалобно опадает на землю. Всё живое в бесприютности.

     Последняя весна обернулась зимой.

 

     Последний взмах ослабленной руки, последний взлёт неторопливой мысли. Так тихий всплеск остуженной реки прощается с небесной высью.

 

     Время земных блужданий окончено. И вырывается из глубины подсознания с последним вздохом слово – Бог. И нет слова "жить", ибо жить уже нечем. Сердце иссякло.   

     Ветер срывает с туч короткие заряды дождя. Из пелены выходят тени, опускаются на землю и босые ступают по влажной траве. Глядят с тоской друг на друга и расходятся в разные стороны, за горизонт.

 

     Поэт мог петь любовь, но он поет разлуку. Мы все разлучены.

     

     Стук молотка. Глухо бьют комья земли в крышку, с каждым разом всё тише, глуше.

     Земля влажная, каменисто-глинистая, с вывернутыми наружу корнями, хранящая миллионы лет тайну соития живого и бесчувственного.

     Тихий погост у речушки, горный хребет вдали. Небо затянуто тучами.

     Порыв ветра качнул иву, долетел до родного крыльца и накренил ветви яблони. В воздухе запахло дождем.

       Но не будет ни молний, ни грома. Просто с тихим и тёплым дождём мы под окна родимого дома, возвращаясь, слезой опадём.