Жизнь как есть

 

Они поклялись друг другу в любви до гроба, когда им было по десять лет. Сейчас им по одиннадцать. Тогда, год назад, Адам с Евой уединились в старом панском саду, Адам сделал бритвенным лезвием на своем и Евином безымянном пальцах надрезы и они соединились кровью. В каком-то кино Адам видел этот обряд, роднящий души.

Как не соединиться мальчику и девочке с эдакими именами? Однако, сдружились они не сразу. Месяц с лишком прошел с того дня, когда испуганную девочку привезли в село Велебицы, и тетенька из Сольцов, из соцотдела, представила ее: «Знакомьтесь, Ева. Эй, Адик, – так звали Адама взрослые – тебе пара будет! Не обижайте ее, дети…» Адам раскраснелся, пробурчал: «Вот еще, нафиг мне надо, блин…» Девочка в розовом спортивном костюме – щуплая, тонкая как былинка, костюм топорщится, развевается на ветру – боялась поднять глаза…

 

 

И как-то вечером, когда несколько детей убежали плескаться в реке Шелонь, Адам посмотрел на Еву в купальнике… и как-то ее пожалел, что ли… За месяц она так ни с кем не сошлась, какая-то запуганная была, несчастная. Адам решил взять над Евой шефство. Всего-то неделя прошла – и они уже были почти неразлучны. Ева и вправду раскрепостилась, у нее проснулся интерес к играм, появился вкус к жизни.

Детдом находится в здании сельской школы, но школу закрыли. Злую шутку сыграла с селом Велебицы цивилизация: до Великого Новгорода полста километров, до Питера – триста… в общем, все молодые уехали, и рожать в Велебицах стало некому. Школу прикрыли, но, чтобы крепкое еще здание не пропало, сюда перевезли из Сольцов детский дом. Чиновники посчитали, детям на природе будет лучше. Дети рассудили по-своему: «Сослали, гады, с глаз долой!» В Велебицах – ни дискотеки, ни тусовки, ни гулянки… Старшие дети прозвали новое свое место «богадельней». Они вообще были убеждены в том, что наказаны. За что? Может, за еще не совершенное… «Контингент» в детдоме небольшой – всего-то 36 детей от 3 до 17 лет. 6 педагогов, 2 повара, 4 нянечки, директор, Лариса Дмитриевна, да сторож дядя Вася. Все из местных, большинство – бывшие учителя. Люди они добрые, но с сиротами (даже «социальными», при живых родителях) работать не очень-то умеют. Мягко говоря, они не слишком строги. Да и побаиваются детишек, считая тех отпрысками бандитского роду. Велебицы – село древнее, с устоявшимися традициями. В таких селениях издревле отторгалось все чуждое, непонятное. Сироты воспринимаются населением как… плоды злой цивилизации, породившей пьянку, мат, воровство, насилие.  Ну, не слишком-то складываются в Велебицах отношения между детьми и взрослыми…

Адам – старожил детдома, он был участником переезда. Он и в Сольцах успел пожить, в ветхом особняке, который детдом занимал до Велебиц. История Адама немудреная. Нашли его на вокзале Старой Руссы, он спал на площади, под скамейкой. Адам еще маленький был и умел говорить только: «Ван, ис Балависей. Мамка Ила усла кусать купить…» При мальчике нашли записку: «Адам Рыбкин. 3 года. Простите, люди добрые!»

Эту записку Адам нашел в кабинете Ларисы Дмитриевны, в своем личном деле. Он уже большой мальчик, умеет пролезать куда надо (и не надо) без мыла. В своей характеристике он прочитал, что «Балависи» предположительно – город Боровичи. Видимо, он оттуда родом и мама, вероятно, живет там. Больше ничего толкового Адам в документах, относящихся к себе (и не только к себе) не нашел. Ну, разве только узнал еще, что Рыбкиных в Боровичах проживает аж семнадцать человек. Милиция, когда расследовала дело подкидыша, проверила всех боровических Рыбкиных (о чем сообщает соответствующий протокол, подшитый к делу) – но все оказались «чисты». Ребенок согласно протоколу «ниоткуда не пропадал».

О происхождении Евы Егоровой известно намного больше. Она из многодетной семьи, четвертая по счету из шести. Жили Егоровы в деревне Радугино, под городом Пестово. Отец оставил семью, когда Ева была совсем маленькой. Колхоз развалился, мама, телятница, с горя запила и за детьми следить перестала. Ева с братьями и сестрами шлялась по деревням, ходила в город. Дети побирались или воровали. Очень уж кушать хотелось… В конце концов, мама пропала. Ее, иссохшую, нашли весной повешенной в лесу. Ева по счастью маму в таком виде не лицезрела. Она вообще верила, что самоубийца – мама, произошла ошибка. Настоящая мама где-то бродит, ищет лучшей доли. Найдет – вернется к ним, к детям… И отец их найдет – обязательно! Пока же, «до времени», их, шестерых Егоровых, разбросали по разным детским домам области.

Далеко не все время Адам с Евой проводили вместе – все же у мальчика с девочкой непохожие интересы. Но вечерами они гуляли вдвоем в панском саду (громадные деревья – все, что осталось от усадьбы какого-то пана) и строили планы на будущее. Ева хотела поехать в Париж. Ей казалось, там вся жизнь построена иначе, и под Эйфелевой башней круглый год гуляют счастливые и беззаботные люди. Адам мечтал увидеть Боровичи, свою вероятную родину.

Приближалось к концу лето, и однажды, на исходе августа, Лариса Дмитриевна сообщила Еве: «Солнышко мое, решено тебя перевести в Чудово, там, в детском доме, два твои братика… вместе с ними будешь учиться! Завтра утром придет машина…» Ева не хотела к братикам. Они всегда ее подставляли, заставляли в деревнях заходить в дома и клянчить продукты (жалостливый у нее вид, это значительный козырь побирушке). Ева нашла Адама и передала ему страшную новость. Вечером, под сенью гигантских лип, они задумали побег.

 

*

…«Буханка» в Велебицы пришла в девять утра. Из нее вышли две женщины. Возле входа их встретила взволнованная Лариса Дмитриевна: «Ой, а у нас чепэ… Ева пропала!» Директор пришла утром в девичью комнату, а девочки ей заявили: «Они просили передать – пусть не ищут!» «Они» – Ева с Адамом. Лариса Дмитриевна устроила перекрестный допрос; дети путались в показаниях, каждый указывал направление, в котором удалились беглецы, отличное от того, который сообщал предыдущий допрашиваемый. Ясное дело, дети специально путали карты… Что ж, рассудили женщины, пути всего два: на Сольцы и на Шимск, вверх и вниз по течению Шелони. Надо посылать погоню в оба направления! Естественно, сообщили в отделы полиции двух городов. Женщины волновались: за пропавших детей им головы снимут!

…Адам, будучи знатоком местности, предполагал, что искать их будут возле реки. Они с Евой пошли третьим путем – через болото, на станцию Уторгош. За еще загодя смогли раздобыть резиновые сапоги, теплые куртки, кой-что из провизии. За пару часов они умахали далеко, но, ощутив, что под ногами «гуляет» трясина, перепугались…

…Дядя Вася, сторож детдома, с малолетства охотится. Он знает в окрестностях Велебиц каждый кустик, всякую кочку. И немного знал Адама, смышленого, но бедового мальчика. Два раза Дядя Вася водил парнишку в лес, показывал, как силки на птиц ставить. Он подумал еще тогда: «Охотник из него выйдет!» Адам умел терпеть и ждать, а это главная добродетель охотника. Дядя Вася прикинул: «Парень знает тропы… а не проверить ли?». Старик быстренько собрался и двинул к урочищу Луги.

Очень скоро дядя Вася набрел на свежие следы детских резиновых сапог. Его предположение подтверждалось! Что-то тревожное засвербело в стариковской груди. Уж не случилось бы беды – думал он! Следы вели в глубь Мшанского болота, а оттуда знают выходы только очень опытные охотники… И впрямь: через полтора часа дядя Вася разглядел среди ветвей два ярких пятна: они!

…Адама утягивала трясина, Ева лежа пыталась протянуть ему березовую ветку. Дядя Вася скоренько срубил пару березок, накинул на мох и стал на коленях пробираться к гиблому месту. Вытянув детишек на островок, он, отдышавшись, стараясь быть поласковее, заговорил:

– И кой черт вас дернул в бега! Всех на уши подняли, засранцы… Адик, ты ведь и себя бы погубил, и девку! Зачем?..

Заговорила Ева:

– Дядь Вась, мы бы выбрались, точно! Ну, пустите нас, мы вернемся вернемся… чеслово! Ну, пусти-и-и-ите!

– Дык, вернетеся, никуда не денетесь… – Дядя Вася закурил, присел кочку. – Мы мокрые, как черти… высушиться надобно для начала-то…

День был солнечный, но холодный. Эти цыплята недотепистые еще простудятся… Дядя Вася разжег костер, заставил детей раздеться и развесил вокруг огня одежду. Сидели молча, старик с улыбкой наблюдал мальчика и девочку, у которых глаза светились как у загнанных волчат. Вот, думал он, досталось-то им… У дяди Васи трое детей. Они разъехались, в городах живут. И, что характерно, у всех троих с семьями не заладилось: сыновья разведены, один, правда, с женщиной живет и воспитывает чужого ребенка. А свой родной пацан (внук дядя Васи) родного отца и забыл уже… Второй сын ни с кем не сошелся, запил. Дочь одна воспитывает двоих. Да и как воспитывает – внучата все лето и все каникулы в Велебицах, у бабушки с дедушкой. Была бы в селе школа, дочь, кажется рада была бы навсегда своих чадушек сдать… на радость старикам. Что с молодежью? Как-то «без царя в голове» они живут, святого не мают. Кукушки… вон, кукушат сколь в детдом подкинули! Нехристи… Вот, дядя Вася когда-то в коммунизм верил, так ведь даже в антихристовом обществе как-то старались следовать заповедям…

 

Какая-то нежность напала на дядю Васю, он ласково вопросил:

– Адька, пойдем с тобой еще щеглов ловить-то?

– Э-а… – уверенно ответил пацан.

– Это почему так-то?

– Дядь Вась, у нас с Евой дельце есть. Вы б отпустили нас, а?

– Дык, какие у вас дела-то? Ты посмотри на пацанку-то: дрожит как листик, куда ее отпускать?

Ева, стуча зубами, затараторила:

– Дядь Вась, мы вернемся, обязательно вернемся! – Она прижалась к старику и уткнула в его бок носик. Жалостливо захлипала… Дядя Вася оставался непреклонен:

– Вы хоть знаете, бедолаги, что вас ищет полиция? Я отпущу – меня в тюрьму усадят!

Ева перестала хныкать и твердо вопросила:

– Дядь Вась, у вас внуки есть?

– Ну…

– Они, наверное, с папами, мамами…

– А то… – соврал старик.

– Вот и нам надо найти Адикову мамку. Без меня он не найдет – а, если меня увезут, не найдет уже ни-ког-да! Понимаете? Ни-ког-да.

– Адик, – старик обратился к мальчику, который, свернувшись клубочком, бессмысленно глядел на огонь, – а ту уверен, что знаешь, где мамка-то?

Адам не отвечал. Ева ответила вместо него:

– Он уверен, уверен дядь Вась! Мы все точно выяснили…

Дядя Вася некоторое время молчал, глядя на языки огня. И все же изрек:

– Что ж… на Язвине у меня заимка есть. Там переночевать можно. Дальше отведу вас на станцию. Эх вы… бедолаги!

 

На самом деле дети не выяснили ничего. Из тех записей, что были в личном деле, Адам почерпнул только, что корни его ВОЗМОЖНО надо искать в Боровичах. Но ведь, как где-то слышал Адам, кто ищет, тот и обрящет…

 

*

…Они попытались спрятаться за креслами, в зале ожидания. Местный поезд, следующий до станции Валдай, должен был отправляться в 08.10, сейчас – 07.35. Адам с Евой почти всю ночь проклевали на этой скамейке носами, но в восьмом часу в зал ожидания вошли два полицая и стали внимательно разглядывать пассажиров. По счастью, народу к этому времени набилось много (пошел дождь) и дети успели заползти в укрытие. Когда стражи порядка проходили совсем рядом, дети услышали:

– Вот, блин, все бегут, бегут… за…ли эти ориентировки. Двое, говоришь?

– Да, мальчик с девочкой, десять лет.

– Да, вряд ли они на Дно-то заедут. Чего им в нашей ж…е делать? Пошли, на площади поглядим, если чего, у поезда их отловим…

Станция, на которой Адам с Евой ждали поезд, называется «Дно». На Валдай (в направлении Боровичей) поезд со Дна ходят раз в сутки… Дети старались не дышать. Тут к ним – почти вплотную – наклонилось лицо. Ева вздрогнула, закрыла тоненькой ладонью глаза и приготовилась завопить. Лицо произнесло:

– Не бойсь, солдат ребенка не обидит… Вас, что ль, менты ищут?

Дети не отвечали. Лицо продолжило:

– Откуда сбежали-то? Не из психушки? Хе-хе-хе!...

– Нет, – наконец подал тихий голос Адам, – из детдома…

– А я вишь, дембель… – Адам с Евой уже могли разглядеть не только лицо говорящего, но и одежду; он и впрямь в военной форме… – И куда?

– Дяденька, нам очень, очень надо попасть в этот поезд! Правда…

– Драпанули-то зачем? Мучили? И у вас дедовщина?

– А то… – Адам уже понял, что надо врать естественно, с легонца.

– Так куда носы-то навострили?

– В Боровичи.

– Ну, это вам с двумя пересадками ехать. А нам до Валдая-то вместе. Там мой дом… Бум знакомы, Иван!

Под скамейку пролезла крупная рука. Адам пожал ее:

– Тоже Иван! А сестричку Машкой зовут…

– О, совпадение… Тезки, значит. И что будем делать, брат Ванька? Небось, придумаем что-нибудь, я в разведбате все же служил…

 

Солдат Иван, не слишком высокий, но крепко сбитый белобрысый парень, действительно оказался находчив. Он дал детям инструкцию: пока менты ушли на площадь, надо проскочить за железнодорожные пути и спрятаться в кустах. Дальше – ждать, когда поступит «установка» из последнего вагона. Когда маневровый тепловоз подогнал состав, Иван подошел к полицейским и стал, картинно жестикулируя, что-то им втирать. Один из стражей, почесав затылок, пошел на противоположную сторону станционного здания. Второй стал что-то высматривать под первым вагоном. В этот момент открылась дверь последнего вагона и солдат, высунувшийся наружу, скомандовал: «Живо, сюда!»

 

Иван открыл в купе два нижних сиденья и приказал детям скорее, пока не стали в вагон набиваться пассажиры, прятаться в «ящики»: «Только раздельно, вместе не влезете… Сидите и не рыпайтесь, скажу, когда можно будет рыпнуться…»

 

Прошло немного времени, и в вагоне послышался голос полицая – одного из тех, что зал ожидания осматривали:

– Эй, служивый, ты что нас дуришь?

– Я? – солдат Иван говорил заносчиво. – Ты разве, сержант, не веришь, что я их видел?

– Нету там никого. Тут вот, какое дело, служивый… Сказали, что с двумя детьми видели именно тебя.

– Не помню такого.

– А, если подумать?

– Сержант, какие дети?

– Мальчик и девочка. Десяти лет.

– Ну, мало ли щенков под ногами шныряет…

 

– А что там, в багажном отсеке? Граждане, попрошу вас встать… В вагоне загалдели. Народу набилось в вагон уже немало, и полицейский явно мешал привычному течению жизни. В этот момент раздался женский голос:

– Товарищи, поезд отправляется! Пожалуйста, провожающие, покиньте вагон!

Тепловоз тонко и протяжно загудел. Рявкнул раздраженный голос полицая:

– Ну, ладно, служивый. В Валдае разберутся… Бывай!

 

Адам с Евой сидели в своих железных ящиках долго, с час, пока народ из вагона не рассосался. Ох, и намяли ж они бока! На станции Старая Русса вновь пришлось прятаться в тайники, ибо в вагон опять затолкался народ, и проводница стала проверять билеты. Старая Русса… только от имени этой станции в груди Адама что-то защемило… После Парфино вагон снова стал пустеть, солдат Иван вынул своих «протеже», накормил пирожками, отпоил чаем. И на остановочном пункте «Дворец» заявил детям:

 

– Все, братва. В Валдае нас, вероятно, ждут с «теплым» приемом ментура… Вы должны выйти здесь. Дальше – следуйте инструкции. Она такова: видите тот домишко? Вон, где высокие стога сена… Там мои старые приятели живут, тетя Оля и дядя Гриша. Скажите, что от Ивана Жихарева. Запомнили? Дядя Гриша, тетя Оля, от Жихарева Ивана. Хотя б переночуете…

 

*

Еве не впервой стучаться в чужие дома. Клянчить она научилась виртуозно. Она уже было набрала воздуху, чтобы произнести привычное «Люди добрые…», как дверь распахнулась – и выпорхнувшая оттуда полная женщина, схватив обоих за руки, затащила их в дом.

 

Дело в том, что солдат Иван уже позвонил супругам Петровым. Тетя Оля и дядя Гриша – местные фермеры. У них и самих трое малых детей, старший из которых, Толька, как раз ровесник Адама и Евы. Как раз он-то – коренастый рыжий пацан – больше всех и крутился вокруг беглецов. Все расспрашивал, где они живут, где учатся, куда путь держат… Взрослые лишних вопросов не задавали, просто накрыли стол – и накормили детей. Адам и здесь не преминул соврать – сказал, что в Валдае у него родная тетя живет, которая их примет. Взрослые сделали вид, что поверили. Уже стемнело, и тетя Оля повелели детям ложиться спать. Младшенькая девочка Петровых совсем еще младенец (она в люльке, на очепу качалась), а потому женщина львиную долю внимания тетя Оля уделяла малышке. Муж вообще молчал, тем более что со старшим сыном они пошли «обряжать» скотину.

 

Пристала средненькая, девочка пяти лет: «А вы путесественники? А в каких стланах вы были?» «В Париже!» – смело гаркнула Ева. «А у нас Двалес. Делевня такая. А Палис от Дволса далеко?» – «Как сказать… да нет, не шибко. Два года ходьбы». «Да, блиско…» – понимающе согласилась девочка. Адама и Еву уложили на одной постели, под толстенным ватным одеялом. Ева, задумчиво глядя в потолок, произнесла: «Слишком все ладно. Не к добру…» Она взглянула на Адама: он уже вовсю сопел…

 

Утром их разбудили рано. Дело в том, что каждый день дядя Гриша везет на рынок, в Валдай, молоко и молпродукты, собственного производства. Он усадил их в старенький «Москвичок» (в город напросился и старший сын), на заднее сиденье. Когда тронулись, фермер спросил, глядя на детей в зеркало:

– Тут в новостях говорили, двое детей из детского дома пропали. И Ванька чего-то про детдом балакал. Признавайтесь: вы?

Отпираться перед таким человеком было бессмысленно. Адам с Евой дорогой рассказали все. Без вранья.

– Да-а-а… – Вслух размышлял дядя Гриша. – Ситуяция… А ты, паря, что вообще про свою мамку-то знаешь? Хоть, как звали-то ее?

– В деле записано, Ирой. А больше и ничего…

 

Но у Адама была мамина записка, которую он выкрал из своего личного дела. Что она могла дать? В сущности, ничего… разве только, мамин почерк (мамин ли?...) оставался последней ниточкой,, связывающей мальчика с его происхождением.

 

Молоко, сметану и творог частью продали, частью развезли по знакомым. Увидели и солдата Ваню: он был в гражданской одежде и изрядно пьян. Все братался с дядей Гришей и почти что кричал: «Эх, Семеныч, р-р-родина, мать твою! О, а твои-то как выра-а-асли!» Иван указывал на Адама с Евой: он настолько перебрал, что и не помнил, кто они…

 

Дядя Гриша, распростившись с Ваней, обратился к детям:

– Вот что, гаврики… дома пообедаем – и в Боровичи смотаемся. Тут недалеко, сорок километров. Как у нас говорится, назвался груздем – полезай… По машинам!

 

Вернулись во Дворец. Там, в фермерском доме кроме тети Оли и детей находился еще один мужчина. Дядя Гриша с ним настороженно поздоровался. Мужчина назидательным тоном, нехорошо глядя на Адама с Евой, заговорил:

– Семеныч, ты новостя-то глядел ли?

– Ну?

– А нам в сельсовет телефонограмма: пропали двое детей из Солецкого района. И сдается мне, что вот эти… – Мужчина картинно указал на беглецов. – Ты вот, что, Семеныч… За похищение детей срок положен. Ты б отвез их в Сольцы, что ли… Криминал на себя берешь!

– Клопотиха настучала, значит… А с чего ты взял, что эти – те?

– А кто они еще-то?

– Мало ли… племяши.

– Ладно. Твое дело. Только знай: через полчаса здесь будет участковый инспектор. Мотай на ус…

Мужчина встал и быстро, не прощаясь, вышел. Дядя Гриша задумчиво произнес:

– Та-а-ак, гаврики… Другого пути у нас нету. Садитесь в «Москвича», я сейчас…

 

Через пару минут они уже ехали по проселку. Объездной путь дядя Гриша выбрал, чтобы на полицию не напороться. К ним «прилип» и Толька, мальчик любопытный и нагловатый. До Боровичей ехали около часа. Дядя Гриша все рассуждал вслух:

– И что мы там будем делать то? Где мамку искать?..

Адам не знал, что ответить. Только, когда въехали в город, попросил повернуть к вокзалу. Дядя Гриша недоумевал: «Почему туда-то, он же не в центре…», на что Адам просящее отвечал: «Я не знаю, дядечка, но надо именно туда…»

 

Возле вокзала, древнего деревянного здания толпилось много народу. Видно, ждали посадки на поезд. «Москвич» притормозил на площади, Адам выскочил, за ним – Ева… дядя Гриша с сыном вышли из машины и удивленно смотрели, как мальчик с девочкой суетливо бегают среди людей и поклажи. Появились трое полицейских. Один из них, завидев детей, воскликнул: «Вроде, те. А нут-ка!» Полицай ловко схватил Адама за шкирку, другой ухватил за куртку Еву. Дядя Гриша рванулся вперед, почти крича: «За что вы их, пустите, вы что!» Дядю Гришу скрутили, бросили на асфальт, лицом в грязь… Адама с Евой повели в отделение. Дядя Гриша, повернув мокрое лицо, прохрипел: «Все… приехали. Гаврики…»

 

Когда детей вели мимо пассажиров, которые уже ринулись к поданному на посадку поезду, Адам, увидев шикарную раскрашенную блондинку в кожаной куртке и с дорогим чемоданом на колесиках, попытался из вырваться «объятий» полицая. Тот усилил хватку. Вырвалась Ева – и, бросившись к той женщине, она завопила: «Тё-ё-ётенька, постойте, тё-ё-ётень…» И Ева, споткнувшись, кубарем полетела прямо под ноги блондинке. Та остановилась и с недоумением смотрела на происходящее. Мгновенной паузой воспользовался Адам: он, куснув руку милиционеру, извернулся-таки и в несколько шагов достиг Евы и блондинки. Пристально и с надеждой глядя женщине в глаза, Адам выхватил из кармана записку, протянул. Женщина, увидев клочок бумаги, побледнела. Она взяла мальчика за плечи, присела и несколько секунд напряженно вглядывалась в его лицо. Потом вдруг упала перед Адамом на колени, закрыла лицо кулаками и зарыдала…

 

*

…Когда трехлетнего Адама нашли на вокзале Старой Руссы, в записке указана была вымышленная фамилия. Потому-то боровические Рыбкины и не являются родственниками мальчика. Имя, кстати, тоже было вымышлено (Адама и на самом деле изначально назвали Ваней). Мама максимально запутала следы, сказав всем, что отвезла мальчика на Украину к родителям Ваниного отца. На самом деле отца не было и в помине. Точнее, парень, от которого Ирина (так  вправду зовут мать) забеременела, слинял навеки и без следов.

 

Ирина жила в общаге, работала на комбинате, вечерами училась в техникуме, и ребенок мешал ей во всех смыслах. За прошедшие годы она выучилась, сделала маленькую карьеру. А недавно выправила Шенгенскую визу и получила разрешение на работу во Франции. Ее ждал Париж! Давнишняя детская мечта… Если бы она сразу пошла в поезд и села в вагон, если бы ее не догнала Ева – они никогда не увидела своего Ванечку, которому она по странной фантазии «присвоила» имя «Адам». Она просто решила постоять пять минут – и в последний раз подышать воздухом Родины. Как там в песне: «Пять минут, пять минут – это много или мало?..»

 

С тех пор прошел год. Продолжается судебная тяжба, Ирине не так просто восстановить права на своего ребенка. Пока же Адам живет в детдоме города Чудово. Чиновники решили перевести его туда же, куда и Еву. В его личном деле, в характеристике приписано: «Склонен к побегу».