Проза

(Начало)

1994 год. Люгер

В этом сезоне Павел Петрович шел на свою старицу в последний раз. На противоположном, пойменном берегу Оки немало таких озерец. Ночами уже подмораживает, рыбешка уходит зимовать на дно, но посидеть с удочкой, подумать, опять же, уговорить чекушку - разве грех? Убеленная инеем трава в местах, куда достало уже утреннее солнце, украсилась бусинками росы. По тихому воздуху неслись паутинки, бесился припозднившийся кузнечик - и даже болячки, приглушенные эйфорией грядущего культурного отдыха, не время отступили.
На краю луга стоял серебристый джип, возле него копошились молодые мужчины в спортивных костюмах. Старик Ломов, дабы не будить лиха, решил обойти незнакомых людей перелеском. За столько лет такое случается впервые, чтобы эдакое козырное авто заезжало в тихую глушь. Обычно андреевцы завозят в пойму на "Жигулях" своих девах, чтоб в тиши придаться естественным удовольствиям продолжения человеческого рода. А вот джипы пока что к старицам не заезжали.
У крутой иномарки типа "Лендровер" стояли трое. Один из них, достав такой же серебристый как машина пистолет "Люгер", похвалялся:
- Ствол что надо, блин. Трофейный. Бошку разнесет враз.
- Ты для начала-то в бошку попади, чудило. Небось и не пристрелен.
- Пургу несешь. Склянку кинь…
- Легко... - Второй допил из бутыли, прямо из горла, остатки виски "Вайт Хорс". - С предохранителя-то сыми, боец. Готов?
Бутыль полетела в пустоту. Пах! Пах! Бугай успел пальнуть только дважды. Бутыль шмякнулась о траву, подскочила - и нырнула в заросли окончательно.
- Мимо кассы. - Прокомментировал второй.
- Б..я. Теперь чистить.
- Эй, братва! Т-с-с-с... - Окликнул двоих третий, высунувшись из салона.
Братаны прислушались. Из перелеска доносилось завывание.
- Кабан?
- Сам ты... кабан. Пойдем, глянем, что за зверь.
По мере приближения к источнику звука братаны хмурились. Они уже начали догадываться. И впрямь: на листве, скорчившись в позе младенца стонал, старик.
- Попал... - Виновато произнес первый и стал поглаживать увесистой ладонью свою бритую бошку.
Второй и третий склонились над раненым. Третий спросил:
- Эй, отец... куда попали-то?
- Худо дело, - прохрипел Павел Петрович, - проникающее живота. У нас на фронте таких пристреливали. Чтоб не мучились.
- Да что ты звездишь-то, бать... Щас мы тебя быстренько в больничку. Где у вас тут больница...
- Не вижу, не вижу ничего... жжот.
- Какая на хрен больничка? - Возбухнул второй. - И что мы им там скажем.
- Ну, дак, человек же.
- Б...я, это от тебя я что ль слышу. Как будто это твой... первый.
- Так то - по делу, а тут...
- Ёк-карный бабай... эт скока кровищи-то.
- Может, перевяжем?
- Чем?
- С-сыночки, - почти прошептал старик, - за что? За что мы жизни свои клали. Полевропы под пулями... прошагал... 
- Дед. Не надо. Это ж несчастный случай. Понимаешь? Несчастный.
- Не ссы, отец. Не бросим, люди ведь, не уроды. Ты держись, держись.
- Как глупо. Страна муда...
Павел Петрович не договорил, потерял сознание.   
- Батянь. Ты не помирай, что ль.
- Ёксель-моксель. Преставился.
Первый потряс тело. Понял, что совершает глупость. Взглянул в Ломовские глаза. Потрогал стариковскую шершавую шею. Поежился.
- Да ты не зависай. Все - не с нами он.
- И... чего?
- Уё....м. Вот чего.
Бугаи брезгливо оттащили тело в ближайшую яму, среди кустов. Закидали труп листвою, подумав, еще и прикрыли валежником. Замаскировали кровавые следы. Профессионально осмотрели местность, примечая, не осталось ли других улик. Довольно долго искали в траве гильзы. Уже близко к полудню красивый серебристый джип покинул Андреевский район.
- Б...дь, - как-то неуверенно произнес тот, что стрелял, - А лицо старика прям перед глазами стоит. И правда: как глупо...
Супруга Павла Петровича Ломова, Ирина Тихоновна, в тот день чувствовала себя скверно. К груди подкатывал ком, трудно было дышать. Что дед не вернулся с рыбалки, сильно тревожило. А внук, Павел Петрович Ломов-младший, служит в армии. Далеко - в другом конце страны. Трудно одной-то, одна тревога в душе.
Между тем, на почту города Андреевска пришло письмо из Якутска. Страшное письмо. С сыном Петей и снохой Юлией и раньше случилось неладное: копили, копили они деньги на хорошую спокойную жизнь, а они, лежа на книжке, в одночасье сгорели - превратились в прах. И не осталось даже средств, чтобы хотя бы вернуться на историческую родину. В Усть-Неру уже пришли морозы. Испив паленого спиртного (что в последнее время Ломовы делали часто) Петр и Юлия легли спать. В это время, за стеной, в том же щитовом бараке, с сигаретою заснул другой еще более разнесчастный пьянчушка. Барак стал кучей черного угля. Никто не спасся, и даже нечего было опознать. Хорошо еще, отстояли соседние бараки.
Когда принесли письмо, Ирина Тихоновна туго понимала уже,  что происходит. И так получилось, что некому было отписать внуку о том, что произошло. А, может, оно и к лучшему.

Близ Гниблялихи

Обо всем случившимся в Чечне Паша никому не рассказывал, предпочитал помалкивать. На родине Ломова уважали: прошел горнило войны, герой и прочее. Паша не выпендрежник, он не бил себя в грудь и не лгал. Он просто молчал. Значит, думали умные, было о чем. А глупые не думали вообще.
В мае нашли останки деда. Случайно – такой же дед выискивал сморчки. Поскольку никто не был в курсе о том, что случилось с Ломовым-старшим, списали на то, что ветерану на рыбалке стало плохо. Ну, а то, что кто-то замаскировал тело… да кто будет разбираться в мелочах! Присовокупив на семейный участок гроб с дедом (на кладбище Павел Петрович и Ирина Тихоновна соединились теперь уже навеки) Ломов-младший порешил начать новую жизнь.
Деревня Любегощи от центральной усадьбы, Села Гниблялиха, отдалена на восемь километров. Когда-то до Любегощ из райцентра ходил автобус. Дважды в неделю - но это уже хотя бы что-то. Теперь тупик - Гниблялиха. Дальше - общественный выгон, поле "сорок гектаров", лес, лог, снова лес, урочище Даёново, опять лес, поля бывшего Любегощенского отделения, заросшие густым березняком, а следом - деревня. Как принято говорить, Богом забытая, но все еще гордая. Насыпь грунтовки во многих местах размыта, проехать можно разве что на тракторе, да и то при наличии недюжинных навыков и хорошего знания местности. Дикость и запустение, зато торжество победившего естества. Которое, впрочем, иногда называют "энтропией".
Когда Павел Петрович Ломов-младший принялся доживать в доме своих предков, Любогощи уже представляли собой мертвое селение. Электрические и телефонные провода со столбов давно сперли, да их и не смогли бы нести порядком сгнившие столбы. Чечня повлияла столь сильно, что у Ломова уход из мира стал своеобразной идефикс. Лучше уж в деревню, чем в запределье.
Одно дело - принять решение о бегстве из мира, другое - наладить там хотя бы какое-то существование. Попробовав разные средства добывания хлеба насущного, Паша остановился на лекарственных травах. Имея дозиметр, Ломов составил точную карту радиоактивного загрязнения местности и достоверно знал, где можно, а где нельзя собирать растения.
Часть трав Паша растил на огороде. Пришлось изучить немало специальной литературы, которая по счастью есть в библиотеке села Гниблялиха. Там же, то есть, в Храме Книги (которая, к слову, располагается в поповском доме; храм-то сломали, а причт не тронули) Паша обрел свое счастье по имени София. Простая девушка из многодетной семьи после окончания библиотечного колледжа вернулась в село, так сказать, вести просветительскую работу. Девушка панически боялась города, так и не привыкнув к торопливым брутальным нравам. Не все ведь юные (да и не только) создания рвутся к цивилизации и готовы расстаться с душевным покоем и прочими качествами, присущими тургеневским барышням. Кто жил в глубинке, знает: трудно вообще-то найти на селе родственную душу. В городе, вообще говоря, это сделать еще труднее, но кто ищет - он всегда ведь обрящет.
Оба любят русские историю и литературу, - практически, интеллигенция местного пошиба, да и вообще – родственные души. Много ли в их отношениях чувств? Сложно сказать... Паша знает: уже на следующий день после первого знакомства у него было такое ощущение, что он знает Софию несколько лет. Возможно, он видел ее до армии (когда в деревне жил у бабушки с дедом, частенько ходил в Гниблялиху, но реальность соединила их уже после Чечни. И некое зерно в души молодых было заронено давным-давно. Теперь уже не разберешься.
Поженились тихо. София не сразу дала согласие, присматривалась. Ясно, что молодой парень, поселившийся в мертвой деревне - по меньшей мере, странно. Свое взяла логика. Трудно ныне найти непьющего парня, а молодость пролетает стремительно, тем более что в библиотеку женихи (потенциальные) заходят что-то нечасто. А с Павлом даже есть, о чем поговорить. Непьющим его не назовешь, но, если держать в узде, сойдет и за трезвенника. В общем, скажу так: Софа с Пашей - больше друзья, чем любовники. А может, оно и к лучшему, ибо что не пылает, дольше горит. Последовательно родились в семье три дочурки. Логично предположить, что зовут их Верунчиком, Надюшей и Любашей. Так оно и есть. 
Травы Ломов продает по почте. Ему повезло: в одном столичном журнале для дачников, задвинутых на огородной тематике, написали заметку про уникального травника из Любегощ. Пашу завалили письмами, и он честно и четко как швейцарские часы высылает семена трав либо сами грамотно  высушенные растения - если, конечно, поступил денежный перевод. Параллельно Ломов занялся еще и медом - но это пока что в порядке эксперимента. Какой-никакой, а бизнес.
У Ломовых нормальное крестьянское хозяйство. Есть корова Зорька, три козы, куры и даже индоутки. Кроме полугектара "аптекарского огорода",  имеются четверть гектара, отданные под прочие крестьянские нужды. Так и следует заключить: по сути, на хуторе живут крестьяне-единоличники, умеющие работать на земле и любящие это дело. Таких теперь немного, но они таки есть. 
А вот чего в Любегощах нет - так это мобильной связи. Да и вообще - никакой связи в принципе. А, может, оно и к лучшему. В семье читают много книг, играют в развивающие игры. Может, девочкам и скучновато, однако, другой жизни они пока что не знают.   
У Паши есть трактор "Беларусь". Не новый, колхозный еще, но руки у Ломова есть. Ежедневно, кроме выходных и праздников, он отвозил всю свою семью на центральную усадьбу. Маму - на работу (библиотеку София не бросила), старших девочек - в школу, младшая "пристегнута" к маме). Для этого проторил более-менее сносный путь, укрепив сложные для прохода места древесиной. По зимнику - так вообще легко, проблемы возникают в весеннюю и осеннюю распутицу. Что же... на то есть ноги и "партизанские" тропы.
Семья отшельников уже успела обрасти легендами. Например, о том, что Ломовы - сектанты. Или о том, что де они нашли партизанское золото и теперь его проживают. Ну, злых языков у нас несколько больше, нежели добрых. Внешне София и Павел - обыкновенные, деревенские.  Да и детишки обычные - как ангелочки из глубинки. Не запущенные, ухоженные. Глядя на них, думается: не вся русская нация еще деградировала.
Пока семья была на "большой земле" (так они называют Гниблялиху), Павел не только работал на своей "малой земле" в одиночку, но еще пытался творить труды на исторические темы. Хобби у мужика такое.
Вот, я написал слово "отвозил". Это уже прошедшее время. Библиотека в Гниблялихе странным образом сгорела. Ночью, внезапно и скоро, причем, никто и не пытался тушить. Теперь на пригорке красуется черный остов бывшего поповского дома. Культурное учреждение районные власти решили не возрождать. Тем же годом закрыли Гниблялихинскую основную школу. Она была малокомплектной, и районные власти, прикинув экономическую составляющую, пришли к выводу, что дешевле возить двадцать пять несчастных детишек в поселок Октябрьский, где школа еще более-менее (хотя и тоже на ладан дышит). Для Ломовых такой вариант неприемлем, и теперь они учат детей в домашних условиях.  Это уже полный затвор, таежный тупик. Поневоле...
Но вообще, все логично. Одни стремятся к "урбо эт орби", другие - к "идиотизму сельской жизни". За то боремся - на то и напарываемся. Если бы в деревню Любегощи пришла цивилизация (а, хотя бы в виде какой-нибудь частной пилорамы), Ломовы скорее всего бежали бы в более тихое место. К покою мы привыкаем быстрее, нежели к суете. Ну, разве ты, читатель, не мечтал хотя бы парочку раз пожить в "глуши уединенья", не задумывал побег в обитель тайную трудов и чистых нег?.. Оно конечно, хорошо иметь домик в деревне, где тебя еще и кормят да ласкают - нечто наподобие тайского пансиона. А вот, когда самому нужно добывать пищу и тепло... В общем, деревня - не для идеалистов. 
Деревенька Любегощи в плане похожа на букву "Х".  Пересекаются две улочки, и там полуразвалившийся мосток через речушку Гниблялю. Речка так себе, переплюйка, на сама долина меж лесов, разваливающиеся домишки, гигантские липы и дубы составляют типичный русский пейзаж. От такого плакать хочется. Скорее, от умиления, чем от жалости. Дом Ломовых в восточной стороне. Обычный сруб, зато нижние венцы из лиственницы. Такой еще лет двести простоит. Если не сожгут. Впрочем, к чему это я вдруг о пожаре...

Алеша правильный

Правильным быть хорошо в правильном государстве. А стране с иррациональным началом, темным будущим, позорным настоящим и непредсказуемым прошлым хорошо только мерзавцам и идиотам. Остальные здесь страдают. Правда, не всегда - глубоко, и то слава Богу.
С другой стороны, иррациональные страны и бредовые режимы порождают гениев. Ну, или диктаторов - все зависит от игры Фортуны. Физическая несвобода заставляет развивать в себе чувство свободы внутренней. Разве Кампанелла мог сочинить свой "Город Солнца" вне темницы? Да: сновидения разума рождают чудовищ; но некоторые из рожденных оказываются вполне себе ничего.
Леша Кихотов четко шел к поставленной цели. В школе учился постольку-поскольку, зато развивал себя физически и морально. Росту он выдался невеликого, но зато изрядно ширился - за счет мышечной массы, а не сала. Именно по идее Кихи пацаны сделали в бывшей келейке дурачка Бориски, в монастырской башенке, качалку. Дурачок пропал, в народе говорили: забрали в психушку. Парни были уверены, что Бориска опять провалился в дыру, и в недрах Андреевской горы окончательно заплутал. Наверное, сокровища попутали. С исчезновением Бориски на город окончательно навалились напасти - как экономического, так и социального плана. За банкротством предприятий, развалом и бардаком последовал всеобщий пессимизм. Молодежь андреевская теперь даже рождалась с одной только целью: свалить и забыть место происхождения.
Для качалки собирали всякие железки, и получилось вполне так ничего. Здоровый образ жизни, позитивное общение и все такое. А, когда Леша после школы поступил в Омское танковое, качок кончился. Оказалось, только Киха является тем самым "настоящим буйным" который не только годился на роль вожака, но и мог сподвигать парней на физическое, ну, некоторое и духовное самосовершенствование. По крайней мере, на качке обсуждали фильмы и книги, и не пиво глушили.
Лейтенантом Кихотов вышел в промежутке между Первой и Второй Чеченскими войнами. Алексей искал путей, чтобы попасть на настоящий театр боевых действий, но по распределению попал он в степной гарнизон, в Забайкалье, у границы с Монголией. Он понимал, конечно, что русский офицер должен пройти все круги, но хотелось понюхать настоящего пороху. А здесь, в диких степях Забайкалья, гнил небоеспособный полк с устаревшим, а зачастую и неисправным вооружением. К тому же, с катастрофическим некомплектом по живой силе. Высший эшелон личного состава занят был тем, что воровал. Более-менее живые танки уходили под видом металлолома в Китай, а оставшаяся техника вызывала лишь чувство  сожаления о попранной Российской обороноспособности.
Рапорты Кихотова о переводе в боевые части тонули в военно-бюрократическом аппарате. Военачальники, видимо, были озадачены иными вопросами, не связанными с обороноспособностью священной нашей Державы. Может быть, Алеша и свыкся бы с порядком вещей, к тому же он сошелся с местной женщиной, матерью-одиночкой, которой один начальничек вду... то есть, которая пережила роман с одним командиром среднего звена. В конце концов, система - это жернова, которые и не такое облам... тьфу - опять оговорился, то есть, обмалывают. Но Кихотову повезло: его таки перевели в элитную Кантемировскую дивизию, в самый боеспособный танковый  полк Державы, 13-й.
Вот там была настоящая служба. Правда, гражданскую жену пришлось оставить в Забайкальской степи. Может, и получилось бы что у старлея (Алешу уже повысили в звании) с личной жизнью, но младшие офицеры жили в казармах, целыми комсоставовскими взводами - потому как все нормальное жилье была прихватизировано. Поначалу служилось сносно: каждый день боевые занятия, раз в месяц - учения. Пусть танки старые, но они на ходу и с полным боезапасом. Полк-то держат исключительно для того, чтобы восстания в столице подавлять (и эта боевая задача выполнялась на "отлично"). Но Кихотов видел: по карьерной лестнице продвигаются не лучшие, а блатные. Службу в Гвардейской Кантемировской использовали как "трамплинчик": пришел - развалил вверенное подразделение и дисциплину - тебя перевели в теплое местечко с припиской "прошел школу Кантемирвки". А всю боевую и политическую подготовку вытягивают на своих спинах такие как Кихотов рабочие лошадки. Вот, черт... и что это я все его оправдываю? Прям адвокат какой-то. Дело не в том, что Алеша неблатной. Просто, во всем должен царить закон, справедливость, а не протекция и понятия. Ну, это так думает Кихотов.
Плох солдат, не мечтающий стать генералом. Леша осознал, что в существующей системе максимум, что ему светит - "подполковник". Да и то лишь в качестве поощрения, на дембель. Рапорт об увольнении в запас дался непросто; практически ведь вся жизнь была "заточена" на военную карьеру - Киха даже и не мыслил себя на гражданке. То есть, налицо полный морально-волевой облом.
И началась вторая жизнь Алексея Кихотова. На родине, в Андреевске отставного офицера-танкиста взяли в систему ОВД, и попал он на должность оперуполномоченного. Заочно пришлось еще получать юридическое образование. Гранит науки о Праве Леша грыз истово - он очень хотел бороться с преступностью. Достала вся эта... охлократия. Тем более что, когда Кихотов еще служил в Подмосковье, в семье Кихотова случилась трагедия, до корней которой Алеше очень хотелось докопаться – даже не смотря на ужасные препятствия.
Отец найден был в лесу, повешенным. Списали на суицид, но город-то маленький и шила в мешке не утаишь. Отец являлся лесничим, отвечал за сохранность лесных угодий в Андреевском районе, который считается экологически чистым. За исключением, разве, нескольких участков, по которым некогда вдарил чернобыльский дождь. И некоей структуре, а, если быть точным, фэсэо, захотелось поиметь лесную базу отдыха. Александр Германович (так звали Алешиного отца) выступил решительно против отъема нескольких сот гектаров лесных угодий, четко понимая, что фэсэошники поставят забор, вооруженную охрану и неизвестно что там будут творить. К сожалению, против лома нет приема. Гэбисты думали: нет таких крепостей, куда не вошел бы осел, груженный золотом. Но Александр Германович взяток не брал. В итоге конфликт разрешился печальным образом. Обычный метод работы конкретных пацанов. Кихотов поклялся найти злодея и наказать. Не по законам эрэф, а чисто по-человечески. 
Поскольку Алексей был близок к оперативной информации, знал: распоряжение закрыть уголовное дело по факту гибели Кихотова-старшего поступило из главка. Таких приказов "фу!"  спускалось немало - многие делишки замыливались. Несколько сот гектар реликтового леса, примыкающего к левому берегу Оки, и впрямь окружили забором, а по периметру  поставили вооруженную охрану. Но ненадолго. Там, в фэсэо сменилось высшее руководство - и новые начальники тупо бросили объект. Теперь народ все разворовывает - как несколько коттеджей, которые таки успели построить, так и сам забор. Побочный эффект системы волюнтаризма. Леша узнал: к убийству причастен человек из личной охраны Ельцина. Теперь он вроде то ли в частном бизнесе, то ли в охране. Такая субстанция не тонет. Пока что Кихотов не знал, как достать Бугая (его фэсэошное погоняло), но мозг в этом направлении работал.
 Уходил в армию Кихотов и бедного, но все же живенького города. Вернуться довелось в практически депрессивный регион. Что самое ужасное, андреевцы свой Андреевск раньше любили, а теперь - нет. Люди даже стеснялись признаться, что они родом из маленького (в бывшем) уютного городка на Оке. На стене еще более разрушенного Андреевского монастыря некто вывел: "ПЕРИФЕРИЯ Ё.....Я". Это был одновременно и крик души, и лозунг русской провинции, ставшей жертвой серийных надругательств.   
 Будучи военным, Алеша никого не убил и даже не покалечил. Будучи опером - тоже старался этого не делать. Хотя, практика толкала к жестким методам работы: только в органах понимаешь, что среди людей встречаются реальные скоты, понимающие только скотское обращение. Но все в этом мире меняется - в зависимости от обстоятельств. Город маленький, район вовсе не густонаселенный, а посему и криминал у нас не ахти. Так - бытовуха. А гастролерам в Андреевске делать нечего: башлей не срубишь.
Но можно изрядно попортить души и генофонд. В центре, на Советской улице (бывшей Дворянской) много обветшалых домов. В одном из них поселилась цыганская семья. Национализмом андреевцы не страдают, здесь всем рады. Проглотили и ЭТО. Хотя, известно: пришла бе... то есть, впусти нацменского гостя за стол - он и ноги на стол. Вначале цыгане промышляли вторчерметом. Местные бичи как юные пионеры собирали по Андреевску и пригородам металлолом и обменивали добычу на паленое спиртное. Ну, это ниша: кто-то должен же мартены снабжать сырьем и тушить горящие трубы. Однако, очень скоро цыгане, которыми рулил пузатый "барон невысокого пошиба" Василий, как говорят в финансовой среде, "сменили формат бизнеса".
Короче, в городе появился героин. Первые дозы молодым русским придуркам и дурехам - бесплатно. Соответственно, район стал выходить в лидеры по остальному криминалу. Надо же подсевшим где-то добывать денежные средства на дозу. 
Областной госнаркокартель, который по ошибке назвали "нароконтролем" явно не торопился прикрывать лавочки (а точек сбыта стало больше, ибо цыганских семей прибавилось). Несколько раз наркодилеров определенной национальности хватали за руку. Как по мановению волшебной палочки, на следующий день торговцы смертью гуляли себе на свободе. Если не действует принцип неотвратимости наказания - криминал будет только наглеть. Все знали: цыгане - лишь вершина айсберга, именуемого "наркомафией". Алеша разрулил ситуацию просто: он тупо застрелил Василия. Насмерть. А его "правой руке", молодому племяшу ВасилияЮ продырявил жопу, предупредив, что следующий выстрел будет на поражение всей нервной системы. Элементарно: подкараулил в подворотне - и грохнул. Правда, киллерству предшествовала череда бессонных ночей, когда Кихотов мучительно искал наиболее рациональный вариант избавления города от беды.
И что характерно: цыганские семьи и в самом деле быстренько свалили из города. На следующий же день. Все точки-лавочки закрылись. Капитан Кихотов теперь - залог относительной безопасности. Вряд ли покамест найдется герой, рискнувший организовать прибыльное дело, зная, что где-то скрывается беглый мент, готовый в любую минуту свершить правосудие. Даже если оно и незаконное. Не думаю, что данному факту были особенно рады андреевские наркоманы. Для удовлетворения физиологической потребности им приходится теперь мотаться в областной центр, что удораживает ширево. А значит, надо больше воровать и грабить. Такая она... правда о двух концах.

(Продолжение следует)